Пуговицы - Ида Мартин
Дестрой приходит и разрушает все до самой пустоты, где нет ни хаоса, ни порядка. Пустота стирает и дестрой, и порядок. Она самая сильная сила. Идеальная пустота. Вакуум.
У моей мамы над верхней губой была родинка, аккуратная и очень милая, почти как у Мерилин Монро, только чуть ниже, волосы светлые, а глаза теплые, добрые, такие, что, когда она на тебя смотрит, кажется, будто согревают. Да и вся она была удивительно теплая, в те времена я никогда не мерзла. А еще очень нежная и аккуратная. Помню, в началке девочки постоянно жаловались, что их мамы, пока причешут, все волосы повыдергают, а моя мама в прошлой жизни никогда не делала мне больно.
А папа постоянно шутил и в постановках в детском саду участвовал. То Деда Мороза изображал, то клоуна. И потом все дети к нему липли и просились посидеть на коленках. Одна девочка спросила: «Тебе не обидно, что это твой папа, а на коленках у него сидят другие дети?» Но мне совсем не было обидно, ведь я знала, что он мой, а других держит понарошку. Может, в этом был какой-то скрытый смысл? Предопределение? Постепенное зарождение дестроя, а я и не разобрала?
Но то были другие люди, которые, взявшись за руки, ушли в дестрой, как уходят в закат счастливые пары. У меня никогда не было желания выяснять, что произошло. Какое имеет значение, кто из них начал первый и кто сильнее виноват? Их просто в моей жизни больше не было. Это потом я привыкла. Оказалось, довольно легко, как игра в пинг-понг, главное – быстрая реакция и умение пожестче гасить. Тебе прилетает, а ты отбиваешь и отправляешь обратно.
Кого-то, как Женечку, выкидывают на помойку при рождении, а кто-то живет, привыкает, привязывается, любит и только потом становится пуговицей. Женечку подобрала Тамара, меня Яга, а Томаша – Надя. Может, нам даже повезло. Кто знает? Нестандартные пуговицы все равно ни к чему нормальному не подходят. Им семью не подберешь. Только для изнаночной стороны одежды годятся. Интересно, что сказал бы Женечка по поводу изнанки? Раз лицевая сторона означает правильность и порядок, то изнанка – это дестрой?
Интересно, могла бы я кого-нибудь убить по-настоящему? Бэзил считает, что я недостаточно злая. Не то чтобы для убийства, а в принципе. С моей печальной детской историей и собачьей жизнью я должна была озлобиться и ненавидеть людей. А я такая, словно все это мне безразлично. Я пыталась объяснить ему про пинг-понг, но он не понял. Надина мама двадцать лет жила, предпочитая мертвых живым, а мои живые – как мертвые. Вроде бы и суть разная, а результат один – пустота.
Обнаружить, что я думаю, было неожиданно. Я намеренно мысленно прошлась по воспоминаниям о Томаше, Бэзиле, Лизе и удовлетворенно открыла глаза. Тарелок на тумбочке не было. Мысли кое-как ворочались, пусть и не очень стройно, но то, что они были и я знала, кто я есть, не могло не радовать.
Я села на кровати. За окном валил снег. Густой, тяжелый, плотный. В комнате стоял полумрак. Может, и неплохо было бы перезимовать тут, как в берлоге, до апреля, а еще лучше до мая. Я внезапно почувствовала, что если сейчас же не съем чего-нибудь, то умру. Вспомнила про кнопку, о которой говорила Наташа. Долго искала ее, нашла, ткнула. На ней загорелась красная лампочка. Значит, работала. Умереть от голода я не успела. Пришла та же девушка, что делала мне укол, только волосы у нее теперь были розовые. Этот цвет ей шел больше. Лицо стало мягче и добрее.
– Я хочу есть, – заявила я без особой вежливости.
– Хорошо, – мило улыбаясь, кивнула она. – Как ты себя чувствуешь?
– Есть хочу.
– Я принесу.
– Сколько я спала?
– Не знаю! – Она пожала плечами.
– Какой сегодня день?
– Тоже не знаю. – Она рассмеялась, словно не знать, какой сегодня день, в порядке вещей. Потом пояснила:
– У нас здесь нет часов.
– А телефон есть? – Мне даже не хотелось выяснять, почему у них нет часов.
– Нет. Ну какие телефоны, что ты?
Сказала так, будто я спросила ее про наркотики, и посмотрела долгим, выжидающим взглядом. В ответ я уставилась на нее.
– Я понимаю, что ты хочешь домой, – произнесла она будто бы даже ласково, – но здесь тоже неплохо.
– Я не хочу домой.
– Обычно все хотят, – удивилась она.
– Я не все.
– Тебе на гарнир рис или вермишель?
– Мне просто еду. Любую.
Девушка вышла. Я забралась под одеяло, после короткого разговора чувствуя себя уставшей. Когда она вернулась, я почти задремала. Девушка поставила поднос с тарелками мне на колени, и я прочла у нее на бейдже имя – Яна.
Рис был с морковью и луком, но я с жадностью набросилась на еду.
– Ты почему здесь? – Яна осталась стоять надо мной.
– Издеваетесь? Я и сама не отказалась бы это узнать.
– Ты, наверное, богатая наследница? – с милой улыбкой поинтересовалась она.
Я чуть не подавилась:
– Ничего смешнее в жизни не слышала.
Яна разочарованно поморщилась:
– Может, ты чья-нибудь внебрачная дочь?
– С чего вы взяли?
– У тебя наверняка должны быть богатые и влиятельные знакомые.
– Нет. Деньги – это не про меня.
– Странно. – Она разочарованно поджала пухлые губы.
– Послушайте, это вы меня здесь держите, так что вам виднее, как и почему я тут оказалась.
– Знаешь что? – Яна села на край кровати. – Ты лучше так напряженно не разговаривай, а то они сделают тебе уколы не по графику, и будешь опять спать.
– Кто это «они»? Вы мне сами вчера делали. Ну, или не вчера. Позавчера, неделю назад. Не знаю. Тот, что в первый раз.
– Я не делаю уколы. Моя сестра делает.
– А можно мне укол не по графику? Пожалуйста. Скажите ей.
– Она придет позже.
– Когда?
– Откуда мне знать, здесь же нет часов.
– Мне очень нужно заснуть.
– Тогда спи. – Яна похлопала по одеялу.
– Но у меня не получается. Я начинаю думать, а я не хочу.
– Иногда это полезно.
– У меня больше нет сил думать.
– Попробуй считать пуговицы. Берешь мысленно по одной и перекладываешь их из одной кучки в другую.
– Я только и делала, что считала их. Во сне. Это ужас!
– Видишь. Я же говорю, помогает.
– Нет, не помогает. Это был кошмар.
– Раз спала, значит, помогает.
– Я хочу выйти! – Я скинула одеяло и села, поставив ноги на пол. – В коридор, туда, где люди.
– Пока рано.
– Почему?! Почему они могут ходить, а я нет? – Я собиралась схватить ее за плечо,
