Хуан Мадрид - Подарок фирмы

— Сказано тебе, я не буду этим заниматься, — процедил я сквозь зубы. И хватит разговоров.

— Наконец-то ты решился, негодяй, — успела произнести она хриплым голосом, прежде чем я впился ей в губы.

Скупой, блеклый свет, лившийся с улицы Эспартерос, только начинал растворяться в шуме просыпавшегося города, когда я открыл глаза. Она стояла посередине комнаты и одевалась. Ее голое тело на фоне балконной рамы казалось блестящей бронзовой скульптурой.

В комнате ощущался дурманящий запах возбужденной женщины. Насколько я помню, ни одна женщина не оставляла после себя такого сильного запаха.

— Не вставай, — сказала она, застегивая брюки. — Я знаю, где выход.

— Здесь недалеко продают свежие пончики. Свари кофе, я быстро сбегаю.

— Ты совсем помешался на этих сентиментальных болеро, — улыбнулась она. — Зачем нам завтракать вместе?

Потом направилась к двери, открыла ее и только тогда накинула на себя пальто.

— Чао. До скорого.

И ушла.

— Ax ты подонок! Свинья! Что это такое? Не прикидывайся спящим! Отвечай сейчас же!

Я с трудом приоткрыл глаза, не в силах пошевелиться. В голове работал отбойный молоток, язык был как наждачная бумага.

Лола стояла посреди комнаты и чем-то размахивала.

Знойные лучи полуденного солнца лились в комнату через обе балконные двери и больно резали глаза. Джин Хусто, среди прочих поистине великолепных качеств, обладал и таким эффектом.

— Чем ты тут занимался, подлец? — Лола все еще размахивала каким-то предметом. — Бог мой, что здесь происходит?

— Не кричи, — еле слышно прошептал я. — Я тебя прошу, не кричи. Ты же видишь, что у меня голова раскалывается с похмелья.

— С похмелья, сукин сын? Мало тебе! Кого ты сюда приводил, бандит? Отвечай!

— Ты не могла бы кричать потише?

— С кем ты провел ночь, мерзавец?

Наконец мне удалось открыть глаза и сесть. Предмет, которым Лола размахивала как знаменем, представлял собой маленькие белые трусики, ушитые кружевом.

— Отвечай немедленно! — вопила Лола. — Отвечай мне!

— У меня голова трещит, я плохо соображаю. Почему бы тебе не помолчать, пока я не придумаю какое-нибудь приличное оправдание?

В доме у меня было всего две пепельницы: одна из красной керамики реклама марочного вермута, другая из стекла. Лола запустила мне в голову обе, вместе с окурками и пеплом. Мне удалось увернуться, но окурки вперемешку с осколками красной пепельницы рассыпались по постели. Внезапно Лола успокоилась и села в кресло.

— Свинья, — с чувством сказала она.

— Хватит.

— Сукин сын.

— Я тебе говорю: достаточно.

Она бросила трусики на пол.

— Интимное свидание? Птичка, залетевшая сюда, оставила тебе на память небольшую деталь своего туалета!

— Я сейчас встану и сварю кофе. Хочешь?

— Пошел ты со своим кофе…

— Договорились. — Я начал с трудом подниматься. — Кстати, как тебе пирожные с кремом?

Она вскочила, бросилась к журнальному столику, схватила бутылку из-под джина и замахнулась. Остававшийся на донышке джин вылился прямо ей на голову. Бутылка ударилась об пол, издав глухой звук. Лола снова села в кресло. Лицо ее пылало. Мне наконец удалось встать, закурить последнюю остававшуюся в доме сигарету и накинуть халат.

Лола стояла у балкона и смотрела на улицу. Легкий ветерок трепал ее волосы. Назойливый визг машин, проносившихся по Пуэрта-дель-Соль, врывался в комнату как непрошеный гость. На ней была мини-юбка цвета натуральной кожи, едва прикрывавшая крутые бедра. Я подошел к ней поближе.

— Лола…

Она обернулась.

— Все кончено. Тони.

— Не будь дурочкой, Лола.

— Твое барахло я оставлю у «Риваса». А сейчас дай мне ключи от квартиры.

— Сама возьми. Они лежат в верхнем ящике.

Она осторожно открыла и закрыла ящик, как будто боялась разбудить спящего ребенка.

— Давай поговорим спокойно, Лола.

— Мне нечего сказать тебе. Да и не хочется. Ни сейчас, ни завтра, никогда. Ты меня понял, Антонио Карпинтеро?

— Зови меня Тони.

Она пересекла комнату и открыла дверь. Потом пошарила в сумочке и бросила на пол ключ от моей квартиры.

— Я совершила ошибку, связавшись с тобой. Ты голодранец, пустое место.

