Школьная бойня - Николай Иванович Леонов
Из туалета показался еще кто-то. На этот раз парень. Высокий, со смазливым лицом и кудрявыми волосами, закрывавшими половину лица.
– Мужчинам в противоположный конец коридора, – пояснил он.
– А что ты в таком случае здесь делаешь? – поинтересовался Лев Иванович.
– Ну это как бы мой второй дом, – улыбнулся парень. – Мне здесь все можно.
От него пахло спиртным, но внешне он выглядел совершенно трезвым. «Только начали, – понял Гуров. – Нормальное место выбрали. Хотя ребят могла бы спалить любая учительница. Но спалил именно я».
– Вино или водка? – спросил Гуров.
– В каком смысле? – прозвучал низкий голос дочери Серова.
Она не хотела уходить без друзей. Ждала их и внимательно слушала.
Гуров полез в карман и достал жевательную резинку. Сунул в карман, выходя из дома, на всякий случай.
– Вы что-то попутали, – продолжал улыбаться парень.
– Это ты будешь говорить директору или кому-то из родительского комитета, когда они подойдут совсем близко, – проговорил Гуров. – Хочешь устроить напоследок скандал?
– Бери, – скомандовала Серова. – Бери, Кольцов. Ты запарил уже, нас же искать будут.
– А мне можно? – пискнула вторая девушка.
Гуров протянул пачку и ей. Потом посмотрел на ту, которая была главной в их маленькой стайке.
– Как вас зовут? – спросил он, так и держа руку, вытянутой в направлении девушки.
– Олеся, – ответила та. – Фамилию назвать?
– Не надо. Я знаю.
Она вернулась, взяла пачку с ладони Гурова, выдавила из нее подушечку жвачки и забросила в рот.
– Вино, – ответила она. – Хорошее итальянское вино. Папа в курсе.
– Ну хоть не водка, – с облегчением вздохнул Гуров. – Оставьте жвачку себе и с другими поделитесь. Наверняка они только и ждут вашего возвращения, чтобы тут же посетить именно этот женский туалет.
Кольцов обхватил за плечи вторую девушку и подтолкнул ее вперед. Она сразу же обвила его рукой за талию, демонстрируя незнакомцу близкие отношения с парнем. Олеся, пропустив друзей, пошла следом.
– Минутку! – окликнул их Гуров. – Я ищу вашего учителя истории. Вы его, случайно, не видели? Только что вышел из зала.
– Шлицман-то? – усмехнулась Олеся. – Наверное, в библиотеке. Ну или… вернее, там, где она была раньше. Просто в ней теперь пусто, а я видела, как туда грузчики курить бегали.
– А где у вас библиотека?
Олеся указала рукой вправо. Коридор, как оказалось, сворачивал еще раз, и там, посреди широкой грязной стены, располагалась двухстворчатая дверь.
– Спасибо.
Гуров подошел к двери и открыл ее, не постучав. Он оказался в довольно просторном, но весьма грязном помещении. Здесь было полно пустых книжных стеллажей, на полу валялись газеты и была рассыпана то ли сухая штукатурка, то ли меловая крошка, разнесенная по полу ботинками. Выключатель Гуров искать не стал – в помещении было довольно светло, так как прямо перед окном горел уличный фонарь.
Шлицман стоял на фоне открытого окна и пил, запрокинув голову, из уже знакомой Гурову бутылочки. На появление чужого человека он никак не отреагировал. Просто отнял бутылку ото рта и чиркнул спичкой, прикуривая.
– Разве здесь можно курить? – спросил Лев Иванович, тем не менее доставая сигареты. – Опасно же.
– Опасность поджидает нас на каждом шагу, – ответил Шлицман. – А я аккуратен. Вместо пепельницы использую банку с водой. Присоединяйтесь.
Гуров подошел, заметив, что в комнате уже накурено. Историк протянул ему пачку сигарет. Гуров отказался, продемонстрировав свои. С зажигалкой вышла та же история. В конце концов, обменявшись любезностями, оба молча погрузились в процесс поглощения табачного дыма и созерцания школьного двора. Окна как раз выходили на припаркованные машины. Справа желтел дверной проем главного входа.
