Марина Крамер - Инкогнито грешницы, или Небесное правосудие
– Женя…
– Зачем пришла? – не меняя позы и не глядя на Коваль, хрипло спросил Хохол.
– Я…
– Ты поставила мне условие – ну, так теперь жди, что я решу. И не бегай сюда, не тереби меня.
– Ты меня гонишь?
– Нет. Это ты гонишь – и не меня, не себя. Просто гонишь – и все. Даже не думая, какую боль причиняют твои слова кому-то. Мне, например. Что тебе опять неладно, Коваль? Чем я на этот раз не угодил? Отодрал не так? Ну, скажи – исправим.
Марина вспыхнула, хотела размахнуться и дать ему пощечину, но потом вдруг осеклась, поняв: на этот раз может получить в ответ. Что-то в тоне Хохла ясно об этом сказало…
– Женя… зачем ты так? Разве дело в этом? – она спрятала лицо на его груди и обхватила мощный торс руками. – Мне трудно, понимаешь? Я не понимаю, чего хочу, как жить дальше. А ты вместо помощи устраиваешь мне игры в молчанку.
– А я не психоаналитик. Я – зэк бывший, мне ваши душевные тонкости до одного места, – ровным голосом проговорил он. – Ты для себя реши – нужен тебе кто-то или нет. А то я вот вижу, что мы с Грегом тебе только обуза, помеха. Вот и рвешься ты на части – вроде как надо быть женой и матерью, а душа-то другого просит.
– Ты что говоришь-то?! Как можешь?!
– А вот как вижу, так и говорю. Что – не по вкусу? Не-ет, ты уж послушай, дорогая, сама хотела.
Хохол сел, придерживая, однако, Коваль, чтобы не соскользнула, не расцепила руки, устроил ее у себя на коленях, набросил на спину плед и продолжил:
– Ты несколько лет старалась играть роль, которая тебе не по характеру, Маринка. Это как жить в коже чужого размера – или съежиться до нужного, или распрямиться и разорвать. Ну, ты съежиться не умеешь, стать не та – вот и разрываешь, потому что терпеть тесноту уже сил нет. Ну, другая ты, не такая, как все – что ж мне тебя за это – убить? Не умеешь ты быть женой, матерью – хотя и неплохо у тебя это выходит, чего уж. Но тебе самой в этом некомфортно, тяжко. Ты мучаешься, нас мучаешь. Всем плохо. Ну, что я должен сделать, как решить? Иди, поживи одна. Без нас. Тебе так будет легче.
Марина отпрянула от него, оттолкнулась руками от груди.
– Ты что?!
– А что? – спокойно переспросил Хохол. – Не нравится? Ты ж этого хотела – свободы. Так на, бери. Пользуйся.
– А… вы? Ты, Грег?
– А мы не пропадем. Ты просто знай, мы у тебя всегда есть и будем. И если тебе станет невмоготу – у тебя есть дом, куда ты можешь вернуться и где тебя всегда будут ждать. Всегда. И я, и Грег.
Марина заплакала. Она не могла понять, что происходит с ней, почему она так упорно стремится остаться одна, зачем ей это одиночество. И в чем виноваты муж и сын. У нее не было людей ближе, чем Женька и Грег, но даже их она ухитрялась обижать и отталкивать. Ладно, Хохол – мужик, он поймет, уже понял – но Грег? Как объяснить ребенку эти вот материнские «терзания» и поиски себя? Как он воспримет очередной отъезд? Все это давило на Марину с такой силой, что ей казалось – еще минута, и она просто расплющится от этого невыносимого давления. И вот это христианское всепрощение и понимание Хохла оказалось дополнительным источником давления. Лучше бы он кричал, бесновался или ударил ее – чем вот этот ровный тон, простые и доходчивые фразы и готовность сидеть и ждать, когда же неугомонная супруга наиграется и вернется домой. Лучше бы он ударил ее, чем это…
– Ну, что ты себе так сердце рвешь, скажи? – поглаживая ее по голове, проговорил Женька. – Разве я тебя в чем-то обвиняю? Нет же. Ты просто другая, котенок, не можешь ты просто жить, не умеешь. Тебе трудно. А я хочу, чтобы было легко. Всю жизнь свою стремлюсь к тому, чтобы тебе было хорошо – а выходит, не сумел. И ты мучаешься рядом со мной. Знаешь, Маринка… если хочешь, давай разведемся.
И вот тут она не сумела уже сдержаться, ударила его по щеке, не думая о последствиях. Своими словами Хохол обидел ее, позволил себе усомниться в том, что она по-прежнему его жена.
– Сволочь! – зашипела она ему в лицо. – Какая же ты сволочь, Хохол! Когда я выходила за тебя, то сказала – это на всю жизнь, навсегда – и носить я буду твою фамилию потому, что хочу этого, а не потому, что «так положено»!
Она хотела встать и уйти, но он не дал, рванул к себе, резво развернувшись на диване и подминая Марину под себя.
