Наталья Никольская - Фото на память
Ему пришлось это сделать, чтобы не оказаться смятым встречным грузовиком, который, неожиданно для него, выехал на правую сторону. Благодаря этому маневру ему удалось ослабить силу удара, который пришелся в заднее колесо по касательной. Мамедов, почувствовав острую боль в плече и одновременно в левой части головы, на какое-то мгновение потерял сознание.
Самосвал, зацепившись чем-то за колесо и протащив «Ниву» метров двадцать, остановился, и Алискер увидел, как из него метнулась тень к подъехавшей сзади машине. Затем взвизгнула резина на асфальте и мощный двигатель легковушки унес ее прочь. Громада самосвала нависала над водительской дверью.
«С этой стороны не выбраться!» – подумал Мамедов и попытался сдвинуться вправо. Тут сознание снова покинуло его. Он не слышал, как надрывался в кармане его сотовый, и вообще ничего не слышал.
* * *Наступило время представить самого старшего из обитателей дежурки. Ганке Валентин Валентинович, прошу любить и жаловать. Если бы вы случайно столкнулись с ним на улице, вы, без сомнения, прониклись бы к нему доверием. У него солидная внешность преуспевающего бизнесмена.
Гардероб Ганке, точно так же, как и его внушительная наружность, производит на обывателей самое благожелательное впечатление. Как иронично выразился Толкушкин: от Валентиныча за версту несет благонадежностью.
Спокойные манеры, взвешенные суждения, чувство собственного достоинства, уверенная, неспешная походка, гордая осанка, присущая ему степенность и аккуратность во всем, его ухоженная седеющая шевелюра и усы, в общем, весь его облик вкупе с безупречного покроя плащами, пальто и костюмами не могли не отозваться в пугливых душах местных филистеров уважением, а в трепетных сердцах старых дев и вдовствующих матрон – тайной надеждой.
Но если бы только они знали, что за этой импозантной внешностью, как за ширмой, скрываются замашки медвежатника, перед виртуозными манипуляциями которого не может устоять ни один замок! Прошлое каждого человека хранит немало загадок, прошлое Ганке включало в себя двусмысленный опыт вскрывателя чужих замков, будь то замки дверные или сейфовые.
Предки Валентиныча были родом из Вестфалии. В массовом сознании обывателей немецкий народ награждается эпитетами «трудолюбивый», «педантичный», «скрупулезный».
Ганке и был таким, чем вполне устраивал меня. Свой талант медвежатника Валентиныч теперь, как он говорил, использовал в мирных целях.
В каких таких, мирных? – спросите вы. Починка и наладка заклинивших или сломанных замков, вскрытие опять-таки чужих замков, когда речь идет об обыске, установка подслушивающих устройств, срочное вскрытие сейфов при утере ключей их хозяевами и так далее, и тому подобное.
* * *Вершинина отложила тетрадь и устало откинулась на взбитую подушку. Максим был уже в постели, но Валентина знала, что он не спит. Сегодня к нему пришлось применить драконовские меры. Дело в том, что вечером позвонила классный руководитель Максима и пожаловалась на его плохое поведение. Успеваемость тоже оставляла желать лучшего. Вершинина, конечно, отдавала, себе отчет в том, что у мальчика переходный возраст, когда процессы, происходящие в организме, способны даже в самом робком, спокойном и послушном ребенке вызвать бурю протеста и разрушительных эмоций.
По мнению Валентины, проделка сына, из-за которой тот схлопотал «неуд» по поведению, была вызвана и просыпающимся в этом возрасте интересом к женскому полу, что выражается зачастую в непонятной взрослым агрессивности по отношению к объекту увлечения. Ревность, обида, уязвленное самолюбие – таковы были слова, при помощи которых Вершинина пыталась отыскать ключ к создавшейся в классе сына ситуации.
Максим подрался со своим одноклассником. Яблоком раздора послужила Астафьева Света, посмевшая предпочесть Максиму Жору Шерозию. Раскипятившийся Максим отдубасил Жору, а заодно надавал оплеух и своей пассии. В общем, слезы, слюни, сопли. Софья Марковна выразила горячее сочувствие к пострадавшим и живейшее желание как можно скорее встретиться с мамой Максима.
Что же касается успеваемости, Вершинина знала из-за чего интерес сына к школьным дисциплинам заметно поугас. Причиной тому был компьютер, за которым Максим готов был проводить дни и ночи напролет.
Вершинина была наслышана о так называемой компьютерной наркомании и очень беспокоилась за сына.
Единственно, что ее успокаивало, – это мысль, что, как правило, выдающимися людьми становятся те, кто в школе учился посредственно.
