Хуан Мадрид - Подарок фирмы
— Луис тебе что-нибудь рассказывал?
— Да нет, ничего особенного… сказал, что хочет снова встретиться.
— Луис был очень странным… Иногда мне кажется, что л так и не сумела понять его до конца.
— Мне он никогда не казался странным.
— Есть вещи, о которых друг ничего не знает и даже не подозревает и которые знает только жена. Понимаешь?
— Что же тут не понять? Куда ты клонишь?
— Как ты думаешь, сколько мне лет?
— Понятия не имею.
— Сорок четыре. В прошлом месяце исполнилось двадцать пять лет, как мы женаты… двадцать пять лет и тридцать дней…
— Выпьем за это.
Мы чокнулись. Она спросила:
— Ты все еще служишь в полиции?
— Ушел шесть лет назад.
— Луис всегда говорил, что ты служишь в полиции.
Его друг — настоящий полицейский и настоящий боксер!
Он тобой гордился… Тебе неприятно, что я говорю о Луисе?
— Нет.
— Мне кажется, тебе неприятно.
— Еще и дня не прошло, как он раздробил себе череп.
Ты его вдова. Не просто вдова, вдова моего лучшего друга.
— Вдова… — Глаза у нее блестели. Она криво улыбнулась и опрокинула стакан. Слишком уж она лихо пила, даже для такой женщины лихо… Смешно… я уже давно вдова, очень давно… Последние шесть лет мы с ним не жили, вернее, жили в одном доме, но спали в разных комнатах, и у каждого была своя жизнь. Тот Луис, которого ты знал, ничего общего не имел с Луисом, которого знала я, которого я постепенно стала узнавать… А сейчас налей мне еще.
Я налил ей и себе. Мы выпили, не глядя друг на друга.
— Он стал импотентом, — вдруг сказала она. — Импотентом.
Я поднял стакан и выпил до дна. Она слегка улыбнулась мне и принялась за джин. Мы молчали.
По радио звучало болеро "Ты моя" в исполнении Мансанеро. Оно очень нравилось Манолите Саседон.
— У нас было общее дело, но не было семьи, — продолжала она, как бы разговаривая сама с собой. — Фирме нужны были мы оба, фирме всегда нужны все: он, я, все.
Мы вынуждены были оставаться вместе… Но я не испытываю к нему ненависти, никогда не испытывала, поверь мне. Я была его студенткой в университете и влюбилась с первого взгляда. Еще бы, такой способный, умный, культурный и очень красивый… революционные взгляды… Ты себе не можешь представить, каким он был тогда левым…
Влюбилась, вышла замуж по любви и потом еще продолжала по-своему любить его. Луис был… не знаю, как сказать… он был необыкновенным человеком, очень обаятельным, что ли.
— А ну-ка, давай выкладывай все.
Она посмотрела на меня в упор.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты пришла сюда не за тем, чтобы поговорить со мной о своем муже. Ты хочешь узнать, почему Луис сделал такую запись на календаре. Меня уже спрашивал об этом комиссар Фрутос, сеньора де Роблес, и я ответил.
что не знаю.
— Не зови меня, пожалуйста, сеньорой де Роблес Мое имя Кристина, Кристина Фуэнтес. Я очень волнуюсь и нуждаюсь в помощи.
— В какой именно?
Глаза ее блестели, впрочем, она много выпила.
— С Луисом происходило что-то странное, он был не такой как всегда, последние шесть месяцев он много пил, напивался почти ежедневно, по ночам не бывал дома, раньше такого не случалось. Он нервничал… был взвинчен, раздражался по пустякам.
— Не вижу ничего особенного в том, что мужчина иногда выпьет лишнего.
— Дело не в этом. В последние полгода Луис совершенно забросил дела, чи разу не переступил порог своего кабинета. То он говорил, что собирается развестись и вернуться в университет, то начинал нам читать бесконечные политические проповеди… мы узнали, что он связался с плохой компанией… скажем так.
— Что ты понимаешь под плохой компанией?
— Ну… с этими… кто шатается по притонам… ведет распутную жизнь… ты понимаешь, о чем я говорю.
— Откуда вы узнали?
— У фирмы есть служба безопасности, и моя мать — я об этом не знала приказала следить за Луисом. Выяснилось, что он бывает в одном притоне, кажется, бар «Рудольф» или что-то в этом роде. Там собираются гомосексуалисты и «травести», ну… те, кто сделал себе операцию и стал женщиной. — Она замолчала. Я воспользовался паузой, чтобы снова наполнить стаканы. Мы выпили. Никогда бы не подумал, что такая изящная женщина способна так много выпить. — Ужасное место. Я до сих пор не знаю, что там делал Луис и почему он так часто бывал в этом баре… Однажды вечером он очень сильно разругался с мамой… я пришла к концу их ссоры, но кое-что успела услышать. Луис что-то кричал о фотографиях Не знаю… Ты в курсе дела?
