Пристрастие к смерти - Джеймс Филлис Дороти

— Когда Пол понял, что она пропала — из клиники позвонили на Камден-Хилл-сквер, чтобы спросить, не появлялась ли она там и не слышали ли они о ней чего-нибудь, — он догадался, что она может быть здесь. До того как он стал министром и его начала назойливо опекать служба безопасности, он часто ходил на работу через парк. Пересекал Кенсингтон-Черч-стрит, углублялся в Гайд-парк, потом — в Грин-парк, оттуда выходил на площадь Гайд-Парк-Корнер, и таким образом, почти всю дорогу до парламента шел по траве под деревьями. Ему было приятно идти и смотреть — и от маршрута не нужно было далеко отклоняться. И никакие опасности его на этом пути не подстерегали.

Кейт поразила внезапно прозвучавшая в ее голосе горечь, однако она промолчала. Нащупав в кармане пакет с крошками, зачерпнула пригоршню и протянула открытую ладонь вперед. Воробей, совершенно ручной, какими бывают только лондонские воробьи, уселся на кончики ее пальцев, слегка царапнув их коготками, потом Кейт почувствовала словно бы легкий укол булавкой — и птичка вспорхнула.

— Он должен был хорошо знать Терезу Нолан, — сказала она.

— Возможно. Они, бывало, разговаривали по ночам, когда леди Урсула засыпала. Она рассказывала ему о себе, о своей семье. Женщины легко ему доверялись — некоторые женщины.

Они несколько минут молчали. Но был вопрос, который Кейт не могла не задать:

— Мог ли ребенок, которого носила Тереза Нолан, быть его ребенком?

К ее облегчению, Кэрол отнеслась к вопросу спокойно, как будто даже ожидала его.

— Еще недавно я бы твердо сказала «нет», — ответила она. — Но теперь не уверена. Я всегда чувствовала, что есть вещи, о которых он мне не говорит. Сейчас я это знаю наверняка. И все же, думаю, это он бы мне рассказал. Нет, это был не его ребенок, но он винил себя в том, что произошло с Терезой. Чувствовал себя ответственным.

— Почему?

— Она пыталась увидеться с ним накануне своей смерти. Пришла к нему в министерство. Это было бестактно — такие поступки могут совершать только очень наивные люди. И худшее время трудно было найти: он как раз спешил на какую-то важную встречу. Минут пять он мог бы ей уделить, но это было бы неудобно, неосмотрительно. Когда с поста охраны ему сообщили, что его хочет видеть некая мисс Тереза Нолан по неотложному делу, он сказал, что это, видимо, одна из его избирательниц, и велел попросить ее оставить свой адрес, чтобы он мог связаться с ней позднее. Больше она не пыталась с ним встретиться. Думаю, если бы у него было время, он бы с ней повидался. Но времени уже не оставалось. На следующий день она была мертва.

Занятно, подумала Кейт, что эта информация не всплыла, когда Дэлглиш опрашивал сотрудников сэра Пола. Эти осторожные люди, следуя выучке и интуиции, защищали своего министра даже после его смерти. Они говорили о том, как быстро и умело справлялся Пол Бероун с самыми сложными проблемами, но даже вскользь не упомянули о неуместном визите докучливой молодой женщины. Впрочем, это неудивительно. Охранник, дежуривший тогда, был относительно молод. Он располагал важной информацией, но его даже не допросили. А если бы и допросили, вероятно, он не счел бы ее важной, поскольку не читал отчета о расследовании смерти Терезы Нолан и не мог бы узнать ее по фотографии. А возможно, не связал бы два события, даже если и читал.

Кэрол Уошберн стояла, глубоко засунув руки в карманы и ссутулившись так, словно из чащи повеяло первыми зимними холодами.

— Она сидела, прислонившись к стволу дерева, вон того дерева, — сказала она. — Его и сейчас-то еле видно, а в разгар лета и вовсе не заметно. Она могла сидеть там много дней.

