Валерий Поволяев - Охота на охотников
- Минут сорок постоим со спущенным колесом, а там... там видно будет.
Они накатали впустую уже довольно много, целиком выработали один бак с горючим, пятнадцать минут назад на голицинской заправке загрузились бензином по самую пробку. Раньше всегда одного бака хватало, а сейчас...
Да, прав ничтожный Илюшка - пустой день. Но возвращаться пустым в особняк Шахбазова нельзя. Если честно, Каукалов даже побаивался этого.
Он обошел "жигуленок" кругом, попинал ногой поочередно колеса, потом нагнулся над левым задним скатом, стоявшим на твердом, вытаявшем из снега асфальте, - если что, и домкрат можно будет поставить, пятка его не оскользнется, - и отвинтив грязный латунный колпачок, сунул его узкой частью и трубочку вентиля. Нажал.
Послышался резкий гадючий свист. Запахло мокрой резиной - колеса на "канарейке" стояли новые, а новая резина всегда пахнет влажной тряпкой, которой стерли с пола помои.
- Фу! - поморщился Аронов, помотал ладонью перед носом.
"Канарейка" послушно накренилась и, становясь убогой, искалеченной тяжелыми дорогами, несчастной машиненкой, осела на одно колесо.
Каукалов навернул на нипель колпачок, отошел от машины чуть в сторону, одобрительно наклонил голову: вид у "канарейки" был более чем красноречив - вызывал жалость и немедленное желание помочь.
В это время мимо них, по противоположной стороне шоссе, в направлении Минска прошла колонна из трех фур, и хотя машины, идущие из Москвы, их не интересовали, Илья все же проводил колонну оценивающим взглядом:
- Неплохо бы в этих фурах малость пошуровать. А вдруг там что-нибудь есть?
Левченко увидел "канарейку" издали, привстал на сиденье, пытаясь через плечо Стефановича всмотреться в двух людей, наряженных в пятнистую теплую форму. Он больно ухватил Стефановича рукой за плечо.
- Слушай, старшой, а сбросить нельзя?
В ответ Стефанович упрямо мотнул головой.
- Нет! - Он знал, что делал. Добавил незнакомым, металлически зазвеневшим голосом: - Смотри и запоминай!
Левченко перевалился через спину водителя, приник к боковому стеклу, поскреб по нему пальцами, словно бы ему было плохо видно. Неожиданно застонал. Громко, жалобно, словно сердце его забилось заполошно, гулко, отозвалось стуком сразу во всем теле.
- Ну? - нетерпеливо спросил Стефанович.
- По-моему, это они, - шепотом, - у него неожиданно пропал голос, проговорил Левченко, - вот блин! Точно они!
- Посмотри внимательнее!
- Они!
- Не ошибаешься?
- Они!
Колонна из трех фур с грохотом, поднимая высоким столбом поземку позади себя, прошла мимо осевшего на одно колесо "жигуленка" - Стефанович не сбавил скорость не то чтобы на какой-нибудь километр, а даже на метр.
Левченко обессиленно опустился на сиденье и дрожащей рукой стер пот, проступивший на лбу.
- Они, - проговорил он растерянно, - они, - приложил пальцы к трясущимся губам и повторил заведенно: - Они... Они...
Стефанович продолжал гнать машину. На громоздкой длинной фуре где попало не развернешься, одно неверное движение руля - и может закупориться все Минское шоссе, а разворачиваться надо было немедленно.
- Они... Они... - раз за разом неверяще твердил Левченко. Потянулся рукой к помповому ружью, лежавшему у него за спиной, на спальной полке кабины.
- Погоди, - Стефанович ухватил его за запястье, - ещё рано.
До разворота пришлось ехать километров десять. На шоссе мела так называемая низовая метель, подчищала сор на земле, облака вновь немного раздернулись и проглянул светлый треугольный глаз. Стефанович приложил ко лбу ладонь, недовольно шевельнул ртом: сейчас свет им совсем ни к чему, сейчас чем темнее, тем лучше.
Но выбирать, как говорится, не приходилось. Стефанович взял рацию.
- Мужики, приготовьтесь! - приказал он.
- Что, есть цель? - обрадованно вскричал Рашпиль.
- Вроде бы. Третья машина, вы меня слышите?
- Слышим, слышим, - готовно отозвался Синичкин.
- Все понятно?
- Без всяких дополнительных слов! - Голос Коли тоже звучал обрадованно.
- Объявляю готовность номер один, - грозно произнес Стефанович. Вопросы есть?
- Вопросов нет, - сказал Рашпиль.
- Вопросов нет, - повторил за Рашпилем Синичкин.
Стефанович одной рукой оттянул резиновый коврик под ногами, выдернул оттуда автомат, потом один за другим извлек два тусклых, видавших виды рожка с вылезающими из рабочей части новенькими желтоватыми патронами. С маслянистым сытым щелком загнал один рожок в автомат, второй положил рядом.
- Теперь можешь доставать свое ружье, - сказал он своему соседу.