– Здесь и раньше не курили, – вдруг заговорил историк. – Строго запрещено, сами понимаете. Но в учительской было можно. А здесь даже чай нельзя было пить, иначе библиотекарша наша могла скандал устроить. А вот в учительской дымили. И пять лет назад, и десять, и двадцать. Некоторые запреты постоянно нарушаются.
– Понятно, – бросил Гуров. – А вы здесь, получается, тоже давно работаете?
– Давненько.
– Теперь будете преподавать в новой гимназии?
– Нет. Устал. Хватит.
Из школы вышла группа людей. Их было человек десять. Гуров рассмотрел нескольких выпускников. Люди расселись по трем машинам, которые тут же покинули двор.
– Почему они так рано уехали? – спросил Лев Иванович.
– А чего им тут делать? – ответил Шлицман. – Получили аттестат, отметились, и все.
– Понятно.
«Грусть-тоска, – подумал Гуров. – Что же за проблемы у этого человека, если он даже во время праздника не может расслабиться?»
– Вы сказали, что работаете в полиции, – вспомнил Шлицман. – Ничего не путаю?
– Все верно, – подтвердил Лев Иванович.
– И что же на выпускном вечере понадобилось полицейскому?
– Моя профессия здесь ни при чем. Я муж бывшей выпускницы этой школы, я вам говорил уже, – напомнил Гуров. – Не знаю, вспомнили ли вы ее. Она еще на сцену выходила.
– А, точно. Актриса. Мне понравился ход ее мыслей. Никакой классики сегодня – и точка.
– А вы сами-то планируете что-нибудь сказать выпускникам на прощание?
Историк оглянулся на дверь и достал бутылку. Коньяка в ней оставалось совсем чуть-чуть. Отхлебнув, он протянул ее Гурову, но тот отрицательно покачал головой.
– Как знаете, – бутылка исчезла в кармане учителя. – Что бы я сказал им в качестве напутственного слова? Я бы посоветовал не лгать. Ни себе, ни кому-либо. Жить после этого непросто. Это только кажется, что все будет по-старому. Нет, не будет.
– Хорошее напутствие, – поддержал Гуров.
– Да не пойду я ни на какую сцену, – сморщился Шлицман. – И без меня есть кому толкнуть речь.
Гуров понял, что дело не только в этом. Он вспомнил, как изменилось поведение заместителя директора при виде историка, и она быстро увела посторонних, словно они увидели что-то неудобное. Место за столом Шлицман занял не среди педагогов, и Гуров не помнил, чтобы кто-то его позвал сесть рядом. Учитель казался изгоем среди своих, даже ни одного ученика рядом с ним не оказалось.
Шлицман бросил окурок в высокую консервную банку из-под оливок, наполненную водой. Окурок мягко прошипел на прощание и погас.
– Я отдал школе всю свою никчемную жизнь, – устало произнес Шлицман. – Возился с детьми, пытался разбудить в них интерес не только к прошлому, но и к настоящему. Возил на экскурсии, ночевал с ними возле костра, путешествовал по зимнему лесу. Мы исследовали озера, бродили со старинными картами по городам, варили кашу в котелке. Мне было с ними интересно, я старался сделать так, чтобы и они почувствовали то же самое. Банальная история: своих детей нет, поэтому носишься с чужими. Я потерял жену в прошлом году, как раз на исходе лета. Только-только вернулся из поездки с учениками. Она так хотела, чтобы я отдохнул. Обещала дождаться и сдержала слово.
Гуров тактично промолчал.
– Онкология, – ответил на его немой вопрос Шлицман. – Догадываетесь, что меня спасало от вечного запоя? Не отвечайте. Знаю, что догадались. Работа меня вытащила. Правда, не до конца. Но я хотя бы не утонул в своем личном черном омуте. А сейчас я дико устал.
– Вас увольняют, что ли? – спросил Гуров и вдруг закашлялся.
Шлицман подождал, пока приступ кашля прекратится.
– Меня не увольняют. Сам ухожу. Сам принял такое решение. Хотел раньше, но не отпускали. Теперь никто не задержит. Хватит с меня.
Телефон в кармане пиджака Гурова
