Василий Казаринов - Бог огня
— И не наедут, — тяжело выдохнул Вартан.
Возникла пауза. Чем дольше она длилась, тем более зловещий смысл приобретала.
— Вартан, — нарушил молчание седой. — В чем дело? Этот твой чертов поджигатель не добрался до границы?
— Судя по тому, что он сидит в прибалтийском отстойнике, добрался. И благополучно ее перешел.
— Интересно, как? Вырыл подземный ход? Одолжил где-то летающую тарелку?
Вартан с мрачным видом повел массивными плечами и опять промокнул платком влажный лоб.
— Не знаю… Но факт есть факт. Как-то объехал. И погранцов, и таможню. Они его — по нашей наколке — ждали, но не дождались. Перетряхнули весь вагон — ничего. Он испарился.
— Это скверно, — закусив губу, сокрушенно покачал головой патрон. — Это очень скверно, Вартан… — Он облокотился на разделявший их маленький дачный столик и, понизив голос до свистящего шепота, спросил: — Скажи мне, старый друг, это, часом, не твои дела?
— Что ты имеешь в виду? Какие мои дела? Где? С какой стати?
— А с той стати, что, насколько мне известно, ты к этому мастеру всяких там пиротехнических фокусов питаешь что-то вроде теплых отеческих чувств… Он ведь твой крестник, так?
— Так, — глухо отозвался Вартан. — Но это было очень давно. Это было еще в те времена, когда весь наш бизнес целиком умещался на территории коммерческого ларька. С тех пор я его не видел.
— М-да… — с оттенком истинной грусти протянул Аркадий. — А хорошие были времена… Первые сети ларьков, первые робкие ростки капитализма;.. Ну да ладно, хватит об этом! — Он звонко хлопнул ладонью по колену. — Не выгорело дело так не выгорело. Хотя, конечно, страшно жаль, задумано все было со вкусом… Ладно, пойду переоденусь. — Он поднял руку и полюбовался ослепительно сверкнувшей бриллиантовой запонкой. Вартан знал: это один из маленьких пунктиков патрона. Он коллекционирует запонки.
Седой дотронулся до бриллианта. В минуты задумчивости он всякий раз вот так рефлекторно ощупывал запонку.
— Что-то еще?
— Есть неувязка по нашим холдинговым делам.
— Вот как? Я полагал, мы все там вычистили. Уже и головной офис нашей родной финансовой группы спалили, а хвосты все тащатся? — Аркадий помолчал и ледяным тоном добавил: — Всякий хвост имеет фамилию, имя и отчество.
Вартан полистал записную книжечку, назвал.
— Кто таков? — прищурившись, осведомился патрон. — Что за человечек?
Вартан пояснил: шелупонь, мелкая сошка, гендиректор фирмочки, входившей в холдинг.
— А что с ним? Он оказался женщиной и родил двойню?
Вартан сдавленно прыснул:
— Насчет двойни я не в курсе. А что касается женщины… Он вообще-то гомик. Ага, пассивный.
— Ну и кадры у нас… Так что с ним за беда?
— Мы его что-то давно не можем отыскать. Как сквозь землю провалился.
— А зачем нам его искать?
Вартан фалангой согнутого пальца потер до синевы выбритую щеку.
— Черт его знает… В народе говорят: задним местом чуять. У меня в Профибанке есть своя девочка — ничего особенного, секретутка, сидит на основном факсе, куда навалом идет вся дурь из внешнего мира: просьбы дать денег на лечение ребенка в Америке, предложения о спонсорстве, призывы сумасшедших профинансировать разработку вечного двигателя, — словом, вся эта ерунда.
— Что-то ее в этом потоке бреда привлекло?
— Да, был факс. С предложением обсудить условия покупки информации. Информация касается одного ушедшего в неизвестном направлении кредита, выданного под контракт на поставку большой партии алюминия из Таежногорска.
— Ай-ай-ай-ай-ай! — нараспев произнес патрон. — Это плохо. Найди мне эту голубую сволочь. Обязательно найди.
— Постараюсь.
— Ты не постараешься, — решительно возразил седой. — Ты найдешь. Если он начнет болтать… Ты же отдаешь себе отчет в том, чем это пахнет. Еще, чего доброго, всплывут наши дела с этой фирмой «Уилсон», — он постучал кулаком по подлокотнику кресла. — Нет-нет, этого допустить никак нельзя. Как там в Лондоне, кстати, дела? Есть что-то новое от Виктора?
— Судя по всему, он дергается последнее время. Похоже, ему сели на хвост. Так или иначе, он нащупывает резервный канал, по которому можно будет откачивать все, что ушло через ВВК в «Уилсон». Уже пустил пробный шар. Что-то около миллиона.
— Ничего себе шарик! А поменьше нельзя было катануть в эту лузу?