– Куда наладилась?! Не хочешь развода – не будет его. Но ты все равно попробуй пожить без нас. Я никуда не денусь, всегда буду ждать тебя, ты это знаешь. Нет у меня никого – и это тебе тоже известно. Только ты… всю мою жизнь – одна ты.
– Тогда зачем ты меня гонишь? Не боишься, что уйду? – она лежала под его тяжелым телом и не делала попыток освободиться – почему-то именно сейчас ее охватило чувство полной защищенности и уверенности в завтрашнем дне. Дне, который ей не придется проживать без Хохла.
– Боюсь. И ты, скорее всего, уйдешь. И даже воспользуешься свободой и попробуешь что-то на стороне. Но потом ты вернешься ко мне, – сказал Хохол со спокойной уверенностью, у Марины даже дыхание перехватило.
– И ты что же?..
– Я буду ждать.
Урал
Шок, вызванный фотографией, прошел, и Виола смогла относительно нормально соображать. Как в воду смотрела, когда говорила Марине о том, что и на нее началась охота. Сперва застреленный водитель и пробитые колеса машины, теперь вот это.
Начальник городской милиции Грищук днем приехал к зданию больницы лично, осмотрел пулевое отверстие в лобовом стекле, долго сидел на корточках около пробитого колеса, ковыряя что-то ногтем, потом, отряхнув руки, пробормотал:
– Дела, однако… – и, поднявшись, обернулся к нервно курившей неподалеку Ветке. – Виола Викторовна, а сами думаете на кого-то?
Она только передернула худыми плечиками – на кого ей было думать? У Гришки множество врагов и просто недоброжелателей, на одно составление их списка ушла бы пара месяцев.
– А ему никто не угрожал в последнее время? – продолжал Грищук, пристально вглядываясь в ее лицо, но Ветка была начеку и смотрела равнодушно и безучастно.
Она снова ответила лишь неопределенным движением головы. Не могла ведь она рассказать Грищуку о том, как и при помощи чего Мишка Ворон аккуратно продавливал через Беса свои интересы. Виола могла голову прозакладывать, что Ворон не «заказывал» ее мужа – какой смысл? Бес живой стоил куда дороже, чем Бес мертвый, а Ворон был не из дураков. Зачем рушить долгосрочные планы? С помощью компромата он мог вить из Гришки веревки весь его мэрский срок, наблюдая за тем, как тот бесится и ничего не может поделать с шантажистом, потому что есть еще и Наковальня со второй порцией бумаг. Про эту самую «вторую порцию» Ветка узнала из случайно подслушанного разговора мужа с тем же Вороном, а уж выводы сделала самостоятельно. Много ума не нужно… Говорить же об этом Грищуку точно не стоило – это значило бы навлечь на свою голову гнев Ворона. И – как следствие – Маринкин тоже. А Коваль ей сейчас была нужна, как никто.
– Мне некогда думать об этом, – выдавила она, глядя на Грищука. – Видите же, что творится. Я не знаю, что мне делать… ребенок в больнице, муж в реанимации, вокруг меня – непонятно что… до загадок ли мне сейчас?
– Охрану мы вам обеспечить не сможем.
– А я разве об этом просила? – но про себя Ветка отметила – а ведь врет, мог бы по старой памяти и по долгу службы выделить человечка. Но она бы все равно отказалась – если приедет Марина, им ни к чему свидетели. Ей вполне хватит тех охранников, которые есть сейчас, и это проверенные ребята.
– Нет, но…
– Вот на том и разойдемся, – отрезала Виола. – Я прекрасно понимаю: искать того, кто прострелил голову моего водителя, вы не станете – так и повиснет дело «глухарем». А если повезет поймать кого-то причастного к покушению на Григория, то вы ему и навесите дополнительно еще и водителя. Все просто, Виктор Дмитриевич.
Грищук покраснел и тихим злым голосом проговорил так, чтобы больше его никто не слышал:
– Не зарывалась бы ты, красавица. А то некому заступиться будет – одна ты сейчас.
Развернувшись, он отошел к милицейским машинам, в изобилии припаркованным вокруг пострадавшей машины Виолы.
Ветку не удивили его тон и слова. Она сказала правду, хоть и зря это сделала, и Грищук, уязвленный прямотой, не смог сдержать эмоции. Разумеется, дальше слов не зайдет, но все равно приятного мало.
За ней вскоре приехали на другой машине Кирилл и Саня, новый водитель Беса и молодой телохранитель, рекомендованный Ветке Геной перед отъездом. Она очень расстроилась, узнав, что он собирается уезжать, но понимала – так надо, иначе Гришка, докопавшись до того, кто помогал Наковальне, непременно отомстит однорукому телохранителю. И вот, уезжая, Гена порекомендовал Саню – коренастого, широкоплечего блондина с огромными карими глазами и тонким хищным носом. К очевидным достоинствам нового охранника относилось еще и умение одинаково хорошо владеть левой и правой руками. Но и это было не все. Саня был единственным из всей охраны, кто мастерски умел ставить блок против хитроумных попыток хозяйки влезть в его голову. Таким умением на ее памяти обладала только Марина.
