Егор Роге - Опустошение
Посмотрев на город с обзорной площадки, откуда открывается великолепная панорама Старого города и долины реки Нярис, в пять мы были уже у машины.
– На этот раз все должно пройти нормально, – сказал Артем. – Ну так с чем ты пожаловал?
Дождавшись своего часа, я рассказал Артему о своей идее – еще до отъезда в Ригу я составил все расчеты и был готов ответить на любые вопросы. Артем внимательно слушал меня.
– Сколько ты планируешь поднять на этом? – начал Артем.
– Не меньше пятисот тысяч, без налогов, но с учетом процентов по кредиту.
– Ясно. Пятьдесят пять копеек с вложенного рубля, а за какой срок?
– За полгода примерно.
– Ну вот смотри. Я за два месяца удваиваю сумму. Зачем мне вкладывать деньги в твой невыгодный проект?
– Он рентабельный, просто не такой, как твой.
– Знаешь о понятии «абсолютная эффективность»? Допустим, у тебя есть миллион и ты, сидя над нефтяным слоем в Техасе, вкладываешь деньги не в вышки, а, скажем в лесопилку на Аляске. Нефть даст через год три миллиона, а лесопилка сто тысяч. При этом лесопилка будет прибыльной.
– Наверно, не учтены коммерческие риски. Я слышал, что мексиканские банки платят по вкладам почти восемьдесят процентов годовых, а, например, швейцарские только четыре. Все дело в рисках. Наверно, твоя финансовая схема – более рисковое предприятие, чем мои учебники.
– Ты тоже никакие риски не учел, например авторские права. Что, если весь твой тираж засудит разработчик курса?
– Маловероятно. Кому интересно, что в далекой России происходит.
– Сделаем так, оставь все у меня. Я покажу Натану, он пересчитает. Если он скажет, что ты не сделал никаких ошибок, и у меня все пойдет по плану – я в доле с тобой поучаствую. Записывать кассеты будем на рижской «Мелодии», для такого и латышские кассеты подойдут.
– А когда ты решишь?
– Когда вернусь из Канады, где-то в начале сентября.
Через два дня мы с Эллой уехали домой, а 18 августа утром раздался звонок. Артем попросил взять в офисе его знакомых конверт с документами и прилететь с ними в Ригу. Документы ему понадобились срочно до отъезда в Канаду.
Вечером 18 августа 1991 года Артем с Натаном встречали меня в аэропорту.
Натан оказался обладателем комической внешности: невысокого роста, с огненно-рыжими волосами и огромным животом. Портрет дополняли веснушки и борода.
Натан сказал, что проект по учебникам его не заинтересовал, но ошибок в расчетах нет.
– Но, – сказал Натан, – Артем хочет быть издателем. Ваше дело.
Артем поблагодарил меня за курьерские услуги и сказал, что готов сразу отправить меня домой, но, если я хочу, могу и остаться.
Я решил остаться, однако, чтобы не мешать сборам Артема, после ужина поехал к его родителям. Вылет самолета был в пять утра, и я решил не ехать в аэропорт.
Мне постелили в гостиной и, проспав всю ночь на кожаном диване, я проснулся с невероятной головной болью.
Ида сказала, что в Москве военный переворот, Горбачева сняли и теперь всех, кто был против партии, посадят в тюрьму. Я хотел уточнить, улетел ли Артем, но никто ничего не знал. Борьки дома не было, и в офисе он пока не появился.
Когда я приехал в офис, там находились Натан и Игорь. Они подтвердили, что самолет улетел с двухчасовым опозданием и Артем уже скоро будет во Франкфурте, пересядет на другой лайнер и отправится в Монреаль.
«Хорошо, что через Москву не полетел», – подумал я.
В городе творилось что-то невообразимое. Над городом летали боевые вертолеты, на основных перекрестках стояли БТРы.
В офисе у работающего телевизора постепенно собирались люди, смотрели репортаж CNN из Москвы. Судя по изображению, военной техники и солдат на улицах Москвы было значительно больше, чем в Риге.
По официальным каналам передавали обращение Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП), но значимой информации в нем почти не было. Диктор призывал граждан к спокойствию, объясняя, что ГКЧП ставит перед собой задачу сохранения территориальной целостности страны, прекращения обнищания населения, борьбу с экстремизмом и призывами к нетерпимости и национальной розни.
По каналу CNN показывали, что люди в Москве перекрывают дорогу танкам, вынуждая танкистов остановиться и вступать в переговоры с демонстрантами. Президент Российской Федерации Ельцин назвал ГКЧП незаконным, а членов комитета – путчистами.