С хрустом потянувшись, будто на занятиях по гимнастике, Левченко вытащил из-за спины помповое ружье, оценивающе подержал в руке.
- Надо было бы мне, дураку, приклад перевинтить... - Поймав вопросительный взгляд Стефановича, пояснил: - Этот приклад - обычный, ружейный, а есть ещё пистолетный, очень удобный, - снимаешь винт и ставишь пистолетную ручку. Ружейный - для охоты, пистолетный - для самообороны. Так написано в инструкции.
- Перевинти, - сказал Стефанович, - у тебя есть ещё семь минут.
Левченко меленько, будто ребенок, покивал - он нервничал, лоб у него вновь окропился потом. Закусил нижнюю губу. Больно закусил. Это подействовало на него отрезвляюще.
- Во-первых, перевинчивать поздно, - сказал он, - а во-вторых, пистолетной рукояти у меня здесь нет. Все у Егорыча.
Стефанович потянулся к рации, щелкнул выключателем:
- Вы меня слышите? Хорошо слышите?
- Я слышу хорошо, - отозвался Рашпиль.
- Я тоже хорошо, - сказал Синичкин.
- Зады от напряжения мокрыми ещё не стали?
- Ты, старшой, как командир подводной лодки, у которой в плавании открутилась главная пробка.
- Бери круче - вода проступает через центральный винт, - говорил Стефанович спокойно, четко, даже весело - хотел вселить в своих подопечных уверенность. Собственный голос действовал успокаивающе и на него самого.
Скорость Стефанович продолжал держать прежнюю, обочина сливалась с лентой шоссе, под колесами фуры басовито гудел обледенелый асфальт, небо, устремляющееся к земле, опасливо приподнималось, лицо у Стефановича было почти неподвижным - в отличие от Левченко он умел владеть собой.
С другой стороны, Левченко можно было понять - он сейчас словно бы вновь переживал то, что уже было пережито. Шрам от веревки на запястье у него затянулся, а вот та рана, что была оставлена в душе, затянется ещё очень нескоро - будет долго кровоточить, сочиться противной сукровицей, беспокоить по ночам...
Левченко выбил из вороненого помпового подствольника один патрон, скрупулезно осмотрел его, удовлетворенно кивнул, потом выбил другой, также внимательно оглядел - вначале лаково-желтую круглую точку капсюля, потом горлышко гильзы, из которой безобразной темной дулей торчал свинцовый жакан, - остался доволен и вторым патроном, выбил третий.
Семь минут, отведенные Стефановичем, тянулись мучительно долго, рождали внутри затяжное тоскливое щемленье, Левченко потел и, выколупливая из подствольника патроны, проверяя их, боролся с самим собой. Ему казалось, что все в порядке, что дрожь и разлад, возникшие внутри, исчезли, ан нет сердце неожиданно сжалось от тягучей глухой тоски, в желудке образовался неприятный ком, шевельнулся, пополз вверх, родив приступ тошноты. Левченко закашлялся и поспешно загнал патроны обратно.
Стефанович, по-прежнему не сбавляя скорости, гнал фуру, словно огромную тяжелую торпеду, к единственной существующей сейчас для него и для всех его людей цели - к милицейскому "жигуленку" со спущенным колесом, замеченному на обочине шоссе хорошим парнем по фамилии Левченко.
Сам Левченко напряженно приподнялся на сиденье и, положив ружье на колени, вгляделся в мрачную, с обледенелыми краями, ленту шоссе. Ну где этот чертов "жигуленок", куда он пропал?
"Жигуленка" не было. Левченко пожалел, что не засек точно место, где его увидел, и застонал от досады: а вдруг, пока они колупались в поисках разворота, "жигуленок" преспокойно снялся и ушел? Левченко даже выругался едва слышно:
- Вот с-суки!
Стефанович вопросительно повернул голову:
- Чего?
- Да нет их что-то! Куда подевались? Все кишки уже на гаечный ключ намотаны.
- Погоди малость. Семи минут ещё не прошло. Не размагничивайся! предупредил Стефанович, и Левченко вновь поспешно, по-школярски мелко покивал головой. Стефанович раздвинул губы в жесткой улыбке. - Я тебя прекрасно понимаю... Но мандражируй, не мандражируй - сейчас уже ход событий не изменишь. Все будет в порядке, - успокаивающе закончил он.
Поправив на груди бляху с разлапистым гербом и эмалированной красной цифрой, - эту бляху ему сегодня выдал перед выездом на Минское шоссе Рог, Каукалов поиграл несколько минут полосатой колотушкой, хорошо знакомой каждому водителю.
Место они выбрали удачное - "жигуленок" стоял в самом конце длинного пологого уклона, и все машины, показывающиеся на горизонте, были видны, как на ладони. За те минуты, что они спускались, можно было понять, что за транспорт идет, груженый он или нет, прикинуть свои возможности, все "за" и "против", и определиться: стоит тормозить машину или нет?
