Кристина Ульсон - Стеклянный дом

Ребекка, куда ты направлялась в тот вечер?

В дверном проеме появился Петер, вошел в кабинет и сел. Он потратил почти весь день на обзвон ближайших друзей Ребекки, ее отца и брата.

– Я дал Эллен список фигурантов по делу. Хочу, чтобы их пробили по нашему реестру – не натворили ли они чего за это время.

– Отлично. А те допросы, которые проводили до сих пор, что-то дали?

– Может быть, – ответил Петер и закусил ноготь.

Алекс смотрел на него, ожидая продолжения.

– Через некоторое время после исчезновения Ребекки поползли слухи, будто она предоставляла сексуальные услуги через Интернет.

– То же самое мы слышали от ее матери. Та узнала от подруги.

– Думаю, мы должны это проверить, хотя сомневаюсь, что это правда.

– Я тоже сомневаюсь.

– Кроме того, я слышал кое-что еще, уже более похожее на правду. Вы беседовали с ее бывшей подружкой?

– Несколько раз. А что?

– По слухам, она так и не смогла простить Ребекке, что та дала ей от ворот поворот. Что Ребекка рассматривала ее как своего рода эксперимент.

Алекс потер руки – он всегда так делал, когда находился в растерянности или думал. Его руки были покрыты шрамами от затянувшихся старых ожогов – постоянное напоминание об одном деле, которое закончилось катастрофой и еще долго лежало тяжким грузом на их совести.

– Мы получили некоторые сведения, что у нее не все в порядке с головой – у этой подружки, – сказал Алекс. – В молодые годы она наблюдалась у детского психиатра. По-моему, ей ставят диагноз «маниакально-депрессивный психоз».

– А тенденции к применению насилия?

– Про это ничего неизвестно.

– Как бы то ни было, ее тоже надо проверить.

– Согласен, – кивнул Алекс. – Однако кое в чем мы можем быть уверены на все сто процентов.

Петер вопросительно уставился на него.

– Что не она – отец ребенка, которого ждала Ребекка.

Петер ухмыльнулся:

– Но им мог быть Хокан Нильссон.

– Весьма вероятно.

– Помимо всего прочего, от подруги Ребекки мы узнали о нем не самые приятные вещи. Ребекка говорила, он навязчив, не понимает, что они уже совсем не такие близкие друзья, как прежде.

– Ну что ж, попросим его рассказать нам обо всем этом поподробнее.

В этот день Петер работал допоздна. Позвонил домой и сказал, что не успеет вернуться к ужину. Всего два года назад такое сообщение могло обернуться крупной ссорой, но сейчас было воспринято спокойно. Они с Ильвой все выяснили, когда решили не разводиться, а снова съехаться. Хотя легко сказать – выяснили. Их возвращение друг к другу шло долгим и непростым путем, со многими срывами. Ильве понадобилось время, чтобы простить его и вновь в него поверить. Ему тоже нужно было время, чтобы простить самого себя – за всю ту боль, которую причинил другим, за ту ответственность, которую не пожелал принять.

Психотерапевт посоветовала им перестать ссориться по поводу проблем, которые все равно невозможно разрешить. Рабочий график Петера не может измениться – для этого ему надо было бы поменять работу. Зато он мог провести переговоры с начальством и оговорить компенсацию за сверхурочную, и этого он добился.

Примирение с Ильвой пошло ему на благо. Он начал медленно, но верно возвращаться к тому чувству полно ты жизни, которое не покидало его в первые годы, когда и в полиции он был новичком, и вообще жизнь складывалась как нельзя лучше. Рождение близнецов все испортило, разрушило попытки вести нормальный образ жизни, поскольку у Ильвы началась тяжелая послеродовая депрессия. Их желание иметь детей сменилось отчаянием и неуверенностью. Тогда Петер впервые изменил жене, и тем самым началось движение вниз по спирали, не имеющей конца.

Однако оказалось, что возврат все же возможен. Все перевернулось в тот день, когда его вызвали к начальнице отдела кадров и отправили на лекции по равноправию полов и собеседование к психологу. Как он ненавидел эту старую ворону, которая наказала его за то, в чем он не был виноват. Он ненавидел ее все сильнее и сильнее – пока среди сотрудников не распространилась новость о болезни жены Алекса, и одновременно возлюбленный Фредрики попал в тяжелую автокатастрофу. Петер словно взглянул на свою ситуацию другими глазами, и что-то в нем изменилось. С тех пор жизнь стала налаживаться.

Петер и Алекс обсуждали, как лучше поступить: забрать Хокана Нильссона на допрос в тот же вечер или подождать до завтра. Прокурор заявил, что у них нет оснований для задержания: доказательств не имелось, только косвенные улики. Но вызвать его на допрос – совершенно в порядке вещей.

