Пуговицы - Ида Мартин
Я снова прошлась по комнате, заглянула во все ящики и шкафчики, холодильник тоже проверила. Везде было пусто. За окном почти стемнело, так что любоваться видами, при всем желании, не получилось бы. Сильнее всего напрягало отсутствие телефона. Если бы хоть можно было держать его в руках, пусть даже без возможности позвонить, это немного утешило бы.
Я сложила вещи обратно в сумку, кинула поверх них книжки и уже собиралась застегнуть молнию, как вдруг заметила бумажный уголок, торчащий из учебника геометрии, потянула за него и вытащила листок: «Маша, прости. Так надо в твоих же интересах. Ни о чем не волнуйся. Тебе там будет безопаснее». И все. Больше ни слова. В этом был весь Кощей. Какая-то фигня, а не записка.
Мог бы хоть что-то объяснить. «Так было надо» и «не волнуйся» – сплошная вода. Сколько мне здесь сидеть и для чего? Что значит «безопаснее»? Кто мне угрожал? Я со злостью разорвала послание на мелкие кусочки и, подкинув их в воздух, проследила, как они медленно разлетелись по комнате. Затем перетряхнула все учебники, но, кроме визитки Фила с телефоном Корсакова и листка с нарисованным парнем, который должен был меня спасти, ничего не нашлось.
За дверью послышались голоса, щелкнул замок. Вошли невысокая девушка с голубым каре и армейского вида парень. В руках парень держал медицинский лоток, халатов на них не было.
– Уколы, – объявила девушка.
– Какие еще уколы?
– Успокоительные.
– Спасибо, не нужно.
– Давай-давай, это не обсуждается.
– Позовите Наташу. Она знает, что я в порядке.
Девушка многозначительно кивнула парню, и, поставив лоток на холодильник, он медленно пошел на меня. Выдержанное, разумное спокойствие, которое я так старательно сохраняла, закончилось в один момент. Кровь прилила к голове.
– Это успокоительное. – Девушка смотрела на меня с напряжением, словно я собака, которая может наброситься в любую секунду.
– Да я спокойна. У меня все хорошо!
– А будет еще лучше! – Парень натянул улыбку.
Я метнулась в угол возле окна:
– Попробуй только…
Договорить не получилось, потому что быстрым движением он схватил меня за руку, выдернул из угла и, швырнув на кровать, прижал коленом. Я услышала стук по металлическому лотку и лягнула вслепую ногой. Девушка вскрикнула. Парень сдавил меня сильнее. Я попыталась его укусить. Шансов на то, что я отобьюсь, у меня, конечно, не было, но злость разыгралась не на шутку. Я боролась с ним какое-то время, пока пуговица от его рубашки не зацепилась за мои волосы и из глаз фонтаном не брызнули слезы. Я сдалась. Девушка сделала укол. Парень поднялся. Они отошли от кровати, а у меня хватило сил только перевернуться на спину. Все, что оказалось в тот момент перед глазами, поехало вперед. Комната удалялась, как отъезжающий поезд, а вместе с ней отъезжали и люди, лица которых потекли, как оплавленный воск, словно их облили кислотой. Руки и ноги налились теплом и тяжестью. Голова не двигалась. Я не хотела туда проваливаться, сопротивлялась до последнего, пытаясь уцепиться сознанием за пластиковый светильник на потолке. Но, когда в нем появились два симметричных круглых отверстия и я поняла, что это вовсе не светильник, а огромная белая пуговица, держаться больше стало не за что.
А потом были еще пуговицы, разнокалиберные и разноцветные, которые я пыталась отсортировать по цвету и размеру, старательно считала, откладывала, но потом вдруг сбивалась и начинала заново. Разложить правильно эти пуговицы стало вопросом жизни и смерти. Я сидела на полу и перекладывала их из стороны в сторону. Но это не точно, возможно, меня там и не было вовсе, а существовали только мысль и сверхважная задача. Пуговицы приходили в движение сами по себе, они перемешивались и рассыпались. Некоторые из них провалились в щель между досками на полу. Я смогла просунуть в щель пальцы, однако не хватало совсем немного, чтобы дотянуться до пуговицы, но я все равно совала руку все глубже и глубже, слыша, как трещат и ломаются кости руки.
А когда меня окружили жуткие Надины пуговичные человечки, стало невыносимо страшно, так ужасно, что я перестала дышать, открыла глаза, однако единственное, что поняла, – это то, что ничего не понимаю. Что я вроде бы и есть, но кто я, совершенно неясно. Просто абстрактный сгусток сознания. Теперь я должна была пить пуговицы, как таблетки. Я пыталась сказать, что их нельзя глотать. Но меня никто не слушал.
Трудно сказать, сколько прошло времени, прежде чем вернулось самосознание, может, несколько часов, или дней, или даже недель, чего я тоже не исключала, потому что ощущения в теле были такие, словно я вековечная гора, огромная и бездвижная. Непомерной тяжестью налился каждый палец, голова состояла из каменных пород. И если бы не грозящий лопнуть мочевой пузырь, я ни за что не смогла бы оторвать себя от кровати. Однако подсознание – великая сила, а физиологические потребности вполне способны составить достойную конкуренцию психике.
Резко вскочив и все еще ничего не понимая, я помчалась в туалет. И только когда пришло облегчение и я посмотрела в зеркало, то наконец смогла опознать саму себя. Из зеркала на меня смотрела бледная страшная кикимора с отекшим лицом, синяками под глазами и облаком мочалистых волос.
Держась за стенку, я доползла до кровати, упала и опять уснула. В этот раз спала без снов. Мне было безразлично, что со мной происходит и происходит ли. Заходила Наташа, сквозь едва приоткрытые веки я разглядела только ее ноги. Забыла, кто она и что вообще существует.
– Я же тебе говорила, – услышала я сквозь сон ее голос, – новенькие очень много спят.
Мне снова сделали укол после ее ухода. Я не видела кто. Вероятно, я могла бы спать всю оставшуюся жизнь. И возможно, это было бы даже хорошо. Провести жизнь как нечто неодушевленное, лишенное разума, мыслей и чувств. Просто быть, существовать, раз уж так случилось, что я появилась в этом мире – не по собственной воле и не имея возможности выбирать.
Кто-то принес еду и поставил ее на тумбочку. В прозрачном стеклянном стакане белело нечто, похожее на молоко, но пахло только булочками, теплыми мягкими булочками. И я очень хотела их съесть, но спать хотела сильнее. Потом тарелка с булочками исчезла и появилась тарелка с сосисками и горошком, за ними рис с курицей. Меня никто не будил и не трогал. Еда появлялась и исчезала. В редкие моменты пробуждения я доползала до туалета, смотрела на себя в зеркало и
