Три грации на обочине - Лариса Павловна Соболева
– Наконец ты попался. Лично возьму на контроль ваше кодло. Я занимаюсь безопасностью, а вы представляете угрозу государству.
– Не смеши, – огрызнулся тот – Скорее вас пересажают, а я скоро выйду под залог, потом с меня снимут все обвинения, а потом я вас засажу.
– Помечтай, помечтай, – сказал Болдин. – Говорят, мечты жить помогают в трудные времена, а у тебя теперь до могилы будут они трудными.
Второй раненый – Голем. Как уж случилось, но дверцу спецназовцы плохо закрыли, а в машине остался только водитель. Длинномордый не рискнул бежать, а подельник решился и в наручниках на побег, водитель орать по рации:
– Эй!.. Сбежал тут один!..
К этой минуте возвращался Петр, услышал вопли водилы, кинулся на помощь, ему и честь выпала – подстрелить Голема. Тот рухнул как подкошенный, почудилось, будто земля задрожала от падения такой туши.
Но был и приятный, главное, совершенно неожиданный сюрприз, Павел с Феликсом давно так не радовались: вместе с Витасом Петр захватил и Леньку. Все это время Витас держал парня взаперти, причины… сейчас не до них.
Поскольку перед операцией Павел обзвонил все отделения полиции и просил ставить его в известность, если кто-то из жителей заявит о пропаже девушки, ему и позвонили:
– У нас известный в городе хирург, у него дочь пропала…
– Попросите его подождать, мы сейчас подвезем девочку, может, это и есть его дочь. Скажите ему, она жива и здорова. Ребята, – обратился он к Петру и Жене, – перенесите спящую красавицу в мою машину.
– Паша, я поехал за Настей, она здесь у родителей, – заявил Феликс. – Все равно мы не будем сегодня работать с фигурантами.
– Так ночь же, спит она, – пытался вразумить его Павел, но:
– Спать будет дома, а дом ее теперь у меня.
Феликс запрыгнул в машину и под добродушные смешки коллег первым выехал из Лугового пулей, вот что значит – любовь нечаянно нагрянет.
Это надо было видеть: реакцию отца, получившего дочь
Он не контролировал себя, сначала не мог дотронуться до девочки, переполошился, ему сказали, что она спит, ей дали наркоз. Тогда он сел рядом, обнял Дашу, гладил по голове, целовал и не то смеялся, не то плакал – никто не понял. Но Павлу понадобилась его помощь, он отвлек отца:
– Борис Борисович, у нас два огнестрела, вы не могли бы помочь с ними? Оба нужны нам, один наш парень, второй преступник, но показания…
– Да… сейчас… – выходя из машины Павла, бормотал он. – Сейчас поедем. Моя машина… перенесем дочь и…
– Не стоит переносить, – сказал Терехов. – И вам за руль не стоит садиться. Поедете с Дашей, а вашу машину перегонит наш сотрудник.
По пути в больницу Борис Борисович позвонил жене, в салоне авто было слышно без громкой связи, как она раскричалась:
– Борька, что за дела? Ты почему трубку не берешь? Я тут извелась вся. Где Дашка? Где вы застряли?
– Тихо, не кричи, тут люди. Не волнуйся, Лилечка, меня срочно вызвали, тяжелый случай. Даша спит в кабинете на диване, я не мог отправить ее одну.
– Фу-х, слава богу, – сказала она. – А позвонить? Ни ты, ни Дашка! Бессовестные. Ну, я вам устрою… бойкот! Не буду с вами разговаривать.
– Хорошо. Мы тебя любим и приедем утром. Извини, Лиля, мне в операционную. Целую, родная, отдыхай.
В больнице дочку он нес сам, никому не позволил, хотя хирургу нужны крепкие и уверенные руки, после тяжести они слабеют.
Уложив в кабинете заведующего хирургией, накрыв ее застиранным одеялом, которое ему принесла медсестра, Борис Борисович быстро переоделся и осмотрел раненых. Стоя возле Голема, он догадался, хотя обратился к Павлу:
– Этот человек украл мою дочь, чтобы убить ее?
– Не совсем так… – начал было Павел, его перебил хирург:
– Да ладно вам, весь город полон слухами, а моя жена помогала вашему анатому разобраться с трупами девчонок, она гинеколог.
И вдруг раздался жалобный и слабый голос Голема:
– Эй… Сделайте что-нибудь… я умираю… помоги… те… А…
Борис Борисович стоял над телом, наблюдая за агонией: Голем дышал с трудом, захлебывался, выглядел промокшим под дождем, но это пот, волосы слиплись тоже от пота. А глаза словно пьяные, он, придя в себя, с трудом переживал боль, этот человек не хотел умирать, жить хотел, и очень.
– Парня в операционную, – по-деловому сказал Борис Борисович.
– Подождите, – вмешался Павел, указав на Голема, перешел на шепот: – У него ранение тяжелей, опасное для жизни, а парень с более легким…
– Совершенно верно, – бесстрастно согласился Борис Борисович. – У этой горы дерьма пробито легкое, но я сшивать его не стану. Не хочу. Не могу.
– Борис Борисович, он нужен следствию…
– Следствие уже все сделало, раз вы спасли мою дочь, – перебил его тот. – Я не хочу стать образцом гуманизма, поймите, ну не могу. Вызывайте другого хирурга, их у нас много, пусть попробует спасти. А я – нет! Слышите? Я не смогу преодолеть искушение. Понимаете? Чтоб из-за этого дерьма мне еще и срок дали? Кстати, кто вам сказал, что у парня легкое ранение? Задета кость, можете посмотреть снимки, я буду спасать ему руку.
Павел оказался бессилен, тут уж морали читать ни к чему. Тем временем Борис Борисович подошел к парню, которого заставили лечь на каталку, а он отчаянно сопротивлялся, мол, сам дойду. А ведь крови потерял достаточно, чтобы его возили, парня шатало из стороны в сторону. Борис Борисович подошел к нему, положил руку на грудь раненому и улыбнулся:
– Спокойно, герой. Ты свое дело сделал, дай теперь нам себя показать. Ты сегодня спас мою дочь, я тебе обещаю, что твоя рука станет лучше новой.
Забрали и Голема, который снова потерял сознание, а Павел отправился на два этажа выше к Тамаре. В палате она спала, сидя на стуле и положив голову на подушку дочери, Павел хотел на цыпочках выйти, но Тамара встрепенулась:
– Вы? Так поздно?.. Или рано?..
– Давайте выйдем? – предложил он.
Павел обязан был рассказать, кто есть на самом деле ее муж, чтобы тот не обманул и не использовал ее в своих целях, сделав сообщницей. Безусловно, жена должна защищать мужа, помогать ему, но не с таким отрицательным морально-этическим багажом. Она слушала молча, иногда опускала глаза и качала головой, не веря, что такое вообще может быть, однако Павел подошел к концу печальной повести:
– Ролан не нашел у дома Аню, а забрал у своих… друзей, я не
