Георгий Миронов - Гриф
Чтобы трудовой процесс не был замечен вертухаями, три-четыре самых молодых зэка попеременно шастали перед амбразурой так, чтобы вертухаи, даже всматриваясь в очко, ничего в камере за сумятицей перемещающихся возле двери тел заметить не могли. А начнут дверь для короткого шмона открывать, зэки успеют заныкать колоды.
Князь сел на край шконки, которую ему доведется теперь неизвестно какое время делить с двумя вонючими товарищами по заключению. С любимой, только что вымытой, душистой и приятной во всех отношениях женщиной всю ночь в объятиях не пролежишь: захочется и на спину откинуться, и на другой бок перевернутся. А тут…
"Да, похоже, ночи мне здесь предстоят несладкие, — подумал Князь. — Уж лучше холодная одиночка в ШИЗО, чем такие вот жаркие объятия".
Он огляделся. Поймал короткий, косой взгляд одного зэка средних лет. Взгляд все равно умный и настороженный. Зэк ничего не сказал, не подал никакого знака. Просто искоса посмотрел.
А Князь уже понял. Задание и этой камере дали. Опустить или сильно попугать. Судя по публике, будут стараться опустить. Им это в кайф. Вон, на шконках у параши шестеро опущенных: скорее всего, петухами здесь стали. Обреченные люди. Не приведи господи в зону петухом попасть. Каждый постарается о тебя ноги вытереть.
"Ну, да мы им этого удовольствия не доставим", — сжал губы Князь, выпрямляя позвоночник в тесном пространстве между шконками и словно проверяя, сильны ли мышцы, готовы ли травмированные кости и мускулы дать бой.
Над «очком» висела выписка из "Правил внутреннего распорядка". "Игры на интерес запрещены".
— Сыграем? — дернул его за ногу щуплый парень с полным ртом металлических зубов.
С той минуты, как за ним закрылась тяжелая тюремная дверь и дважды повернулся ключ в замке, Князь мучительно искал выход из новой ловушки.
Он знал, что ему предложат играть.
Отказаться нельзя: «западло».
Он знал, что, сев играть, он непременно проиграет: даже если ты опытный шулер, виртуоз, кидала, в камере с отморозками ты проиграешь.
Потому что обречен проиграть. Потому что ты проиграл, еще садясь играть. Новенькие победителями из игры не выходят: есть множество методов заставить новенького проиграться, даже если он знает все карточные фокусы
— В шашки, шахматы, домино, нарды? — словно не понимая обреченности своего положения спросил Князь.
Тощий зэк улыбнулся во всю ширину своего металлического рта.
— Гы-гы, шутки шутишь?
— Так карты еще делают, — кивнул Князь на резальшиков и художников, трудившихся над новыми колодами.
— А мы в кости… — сверкнул стальными коронками тощий зек.
— Можно, — словно нехотя согласился Князь.
— На интерес! — уточнил зэк.
— "Игры на интерес запрещены", — кивнул Князь на дверь.
— А без интереса, какой интерес, рискнем?
— Рискнем, — имитируя азарт согласился Князь.
Играть в кости на освобожденной для этого нижней шконке сели четверо. Тощий молодой зэк, Князь, еще один новенький, интеллигентного вида молодой парень лет 26–27, одетый в спортивный костюм и домашние тапки. Четвертым был мужик лет 35, крутолобый, с мощными покатыми плечами борца и сплющенными борцовскими ушами. Глаза его казались сонными, но, поймав пару раз его умный настороженный взгляд, Князь понял, что основная опасность исходит от него. Он не был старостой камеры, но, судя по хлипкости и услужливым манерам смотрящего по камере, тот был ширмой. Такое бывает, если в камере есть сильная личность, по каким-то причинам не желающая брать на себя реальную власть и выступающая в роли "серого кардинала".
Значит, этот борец и станет сценаристом и режиссером нового действа, в результате которого быть Князю либо опущенным молодыми отморозками, либо выпуливаться из камеры и идти на сотрудничество с ментами до конца, играя уже по их правилам.
В дежурке зэков обшмонали до нитки, ни у кого не завалялось ни колечка обручального, ни крестика золотого на цепочке. Только одежда. Начали играть на одежду.
И каждый раз кости падали так, что выходило у тощего зэка с фиксами и борца всегда одни шестерки, а у Князя и молодого очкарика — каждый раз намного меньше. Князь толк в игре в кости знал, умел бросать так, что выстаивал фигуру с одного-двух бросков. Но не каждый же раз все шестерки! Был тут фокус, который он не мог разгадать. То есть разгадал бы, если бы на это было время.