Вместе с другим сотрудником Петер поехал за Хоканом. Часы показывали полшестого, так что он проголодался. По пути они сделали небольшую остановку у киоска, где продавали хот-доги, и покатили дальше.

Хокан Нильссон открыл дверь после второго звонка. По лицу видно было, что он плакал, и Петер почувствовал к нему презрение.

– Хокан Нильссон? Мы можем войти?

Петер кратко изложил суть дела. Хокан наверняка слышал, что Ребекку нашли, – не согласится ли он поехать в полицейское управление для разговора? Нет-нет, его подозревают не больше, чем кого бы то ни было другого, но они хотели бы с ним побеседовать. Прежде всего чтобы вычеркнуть из списка подозреваемых – ведь он так помог следствию.

Хокан оказался совсем не так готов к сотрудничеству, как думал Петер. Он задал кучу вопросов – в основном по поводу того, каким образом обнаружили тело Ребекки. Как она выглядела? Как умерла? Ответов он не получил.

В конце концов Хокан сел в машину и поехал с ними на Кунгсхольмен[4].

Допрос Петер и Алекс вели вдвоем.

– Ты не мог бы рассказать, как вы с Ребеккой познакомились?

– Это вы уже знаете.

– Я знаю. – Алекс едва смог скрыть улыбку. – А вот Петер еще нет. Он не так хорошо знает дело Ребекки, как я.

– Мы вместе учились в гимназии и там подружились.

– Вы были более чем друзьями?

– Нет. – Хокан Нильссон покраснел.

– Но ты хотел бы этого?

– Нет.

– Хорошо, – проговорил Петер. – Что вы обычно делали, когда встречались?

– Общались. – Хокан пожал тощими плечами. – Пили кофе или смотрели телевизор.

– Как часто вы встречались?

– Иногда.

– Ты не мог бы указать более точно?

– Примерно раз в неделю. Иногда реже.

Петер заглянул в свой блокнот:

– Что ты почувствовал, когда она уехала учиться во Францию?

– Я был разочарован. – На лице у Хокана появилось усталое выражение.

– Почему?

– Мне казалось, мы друзья. Меня не столько огорчил сам ее отъезд, сколько то, что она мне ничего заранее не сказала.

– Взяла и уехала, не сказав ни слова? – Алекс посмотрел на него с удивлением.

– Нет, не совсем так. Вернее… Рассказала мне за неделю до того. – Хокан поерзал на стуле. – Но потом мы поговорили и все выяснили. Между нами не было обид.

Алекс наблюдал за ним, сдвинув брови.

– Ты очень помогал полиции, когда она пропала.

– Для меня было важно сделать все, что могу.

– Она много значила для тебя? – спросил Петер.

Хокан кивнул:

– У меня не так много друзей.

Петер нагнулся ближе к столу, принял расслабленную позу.

– Ребекка была красавица, – проговорил он.

– Да, – согласился Хокан. – Она была хороша собой.

– Ты спал с ней?

Хокан посмотрел на него ошарашенно, и Петер поднял руки ладонями вверх.

– Я не имею в виду ничего плохого, – заверил он. – Просто констатирую, что вы дружили, она была красивая и ты мог захотеть ее. В этом нет ничего странного, я сам прекрасно знаю, как это бывает.

Алекс бросил на него поспешный взгляд, но ничего не сказал. Он предпочел бы не знать подробностей личной жизни Петера – сверх того, что уже сообщила ему Маргарета Берлин.

Хокан молча ковырял ноготь.

– Петер пытается сказать, что, может быть, у вас что-то было в какой-то вечер, хотя она и не была твоей девушкой.

– Только один раз, – пробормотал Хокан, не поднимая глаз.

– Почему же ты не рассказал об этом раньше?

– Потому что это не ваше дело. – Хокан посмотрел на него так, словно он сморозил невероятную глупость. – А вы думаете, что…

– Когда это произошло? – Петер прервал его.

– За некоторое время до того, как она пропала.

– За какое время?

– Месяца за три-четыре.

– Вы предохранялись?

– Я нет. – Хокан заерзал. – Она принимала таблетки.

– Так что, она не забеременела? – спросил Алекс.

– Нет, – ответил Хокан, не поднимая глаз.

Лжет?

– Точно?

Беззвучный кивок. Взгляд по-прежнему устремлен вниз.

– Чисто гипотетически, – проговорил Алекс. – Если бы она забеременела – как бы вы поступили?

Наконец-то Хокан поднял голову:

– Ясное дело, оставили бы ребенка.

– Ясное дело? – переспросил Петер. – Ведь вы очень молоды. Никто не упрекнул бы вас, если бы вы решили сделать аборт.

– Исключено. Этого не произошло бы. Аборт – убийство, если ребенок был зачат в любви. Я презираю тех, кто считает по-другому.