Пьер Синьяк - Жемчуг перед свиньями
– Мальчишки растащили черепа почти всех ваших предков, мой милый Ромуальд.
Сердце лотарингца в его щуплой груди готово было разорваться.
– Дикое кощунство, достойное резве что дикарей. Когда это случилось?
– Бе! Да тому уж много лет. Знаете, я еще была маленькой, в склепе уже кто-то копался. Украли несколько украшений…
– По счастью, это были только пустяковые бездедушки. У нас в семье настоящие драгоценности носили живые. Мой… гм… но только между нами, Ирен, я испытываю к вам большое доверие. Перед тем как отправиться в Америку, отец взял отсюда несколько брошей и наиболее ценных браслетов. Другие украшения, по правде говоря, были ерундой. Но черепа! Черепа, Ирен!
– Я могу вам кое-что рассказать, то что я знаю наверняка. Мой хозяин, Габриэль Фроссинет, наш мэр и депутат, взял здесь себе один череп, вернее, не он, а его сын Феликс взял лет десять тому назад, еще мальчишкой, когда приходил сюда играть с другими парнями.
– Этот хам, паршивый радикал Фроссинет держит череп одного из Мюзарденов у себя дома?
– Ну да. Он у него заместо пресс-папье. Это его парень, Феликс принес. Тот, что теперь учится в Париже, в Административной школе.
– А, так сын Фроссинета учится в Административной юколе? Держу пари, что у него коэффициент интеллекта сто пятьдесят.
Ирен не поняла, о чем это он.
– Он приедет на Рождество на каникулы, – сказала она.
– Этот студент, что ворует черепа?
– Ну да.
– Меня прогнали, закидав камнями, могилу моих предков разграбили, и студент Административной школы и радикал-социалист в этой воровской шайке! Моя душа лотарингца больше не может этого выдержать! Я вернусь в Кьефран и вымету все это поганой метлой ко всем чертям!
– Я буду вас ждать, Ромуальд, – ласково оказала Ирен, прижимаясь к нему.
Он обнял ее за талию, они проскользнули в склеп, на ходу отшвыривая кости, и легли среди останков… Он нежно взял ее там, среди Мюзарденов, которые безмолвно и терпеливо взывали к отмщению.
***Наступила весна семидесятого. Ромуальд за рулем микролитражки – он сменил на нее свой фургончик – мчался по дороге на Грей. Выехав из Парижа в три часа утра, он направился в Кьефран. Попытка ограбить своих патронов, фабрикантов почтовых открыток, самым жалким образом провалилась. Двадцать один миллион франков наличными так и остался лежать в сейфе конторы. Один из хозяев застал его на месте преступления. Можно было бы закрыть глаза на происшедшее по тем соображениям, что они вместе борются за обшее дело: фабрикант почтовых открыток также питал склонность к белой лилии. Однако он весьма сухо выставил фотографа за дверь. Лишившись не только работы, но и жилья – воображая, что ему удастся его маленькая кража, он съехал с квартиры – Ромуальд возвращался в Кьефран практически без гроша в кармане. Деревенским есть за что еще больше презирать его. До деревни оставалось всего несколько километров. Нужно было искать какой-то выход. Первым делом, достать денег. Чтобы стать сеньором Кьефрана и навсегда соединиться узами с той, которую он полюбил: Ирен. И речи не могло быть о том, чтобы поселиться в бывшем домике охраны, в полуразрушенных стенах которого он прожил со своей бабушкой с двадцать девятого по сороковой год. Он заглянул в лачугу перед отъездом в октябре прошлого года. Она годилась разве что под склад старьевщика. Но самое страшное – возвращаться вот так, ни с чем. Теперь его враги не преминут окончательно с ним резделаться. И потом, поселясь в Кьефране, на что он будет жить? Он не станет заниматься сельским хозяйством, это исключено. Идти работать на Юзенелер, большой завод по производству шарикоподшипников неподалеку от деревни, ему, дворянину, тоже не пристало. Сидя за рулем, Ромуальд все думал и думал о том, как ему быть дальше. При въезде в Грей он остановился перед бистро пропустить стаканчик, а заодно и принять какое-то решение. Может вернуться в Париж и повторить свою попытку? Он вспомнил свои поездки на юг в потоках достопримечательностей для съемок. Он знал множество адресов, богатые виллы, которые сейчес, в начале весны еже пустуют. Для того, кто не совсем дурак – там было чем поживиться. В первую очередь он подумал о трех шикарных домах неподалеку от Мужена. Нестоящие музеи, там полно картин известных мастеров. Ему было тошно при мысли, что он, Мюзарден, так опустился и вынужден красть, чтобы составить себе маленький капитал, необходимый для того, чтобы вновь обосноваться – с гордо поднятой головой – в Кьефране. Но у него не было выбора.