Через полчаса юноша в очках и Князь остались в трусах.
В камере было жарко, душно, так что нужды надевать вонючий засаленный ватник или заскорузлые от грязи и спермы сатиновые шаровары, брошенные им старостой на подменку, не было. Но когда-то ведь их придется надевать. Сама мысль об этом вызывала у Князя тошноту. Но и выхода не было. Никак он не мог придумать выход.
О том, что прекратить игру проигрывающий не имеет права, знали оба.
Князь и парень в очках обменялись взглядами.
И так и так быть опущенными. Но вариант выломиться из камеры давал по крайней мере передышку. Отсрочку. Может, у парня найдется хороший адвокат, или деньги на дорогого адвоката, который делится с ментами…
Тогда есть шанс, выломившись из камеры, отсидев в ШИЗО или в другой камере, пока туда не пришла малява о тебе, дождаться целым и невредимым изменения меры пресечения. Князь кивнул едва заметно головой в сторону двери.
Парень в очках понял намек.
Тем временем борец дал возможность парню отыграть майку.
Но и теперь нельзя было отказаться от продолжения игры. Тогда сразу выгонят со шконки, будешь спать на полу, выгонят со своей миской со стола во время еды, следующая ступень наказания — «опущение» всей камерой. А потом — жизнь парии у параши. И так — в СИЗО, в ШИЗО, на зоне. Весть малявами разносится быстро.
Правда, можно, проигравшись, заплатить.
Но это тоже процесс бесконечный. Камера будет требовать все больше денег, еды, лекарств, наркоты, табаку, чифиря. И ты будешь умолять родных продать все, что можно, и насытить камеру.
Но камеру насытить невозможно. Ибо аппетит у нее приходит во время еды. Здесь слабых не жалуют. И, почувствовав слабину, будут добивать. Для камеры и для зоны такой сломившийся зэк — находка. Из него выкачают все, что можно, и все равно опустят.
Не было еще такой семьи, которая могла бы удовлетворить растущие потребности целой тюрьмы или зоны.
Можно откупиться посылкой от родных, куском рыбы на ужин.
Посылки рано или поздно кончатся, без еды ты сам долго не протянешь.
Можно откупиться уборкой камеры.
Но день ты уборщик, второй, потом сокамерники начинают о тебя вытирать ноги, требовать все новых и новых услуг. И вот ты уже ласкун, ты ублажаешь самые низменные инстинкты сокамерников.
Еще шаг — и ты опущенный.
Конец один.
Хорошо, если ставка в игре — щелбан, удар в пах, затрещина.
Но это — в обычной камере.
В пресс-камере блатных и в камере молодых отморозков этим не откупишься.
Парень в очках снова проиграл свою майку с надписью «БОСС». Похоже, боссом ему уже не быть.
Князь снова кивнул головой в сторону двери.
Но юноша все не мог решиться на столь радикальный выход.
— На что играем? — сипло спросил борец.
— На интерес, — предложил, словно только что придумал такой вариант, парень с фиксами.
— Интерес будет такой. Либо мы тебя всей камерой запетушим…
Парень в очках смертельно побледнел.
— Либо? — спросил он помертвевшими губами.
— Либо, если и этот заход продуешь, замочишь того, на кого укажу.
— Чем замочу? — спросил парень.
— Заточку я тебе дам.
— Кого мочить? — все еще думая, что розыгрыш сейчас кончится и борец весело рассмеется, похлопает его по плечу, признается, что это был розыгрыш, обычная прописка для новеньких.
— Это я тебе на ушко скажу. Так как, всей камерой? Сейчас и все пять лет, что тебе светят за катание в чужой машине по пьянке?
Юноша молчал.
— Только чур, — встрял во время, по сценарию, металлозубый, — пусть Керим последним его употребляет. У него положительная реакция на СПИД, был цинк из медчасти. Я после него не стану.
— И никто после него не станет. Керим, ты будешь последним его трахать.
— Хорошо, начальник, — отозвался откуда-то из-под нар, высунув сморщенное как кулак личико, Керим.
— Я согласен, — выдавил из себя юноша.
— На что? — куражился борец.
— Замочить.
— Хорошо! Ответ правильный, не мальчика, но мужа. Играем еще кон.
Юноша бросил, вышло 30 очков. Бросил металлозубый, вышло тридцать шесть, Князь долго тряс кости в кулаке, бросил, вышло сорок. Борец бросил, вышло 48.
— Вечерком, после ужина, подойдешь ко мне, я скажу, кого мочить, пообещал борец, забирая спортивный костюм юноши, джинсы и водолазку Князя и ложась на свою вторую полку, свободную от других зэков.