— Нет.
— Он ничего не говорил тебе о фотографиях?
— Я уже сказал, что нет.
Балконные двери начали медленно раскачиваться. Я погасил сигарету и тут же закурил новую. Двери вернулись на место, но на стеклах заиграли зеленые блики.
Огромные зеленые огни то вспыхивали, то исчезали. Они показались мне знакомыми, но я никак не мог вспомнить, где видел их раньше.
— Ты меня слушаешь?
— Стараюсь, — ответил я. — Создается впечатление, что у Луиса была любовница. Обычное объяснение в таких случаях, не правда ли?
— Или любовник. Бар «Рудольф» посещают гомосексуалисты. Наши люди сообщили, что его часто видели в компании высокого худого мужчины по имени Паулино Пардаль, когда-то он работал у нас на фирме. Известный педераст. Он постоянно выкачивал из Луиса деньги, бывали случаи, когда Луис тратил двадцать-тридцать тысяч песет за вечер, а иногда и больше.
Я задумался.
— Паулино, — наконец произнес я. — Ты говоришь, он работал в вашей фирме?
— Кажется, да. Ты, конечно, понимаешь, я не могу знать всех наших служащих, но этот, похоже, ушел от нас с год назад. Тебе что-нибудь говорит его имя? — вопрос ее явно интересовал.
— Лысый, как бильярдный шар?
— Нет, я видела его фото: высокий, худой, с крючковатым носом, очень волосатый, такая пижонская прическа…
ха-ха-ха! Какое красивое болеро! Ну, как его?..
— Понятия не имею.
— Я о бо…бо…ле…ро…
— Ах, о болеро! "Если бы я встретил тебя".
— Ты все болеро знаешь… Ох, не могу! Ха-ха-ха!
…Ну-ка, плесни еще глоток.
Я налил чуть-чуть в оба стакана. Вдруг меня осенило, и я стукнул себя по лбу.
— Вот оно что!
— Что?!
— Зеленые огни. — Я показал на балконные двери…
Она посмотрела без всякого интереса.
— Новая неоновая реклама на Пуэрта-дель-Соль.
— Пожалуй, я выпью за это.
— А я за Луисито Роблеса.
— Как у тебя хорошо!..Уф!
— Тебе должны нравиться пирожные с кремом. Угадал?
Она не ответила, потому что в этот момент была занята копанием в сумочке. Вытащила толстый белый конверт и протянула мне. Я взял.
— Пирожные с кремом действуют возбуждающе, особенно когда много крема… О чем ты?
— … Найди этого Паулино… найди его… Я уверена, что он шантажировал Луиса… У нас нет его адреса.
— Шантажировал?.. Почему тебе не приходит в голову что-нибудь другое? С таким же успехом можно предположить, что они задумали поставить шоу или бой быков. Иди знай!
— Не шути такими вещами. У нас записан телефонный разговор Луиса, последний телефонный звонок… в ночь, когда он покончил с собой… — Я хотел кое-что сказать ей и взял ее за локоть. Дело в том, что в конверте лежала куча денег, много купюр по пять тысяч песет. — Подожди, не перебивай меня. Кто-то требовал у него денег, мол, если он, не даст, они напечатают фотографии. Луис смеялся, смеялся как сумасшедший. Пожалуйста, говорит, сделайте одолжение, публикуйте эти фотографии, ему наплевать. Понимаешь?.. На рассвете он пустил себе пулю в лоб, конечно, ему уже было все равно, напечатают они эти фотографии или нет!
Я сильно сжал ее локоть. Она встала, и я поднял голо ву. Ее маленькие груди, казалось, проткнут ткань блузки.
— Найди этого ублюдка Паулино и отбери у него фотографии, пока не поздно. Он ведь был твоим лучшим другом.
— Я не частный детектив. Расскажи все как есть полиции. Фрутос тебе поверит… и забери свои деньги.
Она стояла рядом и смотрела на меня сверху. Гладкий живот, бедра, запах женщины. Знакомый запах.
— Полиция! — процедила она сквозь зубы и расхохоталась. — Не смеши меня! Мы не желаем, чтобы кто-нибудь узнал, что у Луиса Роблеса, дона Луиса Робле са, экономического советника и члена Административного совета компании АПЕСА, был жених, с которым он снимался в неприличных позах. Да ты с ума сошел! Этот вонючий комиссар, может, и промолчит, ну а его сотрудники? Ты работал в полиции и прекрасно знаешь, что расследование требует участия многих людей, а люди любят болтать… Пресса сразу же разнюхает… Нет, это должен сделать ты.
Она резко опустилась на колени и уперлась руками в мои ноги. Я взял ее за волосы, короткие и жесткие, как грива лошади, и наклонился.
— Сказано тебе, я не буду этим заниматься, — процедил я сквозь зубы. И хватит разговоров.