Выйдя из бистро, он сел в машину и двинулся в Кьефран. Но вскоре свернул в сторону Дижона и взял направление на юг.
***Рик Ван Ковел, молодой крепкий голландец, статный и широкоплечий как викинг, с длинными светлыми, почти белыми волосами и такой же бородой, с кирпичным цветом лица, какой бывает у людей, постоянно находящихся на свежем воздухе, остановил машину Ромуальда как рез перед выездом на южную магистраль. Перспективе пилить одному по утомительной дороге до самого побережья, к тому же отсутствие радио в машине и боязнь заснуть за рулем, толкнули Ромуальда к тому, чтобы взять пассажира. Тем хуже для его сидений. Проехав километров триста, Ромуальд и Рик уже были друзьями как Крокеболь и Ля Гийометт. Голландец, весьма сносно говоривший по-французоки, веселый, то, что называется «душа общества», очаровал бывшего фотографа. После обеда на «Постоялом дворе Генриха III» в Маконе и последовавшего за ним возлияния на «Винном складе мушкетеров» в Турноне – Ромуальд, питавший слабость к местам с королевскими названиями, сам выбирал зеведения – последний из Мюзарденов и его пассажир перешли на ты. Сдержанный по натуре, Ромуальд сам удивлялся завязавшейся дружбе, но то, что Рик доверительно сообщил ему на ухо, сыграло не последнюю роль в быстром сближения между двумя мужчинами.
Рик вел машмну. Ромуальд чрезвычайно оценил это обстоятельство, оно позволяло ему ресслабиться, развалиться на пассажирском сиденье с хорошей голландской сигарой в зубах. К тому же, рисуя заманчивые картины, Рик действовал на него успокаивающе, – после Вильфранша он выдал очередную порцию:
– Надо только нырнуть, чтобы достать, старик. Честное слово.
Бывший осведомитель, ставший вначале, хиппи, а потом международным авантюристом, знавший Катманду так же хорошо, как Балеары, расписывал так, словно он нашел новое Эльдорадо:
– Побережье Индийского океана, точнее Аравийского моря. Очень мало кому известное место… Песок и море, практически больше ничего… Один старый моряк из Норвегии, с которым я регулярно выпивал в Амстердаме, поведал мне об этом… Поначалу я думал, что Это чепуха… Но потом…
Местечко у Аравийского моря, где, по словам Рика, находят необыкновенный жемчуг.
– А сам-то ты там бывал? – опросил Ромуальд довольно скептически, спросонья икая.
– Да, один раз. Прошлым летом. Вот поэтому я и еду туда опять. Подожди минуту…
Он сбавил скорость, включил сигнальные фары и поставил машину на обочине. Распахнув рубашку на широкой волосатой груди, он рассмеялся. Под рубашкой на голландце был надет толстый кожаный пояс с карманом. Рик открыл карман и что-то оттуда достал. Все так же смеясь, он протянул Ромуальду руку: на ладони лежало три крохотные жемчужины с розовым отливом, которые отбрасывали невероятный фантастический блеск.
– Греческое судно ждет меня в Тулоне, – сказал он. Путешествие оплачиваешь работой, какую дадут на судне. Если хочешь попутешествовать, я могу взять тебя с собой, Ромуальд…
***Ромуальд не жалел о том, что отправился с Риком. Предприимчивый и веселый голландец был послан ему самим Провидением. Кьефран подождет.
В Южной Аравии, на побережье Аравийского моря, в Аблалахе, маленьком городке, затерянном в песках на мысе Джифаргатар, на террасе отеля «Дворец султана», выходящей на огромный пляж, окаймленный красными скалами, сидели двое приятелей. Над ними сверкало такое солнце, что и чугун расплавится. В этом отеле, перевалочном пункте на пути в Йемен, который содержал беглый нацисткий военный преступник, толстый Хельмут, проживало десятка два международных авантюристов, искателей жемчуга. Кучка бродяг, ищущих золотое дно, и которые, повидимому, одни только энали, что в Джифаргатаре можно добыть редкие жемчужины, если умеючи за это взяться. Однако, пройдет несколько лет и теплое местечко станет известным, так что нужно было быстрее им пользоваться. Исходя потом от жары, как в бане, потягивая ледяные напитки или поддельное виски, который толстый Хельмут привозил грузовиками из Мекки, в «Султане» проживали несколько голландцев, англичане, немцы, трое ирландцев, один югослав и даже один русский. Ромуальд был единственным француом. Если другие были одеты как попало, весьма небрежно, как это принято у искателей золота, то он носил шикарный белый костюм и великолепный колониальный шлем, купленный им перед тем, как сесть на корабль с Риком. Все парни отлично ладили между собой, ведь место было, по сути дела, не разработано, и жемчуга хватало на всех. Днем, когда от жары трескались камни, они играли в карты или пили. Ночью выходили вместе с профессиональными ныряльщиками в открытое море.