— Вы же понимаете… В любом случае придется быстро сливать деньги со счетов и уводить их в офшоры. По этому каналу, в случае чего, пойдут все остальные шары такого же калибра. Так что лучше уж не рисковать.
— Ты прав. — Седой болезненно поморщился. — Но в любом случае мне это не нравится. Что там могло произойти? Кто ему мешает? Эти чертовы британские педанты и крючкотворы? Или кто-то из наших пристроился?
— Банк, наше прикрытие, ни с того ни с сего погнал волну. Была пара заметок в английской прессе: мол, господа коллеги, вы поосторожней ведите дела с русскими, они лепят на своих контрактах наши реквизиты и, прикрываясь этим, переправляют бабки хрен знает куда. Хотя указанных в реквизитах счетов в нашем банке нет и быть не может, потому что у нас принята другая система нумерации.
— С чего бы это вдруг? Кто-то дал им наколку? Уж не мальчишка ли из кредитного отдела?
Вартан кивнул:
— Похоже на то.
— А жаль…
Вартан, склонив голову к плечу, недоуменно посмотрел на патрона — последняя реплика была пропитана интонацией вполне искреннего сожаления.
— Жаль! — утвердительно кивнул седой, верно истолковав взгляд собеседника. — Талантливый был парень. Он далеко бы пошел, если бы не проявлял из лишнего служебного рвения. И знаешь что… У меня эти гребаные педанты давно сидят в печенках.
Вартан поерзал в своем кресле, показавшемся ему вдруг тесным и неуютным. Аркадий умел держать себя в рамках приличий, и если соскальзывал на крепкие выражения, значит, был выведен из равновесия. Случалось такое крайне редко.
— Их надо наказать.
Аркадий встал, давая понять, что разговор окончен. Вартан направился к ступенькам, сбегавшим к земле с веранды.
— Да, кстати, — остановил его патрон. — Подожди… Открой рот, закрой глаза. Пошире открой! — поощрительно кивнул Аркадий. — Учитывая то количество дерьма, которым ты меня сегодня с утра пораньше накормил, думаю, я имею право отослать тебе маленькую толику этого питательного продукта. Так сказать, от нашего стола — вашему столу. Ну… — Аркадий вплотную приблизился к своему заму. — Друг мой, — тихо начал он, — ты тут между делом упомянул про старые добрые времена, первые сети палаток, ростки капитализма… Так вот. Те несколько палаток, в районе Полянки… которые на заре своей профессиональной юности с твоей подачи спалил твой крестник… — Он помолчал, вертя пуговицу на пиджаке своего зама. — Они ведь входили в сеть, которую контролировал я.
Вартан разинул рот. Тяжело приподнял налившиеся вдруг свинцом веки. Патрон дружески пихнул его в плечо:
— Эй, отомри. Дела давно минувших дней. Кто старое помянет, тому сам знаешь.
— Вы мне никогда об этом не говорили, — с трудом после долгой паузы выдавил из себя Вартан и, разом сникнув, медленно и утомленно, словно день напролет таскал на себе мешки с цементом, развернулся на каблуках, спустился с веранды и, ссутулившись, побрел прочь.
— Эй, старый друг! — окликнул его патрон.
Вартан остановился и застыл, не оборачиваясь. Он стоял с видом человека, ожидающего пулю в затылок.
— Приятного аппетита! — мрачно бросил ему в спину седой, поднял руку и ощупал запонку, туго стягивавшую манжету.
* * *Примерно в это же время на взлетной полосе одного из подмосковных аэродромов притормозил могучий грузовик. На водительском сиденье отдыхал человек лет шестидесяти и размышлял о том, что наконец-то можно расслабиться. Этот человек владел многим: деньгами, недвижимостью, связями, но никогда не задумывался о природе и назначении той власти, которой обладал. Просто иногда ему казалось: все, что сделано в жизни, сделано ради того, чтобы однажды утром сесть в свой «сааб» и поехать на подмосковный аэродром. Здесь он переоденется в спортивный комбинезон и направится к бетонке. У кромки взлетно-посадочной полосы его будет ждать поблескивающий свежей краской и надраенным никелем грузовик «мерседес», и он попинает носком ботинка скаты и погладит дверцу — жест крестьянина, приветствующего в предрассветных сумерках родную живую душу, корову или лошадь. Потом он усядется в водительское кресло, опустит руки на баранку, с минуту посидит, глядя на убегающий вдаль бетон, ни о чем не думая, но чувствуя, как по жилам начинает разбег кровь — новая какая-то, свежая, молодая. И вот сам он будто бы молод, здоров и силен, крепки лежащие на баранке загорелые руки, шевелюра черна и густа, а в уголке рта едко дымит первая утренняя «беломорина», а жизнь впереди большая, просторная, наполненная свежестью, солнцем, запахами цветущей липы, и ничто пока не маячит на горизонте: ни жесткий стул в зале суда, ни тюрьма, ни зона, ни все прочее, что было потом.