От невеселых размышлений Вершинину оторвал телефонный звонок. Она нагнулась к аппарату, стоявшему на тумбочке, и сняла трубку. Звонил Ганке.
– Валентина Андреевна, у нас проблема.
– В чем дело, Валентиныч?
– Алискер куда-то пропал.
– Что значит, пропал?
– Он связался со мной без десяти одиннадцать, сказал, что выезжает, и все. Я позвонил в контору, Вадик сообщил, что он выехал, сразу, как только переговорил со мной. Его сотовый не отвечает. Будем отменять операцию?
– Не отвечает как? Блокирован?
– Нет, сигнал проходит, просто не отвечает.
– С вами кто должен был ехать?
– Николай. Он уже на месте, только что сообщил.
– Так, Валентиныч, у нас нет времени откладывать мероприятие. Связывайся с Колей и дуйте вместе с ним. Действуйте по обстановке, на рожон не лезьте. Понял меня?
– Что искать-то? – спросил Валентиныч, – Алискер нас не проинструктировал.
– Любые адреса: в записных книжках, на конвертах, открытках – это во-первых, все, какие есть, фотографии, это во-вторых, в-третьих, и самое главное – это негативы. Ну и, если будут, личные документы, бланки, все, что может сказать о работе. Окей?
– Окей.
«Куда делся Мамедов?» – Вершинина поставила телефон на колени и позвонила в контору.
– Вадик? Это Вершинина. У тебя там должна быть машина.
– Конечно, Валентина Андреевна, мы ж на дежурстве.
– Какой дорогой должен был поехать Алискер к Валентинычу?
– Налево до улицы Тухачевского, дальше прямо, особо не пофантазируешь.
– Садись в машину и езжай по этому маршруту. Все понял?
– Понял.
– Давай, быстро, – она нажала на рычаг телефона и набрала номер Мамедова.
Один гудок, два… пять… десять… Вдруг трубка ожила и незнакомый Вершининой голос ответил:
– Да.
– С кем я разговариваю?
– Сержант Мирзоев, – с акцентом представился говорящий.
– Это телефон Алискера Мамедова. Что с ним?
– Ваш приятель попал в аварию, сейчас им занимаются врачи со скорой.
– Он жив?
– Когда вытаскивали его из машины, был вроде бы живой, – бесцветным голосом ответил сержант.
– Узнайте, пожалуйста, что с ним, – взволнованно попросила Вершинина.
– Некогда мне, работать надо, – ответил Мирзоев и отключился.
«Твою мать», – выругалась Вершинина и стала набирать номер Маркелова.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
* * *Выехав на дорогу, Вадик сразу же заметил, что в конце улицы что-то происходит. Подъехав ближе, в свете фар он сразу же узнал машину Алискера, стоявшую передними колесами на бордюре. Бампер самосвала упирался ей в левый бок, вдавив его в салон. Рядом стоял «РАФ» скорой помощи и милицейский «УАЗик». Запиликал сотовый, и он, достав аппарат из кармана, откинул крышку микрофона.
– Вадим, – он узнал взволнованный голос Вершининой, – ты где?
– На перекрестке перед Тухачевского. Алискер, кажись, в аварию попал.
– Это я уже знаю, – сухо сказала Валандра, – узнай у врачей, как он. Потом проследи, чтобы обследовали машину, которая в него въехала. Наверняка это не случайность! И не забудь спросить, в какую больницу его отправят.
– Я понял, – Маркелов вышел из машины, – вам перезвонить или вы подождете?
– Как только все выяснишь – перезвони.
Начал накрапывать дождь. Маркелов спрятал телефон в карман, поднял воротник куртки и подошел к «РАФику», в котором на носилках лежал Мамедов. Санитар в белом халате поверх куртки, собирался закрывать заднюю дверцу.
– Мы вместе работаем, – сказал Вадим, – что с ним?
– Легко отделался твой приятель, – санитар невозмутимо посмотрел на встревоженного Вадима, – сотрясение мозга – это наверняка, череп, похоже, не поврежден и что-то с рукой, скорее всего, перелом.
– Можно с ним поговорить?
– Попробуй, только недолго, – санитар достал из кармана смятую пачку сигарет, – зайди со средней двери, там удобнее.
Вадим забрался в салон, в котором пахло лекарствами и бензином, и наклонился над Мамедовым.
– Алискер, – негромко произнес он, – ты меня слышишь?
Мамедов открыл глаза и попытался повернуть голову, но застонал от тупой боли. Волна тошноты, подступившая к горлу, мешала говорить.