– В Чехословакии в шестьдесят восьмом было то же самое, – сказал Натан.
– Хорошо бы, чтоб результат был другой, – добавил Игорь.
Я решил незамедлительно вернуться в Москву, но один парень сказал, что в аэропорту столпотворение и улететь не реально.
В центре города, у памятника Свободе, который являлся символом независимости Латвии, начинали собираться демонстрации протеста. Они понимали, что если власть придет к путчистам, то с идеей независимой Латвии можно будет попрощаться надолго.
Но многие люди, например бабушка Артема, молчаливо поддерживали путчистов – жить в не зависимой от Советского Союза Латвии хотели не все.
Люди в офисе обсуждали вероятность беспорядков в Москве и возможность их перерастания в организованное сопротивление. Натан был сторонником теории заговора.
– Господа, происходит шоу, результат которого известен: нужно поменять Горбачева на Ельцина, – говорил он.
– Да о чем ты говоришь, Натан! – спорил с ним Игорь. – Люди реально рвутся к власти, и им ни Горбачев, ни Ельцин не нужны.
Я все же поехал в аэропорт, где, несмотря на слухи, желающих улететь было ненамного больше обычного.
Мне удалось с небольшой переплатой взять билет на ближайший рейс. Около пяти вечера я приземлился в Шереметьеве.
К моему удивлению, пассажиры автобуса, на котором я добирался до города, почти не говорили о перевороте, являясь в своей аполитичности полной противоположностью рижанам.
Вечером в одном из репортажей я увидел, что люди собираются у телецентра и Дома правительства России.
На следующий день у стен Белого дома собрались тысячи людей, многие считали, что если штурма здания не было в первую ночь, то сегодня он точно произойдет.
День 20 августа, по моему мнению, был самым тяжелым, а в ночь на 21 августа появились первые погибшие. На Садовом кольце было убито три человека.
А потом все закончилось.
Штурма не было, уличных боев тоже. Что же происходило на самом деле, вероятно, узнают только наши внуки, но вряд ли им будет это интересно.
Члены ГКЧП были арестованы, один из них, латыш Пуго, покончил с собой.
Эпоха Горбачева завершилась, несмотря на то что он вернулся в Москву из своего крымского плена действующим президентом страны. Новой политической элите в Москве и столицах республик он был уже не нужен.
И Советский Союз через несколько месяцев распался…
Артем не только не вернулся из Канады, но и не позвонил ни разу в течение восьми месяцев.
Мои надежды на выпуск «учебников», как их назвал Артем, не оправдались. Игорь и Натан утратили ко мне интерес, да и офис в Риге скоро закрылся.
Я учился на последнем курсе, оставалось только написать и защитить диплом, и, как принято говорить, перебивался случайными заработками.
В первых числах марта к нам приехал отец Артема – Юлий. Он прожил у нас неделю, ему было необходимо получить канадскую визу и улететь в Монреаль.
Юлий еще никогда не выглядел таким подавленным, как в этот раз.
Всегда жизнелюбивый, эрудированный человек, с великолепным чувством юмора, очень похожий на Евгения Леонова, Юлий осунулся и постарел.
– У Артемки колоссальные неприятности, – говорил он, – какие-то нелады с Мариной и, по-моему, из-за этого финансовые затруднения.
– А в Риге? – интересовался я. – Как Боря, остальные?
– В Риге все тоже плохо, – отвечал Юлий, – надо бы Артемке вернуться да и разобраться поскорее во всем.
Благодаря «бетономешалкам Сэма», я все же освоил английский язык и сумел помочь Юлию с заполнением всех анкет в канадском посольстве.
Провожая Юлия в аэропорт, я спросил, собирается ли он возвращаться, на что он ответил утвердительно, сказал, что в его возрасте уже поздно что-либо кардинально менять. Пошутил, что на работе поспорил с коллегами на бутылку хорошего коньяка, что вернется через десять дней. Я попросил передать Артему привет.
Через неделю позвонил Артем, впервые за последние три месяца.
Он сообщил ужасную весть: его отец умер от сердечного приступа. Артем попросил меня помочь оформить документы его маме, которая должна успеть на похороны. Артем еле сдерживал слезы; я выразил соболезнования и сказал, что сделаю все, что в моих силах.
Через два дня его мама, Ида, уже была в Канаде. Назад она вернулась через месяц.
Стали известны подробности смерти Юлия.
Он пытался связаться с Мариной, которая отказывалась говорить с Артемом, лишь известив его, что, если он приблизится к ее дому ближе чем на пятьдесят метров, она вызовет полицию.
