Тигровый, черный, золотой - Елена Ивановна Михалкова
– Как и Акимова с Давоян, – вставил Сергей.
– Да. Если бы Колесникову удалось задуманное, за ним осталось бы пять трупов. Потому что он не умеет сворачивать с выбранного пути. Это видно и по его картинам. Раз ухватившись за одну тему, он остается ей верен, хотя она давно выработана, как карьер. Полагаю, его девиз: «Я возьму свое». Хотя в действительности своего у него так мало, что, за чем он ни протянет руку, все окажется чужим.
Отложив телефон, Сергей сказал:
– Я же говорил, Макар объяснит лучше меня. Кстати, Колесников – умный и хитрый тип. Понимал, где можно соврать, а где нужно держаться правды.
– Например?
– Скажем, мы расспрашивали его о Тарасевиче – не был ли тот испуган, когда они встречались. Колесников сообразил, что беспокойство ювелира могли заметить многие, и тогда он со своим враньем будет выбиваться из общего хора голосов. Поэтому он сказал правду: Тарасевичу было не по себе. Только умолчал о том, что он прекрасно знал причину его тревоги. А еще ему не было известно, есть ли у нас возможность получить распечатку телефонных переговоров, и он в целом пересказал их разговор точно, солгав только о причинах. Тарасевич обвинял его вовсе не в том, что он не оплатил заказанное украшение… А вот когда Илюшин расспрашивал Колесникова про выставку, Андрей не удержался и солгал. Сказал, что не выдержал дольше двух часов, поехал домой. О том, что он помогал сотруднице музея перетаскивать картины в хранилище, ни словом не обмолвился. Это выглядело как скромность. А на самом деле он панически боялся привлечь внимание к тому факту, что оставался с картинами наедине.
Бабкин встал, чтобы помыть тарелку. Под локоть его ткнули холодным носом.
– Даже не думай! – сказал Сергей, не оборачиваясь. – Тебя еще за мороженое не простили.
Цыган вздохнул и уплелся на свое место.
– Больше всего огорчает, что, если бы мы сразу обыскали подвал Клюшниковой, Ясинский и ювелир остались бы живы, – признался Сергей.
Маша внимательно посмотрела на него:
– Разве у вас были для этого причины?
– Были бы, если бы я внимательнее слушал треп Ломовцева. Он проболтался, что Ульяшин помогает Фаине, и, говоря об этом, вел себя довольно странно. Его понесло. У него язык без костей, к тому же он выпил… Развлекался, как подросток! «Я вам на блюдечке приношу сведения о том, где украденные картины, а вы ни ухом, ни рылом». Это вполне в его духе. Он-то издевался над нами в лицо, а я пропускал его болтовню мимо ушей…
– Клюшникова не пустила бы вас в хранилище.
– Не пустила бы, – согласился Сергей. – Видела бы ты лицо Колесникова, когда Макар отрыл картины… Столько усилий! Такая схема! Затащить девушку в подвал, заманить Акимова, оглушить Акимова… А изумруды все это время были рядом – только руку протяни.
Он украдкой сунул Цыгану под столом кусок теплой картофелины. Маша сделала вид, что ничего не заметила.
– Вы уже виделись с Бурмистровым? – спросила она.
– Завтра Макар поедет к нему с отчетом. Дергать клиента в час ночи с известием, что на его тиграх теперь скачут голые бабы… Ты представляешь, как он озвереет?
– А ты, значит, не поедешь, – скептически сказала Маша.
– Я – нет. – Он сгреб ее в охапку. – Я буду валяться в постели с женой до полудня, а потом стану жрать пиццу перед телевизором, в трусах и с бутылочкой пива! Такой пока план.
– Бросишь Макара одного в тяжелую минуту?
– Брошу, не сомневайся! – заверил Бабкин. – Пусть расплачивается за свое мозгоклюйство с именем для ребенка.
Однако наутро все вышло не так, как планировал Сергей.
Его разбудил телефонный звонок от Илюшина. Он продрал глаза, взглянул на экран: восемь утра.
– Макар, что случилось?
– Мне позвонил наш клиент с неожиданным объявлением. – Макар был отвратительно бодр и, кажется, веселился.
– Бурмистров? С каким?
– Он не будет нам платить. Ничего сверх того, что уже заплачено.
– Это еще почему? – рыкнул Бабкин. Рядом сонно приподняла голову жена, и он погладил ее по плечу: спи, все в порядке. Вылез из постели, протопал на кухню, закрыл за собой дверь и повторил: – С какой стати? Картины найдены, ему их возвратят, когда закончится следствие по делу Колесникова…
Короткий смешок.
– Потому что нас опередили, мой сонный друг!
Бабкин налил себе воды, выпил залпом.
– Теряюсь в догадках, – мрачно сказал он.
– Не буду тебя мучить. Это сделала Голубцова.
– Что сделала Голубцова? – Сергей потер глаза и отпил еще глоток.
– Вчера вечером она явилась к Бурмистрову и заложила ему всех остальных.
Бабкин от неожиданности поперхнулся водой. Он долго кашлял, потом оттирал окно, и все это время Макар терпеливо ждал.
– Что это значит? – выдавил Бабкин, придя в себя. – Как это «заложила»?
– Сдала ему всех пятерых, – объяснил Илюшин. – Сообщила, что была втянута в преступный сговор под сильным давлением, что она не виновата, ее обольстили, обманули и угрожали и только страх перед местью негодяев, составляющих, между прочим, большинство в союзе, не позволял ей раньше во всем признаться. Но отныне она не в силах терпеть и падает в ноги Бурмистрову с мольбой простить ее и воздать по заслугам всем остальным. Рассказала, как все было: что Ломовцев малевал безобразные рисунки поверх его шедевров, а остальные хохотали и давали советы, а поутру, испугавшись гнева всесильного Игоря Матвеевича, реализовали злодейский план. Ульяшин подкупил сторожа, сторож открыл дверь, Касатый вынес картины Ломовцева, вместе они отвезли «Тигров» и «Барса» в подвал Клюшниковой, а Куприянова их всех покрывала. Вот такой заговор! Но лично она, Голубцова, клянется ему в преданности и присягает на верность.
– А про Кулешову-то она умолчала, – пробормотал потрясенный Бабкин.
– Побоялась ссориться с музейщиками.
– Бездны…
– Что ты там бормочешь?
– Я говорю, Мартынова нас предостерегала… Но я не ожидал, что она окажется до такой степени права! Интересно, что сказал на это Бурмистров? Простил и наградил?
– Чего не знаю, того не знаю. Мне он объявил, что расторгает договор, потому что в наших услугах больше нет смысла. Он сам раскрыл кражу и нашел картины!
– Ты сказал ему про Колесникова?
– В двух словах. Но после сообщения о том, что его картины нужны были Ясинскому только потому, что тот планировал перевести в них контрабандой изумруды, Бурмистров повесил трубку.
– Что ты собираешься с этим делать? – спросил Бабкин, помолчав.
– Ничего. – Он буквально увидел, как Илюшин пожимает плечами. – Половину суммы он заплатил, а это, честно говоря, вдвое больше, чем мы могли бы получить. Пусть наслаждается своими обретенными «Тиграми».
Бабкин неожиданно рассердился. Он редко выходил из себя, но сейчас, стоя на холодном полу, вспомнил, как выбивал
