Остров вчерашнего дня - Антон Валерьевич Леонтьев
Интересно, если он погибнет в Тихом океане, сумеет ли стать за месяц, остававшийся до начала перелета, отцом?
Сообщать Хьюго и Тони все детали ее разговора с Майклом Сетоном Нина не стала. Просто заявила, что ей требуется помощь профессиональных взломщиков.
– Не воров королевских драгоценностей из Тауэра? Не похитителей картин из галереи Тейт? Не лондонских карманников? – иронично уточнила Тони, однако подсобила. И уже на следующий день Нина в сопровождении плотного неприметного, как и она сама в мужском облике, человечка подошла к большому, темному и такому зловещему особняку покойного судьи Уоргрейва, расположенному, как и сказал Майкл, недалеко от театра Ковент-Гарден.
Здание было опечатано полицией, прислуги в нем не было, никаких родственников у судьи не имелось.
Ведь он был единственным отпрыском своей мамаши с девичьей фамилией Дадд.
Взломщик, вразвалочку обойдя особняк, направился к черному входу, скрытому от взглядов случайных прохожих с улицы.
А уже через минуту они оказались на большой, очень похожей на ту, что была на острове Альбатросов, кухне, погруженной во тьму: в особняк они наведались ближе к полуночи.
– На этом все, приятель! – произнес домушник, получивший заранее солидный гонорар, и исчез тем же путем, каким заявился. За вскрытие сейфа он не отвечал, а прежде чем приглашать «медвежатника», стоило убедиться, с чем имеешь дело.
Нина, включив фонарик (зажигать электрический свет в доме, хозяин которого мертв, было бы верхом безумия), двинулась с кухни в коридор.
Библиотека располагалась на первом этаже, и Нина, задернув плотные шторы, щелкнула настольной лампой.
Она подпрыгнула от ужаса, узрев большой портрет судьи Уоргрейва, висящий на противоположной стене. Он с ехидной улыбкой взирал на нее.
– Что, Ваша Честь, не думали, что я наведаюсь в ваше логово? – спросила Нина. – В берлогу одного из диомедов? У меня, кажется, вошло в привычку рыться в ваших вещах. И все же, какая вы редкостная мразь, Ваша Честь!
И если бы портрет судьи вдруг грозно нахмурился, Нина бы ничуть не испугалась.
Она подошла к книжным шкафам, которыми по периметру был обставлен кабинет. Майкла Сетона, о спешной женитьбе которого даже была короткая заметка в утреннем выпуске «Таймс», она не расспрашивала о деталях, да и он наверняка их уже не помнил.
Книги, книги, везде книги! Получается, они не делают людей ни лучше, ни благороднее, ни порядочнее? Зачем они тогда вообще нужны, эти книги?
Видимо, чтобы через литературный портал проникать в них и менять развитие сюжета. Ну, или переворачивать вверх дном ход вещей в литературной вселенной, как это она и делала.
Нина попробовала сдвинуть один из книжных шкафов с места, но ничего не вышло. Тогда, помня подобную сцену в одном из произведений Агаты, она опустилась вниз и стала, подсвечивая фонариком, присматриваться к скрипящему паркетному полу.
Ага, вот здесь, около этого шкафа, видны достаточно глубокие отметины в виде полукруга – так и есть, они возникли от того, что шкаф на шарнирах регулярно, как дверь, открывали туда-сюда.
Оставалось только выяснить, как приводился в действие механизм секретной двери.
Мощный фонарик освещал корешки книг с золотыми буквами и цифрами – произведений древних и не очень философов, которые не смогли повлиять на то, что судья Уоргрейв был гнусным преступником.
Похоже, даже еще более жестоким, чем в оригинале Агаты Кристи. Там он хоть убивал взрослых, к тому же ушедших от наказания убийц.
А в этом мире он калечил и уничтожал детей.
Но как же все-таки открывалась дверь в виде книжного шкафа?
Нине бросилось в глаза, что труды каждого определенного философа занимают отдельную полку. Был Платон (но не было Аристотеля), был Гегель (но не было Канта), был и…
Фрэнсис Бэкон!
Ну да, тот самый, который похоронен в церкви Св. Михаила в Сент-Олбанс.
Дрожащими пальцами Нина провела по корешкам творения основоположника эмпиризма и материализма, сделавшего головокружительную карьеру при английском дворе, став хранителем Большой королевской почты, а затем и лордом-канцлером.
И, как потом вскрылось, слишком уж нарочито этот свой материализм претворявшего в жизнь, будучи мздоимцем и казнокрадом.
Палец Нины замер на томе, на корешке которого читались золотые буквы: «Francis Bacon. The Colours Of Good And Evil». А также зеркальное их отражение в нижней части корешка.
Ну да, трактат философа-коррупционера о цветах добра и зла – причем в зле почитатель Бэкона судья Уоргрейв разбирался отлично, и не только в силу своей профессии.
А в первую очередь в силу своих тайных страстей, снедавших его черную, как воды Стикса, душу. Если таковая у «Вашей Чести» вообще имелась, что было весьма спорно.
Нина попыталась снять книгу с полки, но та, подобно клавише, просела, и книжная полка вдруг с легким скрипом пришла в движение.
Отскочив, Нина позволила ей открыться и увидела за шкафом массивную металлическую дверь в кирпичной кладке. Дверь была на замке – кодовом, с цифрами.
Какая же комбинация у тайного архива судьи Уоргрейва? Вернее, даже всей ложи Диомеда?
Это только в детективном романе главную героиню осеняет гениальная мысль, и она если не с первой, то уж точно с третьей попытки сумеет разгадать код.
Нина не имела ни малейшего понятия, какова нужная комбинация. Значит, через Тони придется все же отыскивать специалиста по сейфам, чтобы тот вскрыл дверь секретной комнаты, а это займет несколько дней.
Но ведь она и была в детективном романе!
Сконцентрировавшись, Нина попыталась представить, какой же цифровой код мог быть у судьи. Она таращилась на переплеты книг философов, и в глаза ей бросилась вроде бы совершенно несущественная деталь.
Помимо имен авторов и названий опусов на всех корешках можно было рассмотреть четыре цифры – год написания или издания данного труда.
На всех, но только не на «Цветах добра и зла» Фрэнсиса Бэкона.
Но в поезде она видела дату на том экземпляре, в котором судья прятал револьвер.
Какой это был год?
В памяти само собой всплыло: 1597.
Нина ввела цифры в кодовый замок, однако ничего не изменилось – дверь не шелохнулась.
Значит, какой-то другой код, но какой?
Снова посмотрев на корешок опуса Бэкона, Нина отметила: название давалось дважды, написанное обычно и в зеркальном отображении!
Ну да, зеркало! Прямо как в романе Кристи «Они сделали это при помощи зеркал».
Ну, или в обратном порядке – пусть не алфавитном, так цифровом!
И она ввела год написания философской работы в обратном порядке: 7951.
Дверь, тихо щелкнув, дрогнула, и Нина потянула ручку на себя. Она оказалась