Не так уж много, мысленно возразила Кейт, — запах скоро привлек бы смотрителей. Холланд-парк, может, и представляет собой маленький рай в сердце города, но ничем не отличается от прочих эдемских садов. В нем тоже есть хищники: четвероногие, прячущиеся в подлеске, и двуногие, бродящие по аллеям. Смерть всегда смерть. И трупы воняют, разлагаясь. Она взглянула на свою спутницу. Кэрол Уошберн все так же напряженно вглядывалась в чащу, будто силилась рассмотреть сникшую фигуру у подножия березы, потом произнесла:

— Пол сказал правду о том, что случилось, но не всю правду. У нее в кармане было два письма. Одно — адресованное дедушке с бабушкой, в котором она просила у них прощения, то самое, что огласили во время дознания. Но было и другое, адресованное Полу, на нем было написано: «Конфиденциально». И это именно то, о чем я пришла вам рассказать.

— Вы его видели? Он вам его показывал? — Кейт изо всех сил старалась не выдать голосом своего возбуждения. Неужели наконец у них в руках физическая улика?

— Нет. Оно было у него с собой, когда он пришел ко мне, но он его не показал. Только пересказал, что в нем написано. Когда Тереза Нолан работала уже в Пембрук-Лодж, ее как-то поставили на ночное дежурство. Одной из пациенток муж принес несколько бутылок шампанского, и они устроили вечеринку. Там это не возбраняется. Так или иначе, та была немного навеселе. Она праздновала долгожданное рождение мальчика после трех дочерей и все время повторяла: «Спасибо дорогому Стивену». Потом рассказала, что, если пациентка желает родить ребенка определенного пола, Лампарт на ранней стадии беременности проводит исследование околоплодной жидкости и, если плод нежелательный, делает аборт. Женщины, ненавидящие роды и не желающие рожать ребенка не того пола, знают, куда им обращаться.

— Но он сильно рисковал! Рискует, — поправилась Кейт.

— Не очень, поскольку на бумаге никаких следов не остается. И его персонал умеет держать язык за зубами. Пол заинтересовался, не фальсифицируются ли некоторые заключения о патологиях эмбрионов, чтобы оправдать законность абортов. Ведь большая часть лабораторных исследований проводится в самой клинике. Впоследствии Тереза пыталась раздобыть какие-нибудь доказательства, но это было нелегко. Когда она стала расспрашивать эту самую пациентку на следующий день, та рассмеялась и сказала, что пошутила, но было видно, что она перетрусила. В тот же день ее выписали.

Вот и объяснение записи, которую Дэлглиш нашел в молитвеннике Терезы: она собирала сведения о поле предыдущих детей пациенток клиники.

— Тереза говорила об этом с кем-нибудь в Пембрук-Лодж? — спросила Кейт.

— Она не решилась: знала, что когда-то давно некто выдвинул против Лампарта неподтвержденное обвинение и тот стер его в порошок. Всем известно, какой он сутяга. На что могла рассчитывать бедная, не имевшая влиятельных друзей молоденькая медсестра, вступая в конфронтацию с таким человеком? Кто бы ей поверил? А потом она обнаружила, что беременна, и ей уже было не до того. Как она могла обвинять его в том, что считала грехом, если собиралась совершить такой же грех сама? Но, решив умереть, она почувствовала, что обязана сделать что-нибудь, чтобы остановить Лампарта, и подумала о Поле Бероуне. Он-то не был слабым человеком, и ему нечего было бояться. Министр, человек власти. Он позаботится о том, чтобы положить этому конец.

— И он что-нибудь предпринял?

— Как он мог? Бедняжка и не подозревала, какое бремя на него взваливает. Я же сказала: она была наивна. А от наивных-то и следует ожидать самых больших неприятностей. Лампарт — любовник его жены. Если бы Пол его тронул, это выглядело бы как шантаж или, того хуже, месть. Вот почему он винил себя в ее смерти, вот почему солгал насчет того, что она его избирательница. Он не мог ей помочь, и это должно было казаться ему с моральной точки зрения куда хуже того, что делал Лампарт.

— Что же он решил?

— Он порвал письмо у меня на глазах и спустил в унитаз.

— Но он же был юристом! Неужели профессиональный инстинкт не подсказал ему, что нельзя уничтожать вещественное доказательство?

— Только не это вещественное доказательство. Он сказал: «Раз у меня не хватает храбрости использовать его, значит, я должен от него избавиться. Компромисс здесь невозможен. Либо я делаю то, о чем просит Тереза, либо уничтожаю улику». Полагаю, он думал, что тайно хранить ее унизительно, что это отдает шантажом: хранить про запас нечто, что когда-нибудь можно будет использовать против врага в случае необходимости.