Дик Френсис - В мышеловке

Легланд несколько раз порывался что-то вставить и наконец улучил момент:

– А разве не сказал вам наш мистер Робинсон, что мужчина, которого вы видели в субботу, был не из наших?

«Наш мистер Робинсон», то есть Гарри, энергично кивнул головой.

– Он… мистер Грин… ясно заявил, что он ваш представитель, – настаивала Мейзи.

– Ладно. Как он выглядел?

– Льстивый, – не колеблясь, сказала она. – Не такой молодой, как Чарльз, – широким жестом она показала на меня, – и не такой старый, как вы. – Она передернула плечами. – Он был очень похож на страхового агента, вот.

Легланд мужественно проглотил намек.

– Рост около пяти футов и десяти дюймов, загорелый, серые глаза, широковатый нос, темные вислые усы, темно-каштановые прямые волосы, зачесанные назад, у лба залысины, зеленоватая шляпа из гладкого фетра, сорочка, галстук, желтовато-коричневый дождевик, золотой перстень на мизинце правой руки, – сказал я скромно.

Он возник в моем воображении так же отчетливо, как если бы был здесь, на пожарище, и снова снимал шляпу, величая Мейзи «мадам».

– Ого! – только и сказал Легланд.

– Глаз художника, дорогой! – восторженно воскликнула Мейзи. – В жизни я не встречала ничего подобного!

Инспектор заверил нас, что в их отделе такого нет и не было, и Гарри согласился с ним.

– Ладно, – рассердилась Мейзи. – Я догадываюсь, что вы ищете следы поджога, но кому в здравом уме могла прийти в голову мысль спалить дотла свое любимое жилище, а заодно и все ценности, находящиеся в нем? Этого я не могу понять.

Конечно, Мейзи, многоопытная Мейзи на самом деле не была так наивна. Я уловил быстрый взгляд, который она бросила на меня, и понял его. Легланд ничего не заметил и лишь разводил руками, избегая объяснений. А я с трудом удерживался от улыбки.

– Как вы представляете себе картину? – обратился я к ней. – Солнечный день? Пасмурно или ненастье?

Она посмотрела на чистое небо:

– Немного драматизируйте, дорогой!

После обеда страховые агенты шаг за шагом обследовали пожарище, а я старался внести в свою картину немного готической романтики. Ровно в пять я закончил работу.

– На отдых? – саркастически спросил Легланд, наблюдая, как я укладываю чемодан.

– К вечеру в естественном освещении преобладают желтые цвета.

– Вы будете здесь завтра?

Я кивнул и в свою очередь спросил:

– А вы?

– Вполне возможно.

Я добрался на автобусе до «Бич-отеля», вымыл кисти, поразмыслил немного и около семи встретился с Мейзи внизу в баре.

– Ну что, дорогой, – спросила она, как только первая порция джина с тоником теплом разлилась по ее телу, – они нашли что-нибудь?

– Насколько я видел – ничего.

– Хорошо, дорогой.

– Не совсем, Мейзи.

– Почему?

– А что именно из ваших ценностей сгорело? Перечислите поподробнее.

– У меня с ними связано столько воспоминаний! Как мы с Арчи их покупали, а после его смерти как я этим занималась уже одна. Так вот: там была коллекция старинных копий, раньше они принадлежали старому лорду Стеккерсу – в свое время я присматривала за его племянницей; целая стена очаровательных бабочек, на которых приходили смотреть профессора; кованая дверь между холлом и гостиной из дома старой леди Тит, шесть котелков из какого-то ирландского замка, две вазы с вензелями Анжелики Кауфман на крышках, которые когда-то принадлежали кузену Мата Хари – в самом деле, дорогой! – и медный каминный экран с выпуклым серебряным орнаментом, ужасно неудобный для чистки, и мраморный стол из Греции, и серебряный чайник, которым пользовалась королева Виктория… Да что там говорить, все это только малая толика!

– Скажите, Мейзи, страховая компания имеет полный список ваших вещей?

– Да. А почему вас это интересует?

– Потому, – сказал я с сожалением, – что, как мне кажется, в доме уже не было многих вещей, когда он горел.

– Что? – искренне поразилась она. – А куда же они подевались?

– Из того немногого, что сказал мистер Легланд, я понял, что они ищут остатки сгоревших вещей, но я сомневаюсь, нашли ли они хоть что-то.

Внутренняя борьба между недоверием и яростью вынудила Мейзи выпить сразу два двойных джина. Недоверие в конце концов победило.

– Вы что-то неправильно поняли, дорогой.

– Возможно.

– Вы еще молоды и неопытны, дорогой.

– Пусть будет так.

