Кровавый апельсин - Гарриет Тайс
Видимо, мне стоит ждать показаний уборщицы, поли цейских, фельдшеров «скорой помощи», патологоанатома, соседа, который якобы слышал крики, доносящиеся из дома Смитов в ночь гибели Эдвина. Не сомневаюсь, рано или поздно обвинение их предоставит. Так, а чем три недели назад в воскресенье занималась я?
Мы вернулись домой после довольно удачных выходных у моря. По крайней мере, Матильда получила удовольствие, а вот мы с Карлом пререкались и спали на разных сторонах кровати, явно созданной для страстных любовных баталий, а не для жарких ссор из-за неисполненных обещаний.
К запискам Патрик приложил отчет о передвижениях Мадлен в те выходные. По ее словам, домой приезжал Джеймс, их четырнадцатилетний сын, обучающийся в школе-пансионе, и воскресенье они с Эдвином отвезли его на вокзал Лондонский мост, чтобы он сел в поезд и вернулся в школу к вечерней службе. Имя Джеймса также фигурирует в списке свидетелей обвинения, хотя показания он еще не давал.
Мадлен вкратце рассказала солиситорам о себе. Сорокачетырехлетняя, она родилась и выросла в Суррее. Ее отец – дипломат, и в детстве она много путешествовала. Она дипломированный бухгалтер, хотя уже много лет не работает. Матерью она стала в тридцать. Они с Эдвином прожили в счастливом браке почти двадцать лет. О роковой ночи ей сказать нечего. Совершенно нечего.
Приехав на вокзал, я замечаю Патрика раньше, чем он меня. Он стоит у стены, уткнувшись в телефон. При виде него сердце радостно трепещет, и я спотыкаюсь о свою же сумку на колесиках. Патрик отрывает взгляд от телефона и улыбается, по-настоящему, не только губами, но и глазами. Я смеюсь, радуясь тому, что мне рады, и на миг забываю, что мы с ним расстались. Когда приближаюсь вплотную, Патрик касается моей щеки. Я собираюсь поделиться с ним мыслями о деле, но звонит телефон, и он отворачивается, чтобы ответить. По пути на встречу с Мадлен мы почти не разговариваем, хотя Патрик, отвечающий на сообщения, то и дело касается моей ноги. Я заставляю себя отодвинуться: между нами все кончено. Сейчас Патрик, может, и любезен, но в пятницу любезен не был и во многих других случаях тоже.
Беконсфилд – милый спальный пригород, усеянный бутиками и гастробарами. На такси мы едем от вокзала к дому, где сейчас живет наша клиентка, и ждем у закрытых электроворот. Рядом с огромным домом сад кажется маленьким. Дома по соседству столь же огромные, новые, красивые.
Из-за двери выглядывает женщина и внимательно на нас смотрит. Очевидно, удовлетворившись увиденным, она исчезает в доме, и ворота медленно откры ваются. Хрустя гравием, мы идем к парадной двери.
Она распахивается, Патрик переступает порог и пожимает женщине руку:
– Рад встрече, Фрэнсин. Элисон, это Фрэнсин, сестра Мадлен.
Патрик отступает в сторону, и я пожимаю руку хозяйке. Пальцы у нее тонкие, рукопожатие крепкое. Фрэнсин жестом приглашает нас пройти в гостиную. Мадлен сидит там на диване, поджав под себя ноги, и поднимается навстречу нам.
Мадлен очень худая. Густые гладкие волосы блондированы, но корни отросли примерно на дюйм. На шее выпирают вены, на виске бьется жилка. Фрэнсин тоже худая, но более холеная, чем Мадлен: кожа и волосы у нее лоснятся. Фрэнсин нервничает, переступает с ноги на ногу, дергает полы кардигана. Рядом с ними я чувствую себя низкорослой, коренастой, эдакой крестьянкой, попавшей в дом к благородным. Обе сестры одеты в бежевое – в светло-коричневые брюки и серо-желтые кардиганы, явно кашемировые. У Мадлен изысканные украшения – бриллианты в ушах и на пальцах, а на безымянном – массивное кольцо вечности. Я кручу свои колечки из белого золота – помолвочное поворачиваю, чтобы спрятать крошечный бриллиантик, и он впивается мне в кожу.
– О тюрьме говорить не хочу. Это сущий кошмар. – Мадлен теребит кутикулу.
– Мы вытащили вас при первой же возможности, – деликатно напоминает Патрик.
С хрупкой Мадлен нужно разговаривать мягко, тщательно подбирая слова. Я не подозревала, что Патрик способен на такой тон.
– Могу я предложить вам чай? – спрашивает Фрэнсин.
– Да, пожалуйста, – киваю я. – С молоком, но без сахара.
Это занятие может ее успокоить, снимет напряжение, пульсирующее вокруг нее, и мы сумеем разговорить Мадлен.
Фрэнсин бросается прочь из гостиной, и снова севшая Мадлен слегка вытягивает ноги.
– Там постоянно кричали. Я пыталась спать, но не представляю, как можно уснуть среди такого… Это ад, кромешный ад. В полицейском участке мне удавалось уснуть, а там нет. И так пять ночей…
Мадлен замолкает и улыбается сестре, которая возвращается с подносом, на котором – чай, молоко, сахар и три вида печенья.
– Что-нибудь еще принести? – спрашивает Фрэнсин.
– Нет, этого достаточно, – заверяю я, и мы все благодарим ее.
– Я в полном порядке, Фрэнсин. Может, дашь нам поболтать? – Мадлен улыбается сестре, и та наконец уходит, закрыв за собой дверь.
– Что же, начнем. – Патрик отодвигает чайный поднос и выкладывает на журнальный стол папки из своей сумки. Я достаю из своей записки по делу и блокнот. – Давайте я познакомлю вас как следует. Мадлен, это Элисон Вуд, которая будет представлять ваши интересы.
Я киваю Мадлен.
– Элисон занимается адвокатской практикой более пятнадцати лет. Она провела множество сложных дел и в суде короны и в суде второй инстанции, – говорит Патрик, показывая на меня. Такое ощущение, что он описывает кого-то другого. – Она выработает идеальную тактику защиты. Ваши интересы будут поставлены во главу угла.
Мадлен смотрит себе на руки:
– По-моему, тут ничего не поделаешь. Преступление совершила я, и все тут.
– Погодите! Для таких заявлений пока рановато. Сначала давайте получим предварительные сведения.
Вот это Патрик, которого я знаю, – резкий, язвительный. Я рада, что он ее прервал, – плохо, когда клиенты торопятся говорить о преступлении: они должны дожидаться наводящих вопросов.
– Элисон, не объяснишь Мадлен, как события будут развиваться дальше?
– Да, конечно. Ваше дело, Мадлен, перевели из мирового суда в Центральный уголовный суд в Лондоне. Далее состоится слушание о признании вины с рассмотрением обстоятельств дела. Тогда и подадите заявление о признании или о непризнании.
– До этого еще несколько недель, верно?
– Да, слушание назначат в середине ноября. Через пять недель. В настоящий момент обвинением предоставлено очень мало доказательств, но в ближайшее время они появятся. То есть я на это надеюсь.
Я пытаюсь перехватить взгляд Мадлен, но она смотрит себе на руки. Ногти у нее обкусаны до мяса – единственный изъян в безупречной внешности.
Дождавшись кивка Мадлен, я продолжаю:
– До слушания нам нужно изучить доказательства. Если вину