Дверь с шумом захлопнулась. Удар эхом прокатился по всему дому. Я раздавил пальцами сигарету и выбросил окурок на улицу. В этот момент мое внимание привлек какой-то предмет, валявшийся на кресле. Толстый, белый.

Лола села прямо на него.

Это был конверт, оставленный Кристиной. В нем лежали десять новеньких купюр по пять тысяч песет каждая.

На старушке было легкое серое пальто с подложенными плечами и такого же цвета шляпка, напяленная на макушку. Она поглощала консервированные креветки, усердно работая челюстями. Бар назывался "Да здравствует Пепа" и находился на улице Руис, недалеко от площади Дос-де-Майо. Днем там подавали наскоро приготовленные дежурные блюда и бутерброды, вечером он превращался в сомнительное заведение с оглушительной музыкой. Содержали бар две женщины, и обеих звали Пепа. Одна — темноволосая, маленькая, в очках, издали ее можно было принять за школьницу, но стоило подойти поближе и присмотреться к ее ногам, едва прикрытым мини-юбкой, с сухой, как рыбная чешуя, кожей, похожим на ноги старых рыбаков, как это впечатление улетучивалось.

Вторая была блондинкой. Она как-то странно кривила рот, когда разговаривала, и, казалось, выплевывала каждое слово в отдельности. Лицо ее всегда выражало такое безнадежное отчаяние, что у клиентов появлялось невольное желание утешить бедняжку.

— Нет, нет, донья Росарио! Не надо, хватит!

— Но у меня прекрасно получается, сама посуди. — Старушка сложила ладони рупором и закричала фальцетом: — Испанцы! С этой исторической площади, свидетельницы нашего былого величия, я хочу…

— Отлично, отлично! Хватит!

— Тебе, правда, нравится, дочка?

— Очень.

Я медленно пил двойной карахильо [Кофе с коньяком], сидя у стойки напротив первой Пепы, сдвинувшей очки на лоб и крутившей в руках деревянную зубочистку.

— … туда ходят педерасты и эти сумасшедшие… ну, как их… травести. Все они приходят по своим делам и ни во что не вмешиваются.

— Случаются драки? — спросил я.

— Нет, все спокойно. У них свои интересы, я же тебе говорю.

Старушка дожевала последнюю креветку и расплатилась.

— Я подражаю Хесусу Эрминда, и у меня очень забавно получается, очень.

— Прекрасно, расскажешь в другой раз.

Старушка ушла, а Пепа-блондинка присоединилась к нам.

— Пристала, сил нет. Никак не отвяжешься.

— Она нас достала, — объяснила Пепа-брюнетка. — Решила на старости лет вернуться на сцену и выступать в пародийном жанре.

— Надоела до чертиков. А ты что здесь делаешь? Что ты у нас забыл?

— Ему нравятся артисточки, — внесла ясность черная Пепа. — Вот в чем его проблема. Правда, Тони?

— Я тут спрашивал у Пепы насчет «Рудольфа».

— Только этого не xeaiano! Еще один ненормальный.

Решил связаться с травести? Боже мой, разве сейчас есть мужчины!

— В первый раз слышу, что там собираются травести.

Ты случайно не перепутала?

— Хватит заливать… видать, захотелось попробовать.

Нечего прикидываться.

— Я не прикидываюсь.

— Это сейчас в моде, — заверила меня черная Пепа. — Все ищут острые ощущения.

— Ничего нового в этом нет. У меня был двоюродный брат, который выступал на сцене, наряженный под итальянскую певицу Глорию Лассо. Однажды ему даже удалось победить на конкурсе песни. Как-нибудь расскажу вам эту историю.

— Врешь ты все, только у тебя не очень получается.

— Ладно, давайте всерьез. В «Рудольфе» собираются только травести?

— За это я ручаюсь. Еще один карахильо?

— Нет.

Я достал сигару и стал медленно ее раскуривать.

— Послушай, Тони, — сказала блондинка, — ты, кажется, работаешь на Драпера?

— Выполняю иногда его поручения.

— А наше ты не мог бы выполнить?

Пепа-брюнетка прервала ее.

— Ты знаешь Артуро Гиндаля, хозяина кафе «Пекин», здесь, за углом?

— Гиндаль? Что-то знакомое, может, и сталкивался с ним, когда работал в полиции, но точно сказать не могу.

— Ладно, я тебе объясню, в чем дело. Это тот еще тип, подонок и сутенер. Когда-то он считался моим женихом, понимаешь? Мы с ним порвали, но он остался нам должен около ста двадцати пяти тысяч за все, что здесь выпил и съел. Платить он не желает.

— Свинья такая, — подтвердила блондинка.

— Ты бы не взялся?..

— Назовите точную сумму долга. Десять процентов мои.

— Ура! — завопила блондинка.

Брюнетка положила мне руку на плечо.

— А ты не врешь?