– Разумеется, все было на месте, когда я на прошлой неделе, в пятницу, поехала к Бетти, с которой давно не виделась. Просто смешно, если вдуматься: сидишь вечно дома, оберегаешь его от пожара и грабежа. Но я все-таки совершила путешествие в Австралию, и все обошлось, а здесь…

Она замолчала, чтобы перевести дух. «Случайное совпадение!» – подумал я.

– Просто чудо, дорогой, что я прихватила с собой к Бетти большую часть своих драгоценностей, потому что раньше я никогда так не делала. Арчи обычно говорил, что так безопаснее, он всегда был заботливым, милым и предусмотрительным…

– Значит, Австралия? – переспросил я.

– Да, дорогой. А что здесь такого? Я поехала туда проведать сестру Арчи, она живет там Бог знает сколько и почувствовала себя одиноко после того, как овдовела, бедняжка. Мне было очень интересно поехать, потому что я, собственно, никогда не виделась с ней, мы лишь обменивались открытками, и я прожила у нее полтора месяца. Она хотела, чтобы я у нее осталась, а мы так ладили, как огонь с керосином… О дорогой, просто к слову пришелся огонь. Я ей и говорю, что хочу вернуться в свой домик над морем и все обмозговать… Конечно, в ту поездку я тоже прихватила с собой драгоценности, дорогой…

– Может, вы и Маннинга купили, когда были там? – спросил я неожиданно даже для самого себя.

Не знаю, почему я так сказал. Может, потому, что вспомнил о Дональде, который тоже ездил в Австралию. Но я был совершенно не готов к ее реакции. Ее словно громом поразило. Раньше она была недоверчива и сердита, а теперь – недоверчива и испуганна. Она одним глотком прикончила свой джин, соскользнула с табурета и прикрыла рот дрожащими пальцами с красными ногтями.

– Неужели это так? – спросил я взволнованно.

– Откуда вы знаете?

– Я ничего не знаю.

– Вы не с таможни?

– Конечно нет.

– Ой, дорогой, дорогой… – Она дрожала и была в отчаянии так же, как и Дональд.

Взяв ее за руку, я подвел к креслу.

– Садитесь, – сказал я ободряюще, – и рассказывайте. Все по порядку.

Пришлось принести еще один двойной джин. Через десять минут она пришла в себя.

– Так вот, дорогой, я не искусствовед, как вы, возможно, догадываетесь, но там была картина сэра Альфреда Маннинга… подпись, документы и все как полагается, да и недорого, и я подумала, как был бы доволен Арчи, если бы у нас висел настоящий Маннинг. Мы оба очень любили скачки, а еще сестра Арчи подбила меня, и я, как вы могли бы выразиться, воодушевилась и купила ее… – Она замолчала.

– Дальше, – сказал я.

– Я полагаю, дорогой, что вы уже и сами обо всем догадались из того, что я вам рассказала.

– Вы привезли ее в Англию, не указав в таможенной декларации?

– Да, дорогой… – Она вздохнула. – Конечно, вышло все по-дурацки, но я даже не подумала про таможню, когда покупала картину, и даже когда вернулась домой. Только через неделю сестра Арчи спросила, не собираюсь ли я записать картину в декларацию, а меня просто в ярость приводит требование выплачивать таможенную пошлину… Во всяком случае, я подумала, что мне следует разузнать о размерах пошлины, и выяснила, что пошлины в полном понимании не существует на картины, купленные в комиссионном магазине и вывозимые из Австралии… Хотите, верьте, хотите, нет, но они сказали, что мне придется заплатить налог на добавленную стоимость – это такой налог, который взимается с каждой покупки, вы знаете. То есть мне пришлось бы, дорогой, выплатить восемь процентов от суммы, которую я заплатила в магазине. Вы только представьте себе! Я просто была вне себя, дорогой! Сестра Арчи пожалела, что я не оставила картину у нее, потому что если я решусь переехать в Австралию, а она уговаривала меня переехать, выйдет, что я ни за что заплатила пошлину. Но я не была уверена, что вернусь, и, что бы там ни было, хотела видеть Маннинга на стене нашего дома, чтобы сделать приятное Арчи… Так вот, дорогой, картина была аккуратненько упакована в бумагу, я спрятала ее в ночной рубашке, и мне удалось протащить ее через таможню. Ну, и меня… никто не остановил.

– Сколько вы должны были заплатить?

– Ну, дорогой, если быть точной, то где-то чуть больше семисот фунтов. Я понимаю, деньги не Бог весть какие, но смириться с этим я просто не могла.

Я прикинул в уме.

– Значит, картина стоила девять тысяч?

– Ну да, дорогой. Ровно девять… Я не прогадала? Вернувшись, я спрашивала у знающих людей, и они сказали, что картины Маннинга стоят по пятнадцать тысяч…

– Примерно так, – подтвердил я, – хотя некоторые можно купить за полторы тысячи, а то и дешевле.