Виктор Меньшов - Белая кобра
Стою я, и чувствую себя этаким ковбоем, потому что за поясом у меня два пистолета, руки у меня в карманах, а в зубах сигаретка зажата. И говорю я этим молодцам:
— Если кто ко мне на шаг подойдет, или если в меня кто пульнет сдуру, я за все вот это, что стоит под ногами у меня, не отвечаю. И вообще, давайте майора.
И спускается сверху майор, у которого рожа бинтами замотана, и встает передо мной, окруженный своими молодчиками. И говорит он мне, а рожа у него дергается, как у пьяного паяца:
— Ну, рассказывай, что ты хочешь?
— Всего-то и хочу, что сигарету докурить, — отвечаю я ему.
— А потом что? — спрашивает майор.
— А что потом — я ещё не придумал, — огрызнулся я в ответ. — Вот пока покурю всласть, как раз что-то да придумаю.
— Ну, валяй, — говорит майор, а сам зубами скрипит, у меня аж мурашки по коже, терпеть я не могу, когда скрипят. — Кури, мы подождем.
И тогда я медленно, чтобы не нервировать моих зрителей, вынимаю из кармана руку и достаю зажигалку, а одновременно роняю сигарету в сумку, быстро наклоняюсь за ней, а встаю уже с патроном аммонита в руке, в котором торчит такой маленький хвостик бикфордова шнура, такого короткого, как оставшаяся всем нам жизнь, потому что рядом со мной, за сумками, стоит ящик, в котором битком набито таких же патронов аммонита.
С таким запасом можно и на луну взлететь. Так что разнесет нас здесь всех буквально в пыль, на атомы.
И я смотрю с тихой яростью и злорадством на майора, который все понял, и лицо его перекосилось, и я счастлив потому, что он успел понять и ужаснуться своей близкой смерти. Успел заглянуть ей в глаза. И я говорю ему:
— Ну, прощай майор. Я же обещал похоронить своих мертвых.
И прежде чем кто-то из них опомнился, я подношу зажигалку к этому самому хвостику и бросаю патрон в набитые аммонитом сумки, в которых весь порошок, а деньгами только присыпаны ярко красные патроны. Деньги мне ещё самому могут пригодиться.
И я вижу огонь, летящий мне в лицо, и меня куда-то бросает, я сильно отталкиваюсь ногой, и белая пыль летит по всей штольне, и летят куски тел человеческих и обгорелые купюры с чужим президентом.
И огонь обнимает меня, берет в ладони, и лижет огненным языком прямо в лицо, и я кричу от боли, и улетаю в Великое Ничто…
Глава сорок четвертая
Когда я выжил и вернулся почти что с того света, мне рассказали выходившие меня бомжи, что подобрали меня в том самом кабинетике, в котором я нашел блокнот с так понравившейся мне фамилией Розенцвет.
Слегка я ошибся в своих расчетах на тот самый миллиметр, либо опоздал на ту самую секундочку. Это было неудивительно, я же не мог ставить практические эксперименты и правильно рассчитать силу взрыва и его последствия. Все же мои выкладки были не так уж плохи, я успел, хотя и с небольшим опозданием, прыгнуть в вертикальную шахточку, которую начали рыть непонятно для чего и бросили.
Именно чуть не свалившись в нее, когда я лазил вокруг сарайчика, и когда я нашел патроны аммонита, у меня и возникла мысль об идеальной засаде. Идея была дерзкой: заманить вконец обезумевшего майора, которого как видно припекло с этим товаром. А заманив его, подорвать весь запас аммонита, самому же в этот момент успеть нырнуть в шахточку, прикрытую тонкими досками.
Глубиной она была метра три, так что должна была уберечь меня от взрывной волны, кучи осколков и обломков. А для того, чтобы при прыжке в шахточку не переломать ноги, я побросал туда все комбинезоны, которые висели в сарайчике, и долго собирал всевозможное тряпье по всей шахте и во дворе.
Конечно, был риск, что могут обвалиться стенки этого колодца, но так же мог не выдержать крепеж всей большой шахты, я не подрывник, так что предсказать силу взрыва и его последствия я не мог. Хотя, как человек имевший общие представления о взрывчатых веществах и в частности об аммоните, я понимал, что взрыв будет очень сильный, так что внутренне был готов ко всему.
К тому же, других шансов поквитаться с майором у меня не было. Любые встречи с ним на улицах были бы не в мою пользу. Все же у него были опытные бойцы, а я не Рэмбо, так что в открытом столкновении я был обречен на проигрыш. У майора можно было пару раз выиграть на чистом случае и на фортуне, но не всегда же будет так. Когда-то бывает и по объективным причинам, а они были не в мою пользу.
Вот так я принял окончательное решение. И все же чуть замешкался, или не совсем правильно рассчитал. Меня опять контузило взрывной волной, я получил ожоги, и множественные осколочные ранения спины разной степени. К тому же меня какой-то оторвавшейся железякой тяжело ранило в голову.
Как я выбрался из шахты, как дополз до этого кабинета, и почему именно туда, я сам не понимаю и не помню. Как бы то ни было, я оказался в этом кабинете, где скорее всего и умер бы от ран, если бы по счастливой случайности туда не забрели бомжи.
Среди них на мою удачу оказался бывший врач, спившийся старик, который почему-то надумал со мной возиться. Он и его два товарища, по только им известным подвалам, на себе, уволокли меня в свою нору. Там они жили ещё с тремя пожилыми бомжами из бывшей интеллигенции, по разным причинам выброшенными за борт жизни.
Они сообща меня и выходили, потому что больше месяца я валялся в беспамятстве и все время бредил какими-то миллионами, как с удовольствием рассказали они мне сами, искренне посмеиваясь, когда я немного очухался и пришел в себя.
Осколки из спины выковыривал у меня тот самый чудо-доктор прокаленным на огне обыкновенным сапожным шилом, позаимствованным у одного знакомого бомжа, который перебивался ремонтом обуви для себе подобных.
Лечили меня отварами собранных и высушенных за лето старым доктором трав, которыми он лечил всех бомжей.
Здоровья для борьбы с ранами у меня оказалось вполне достаточно и живучесть кошачья, так что выжил. Правда, очень сильно ослаб за это время, а с таким питанием, как кормились эти бедолаги, спасшие меня, реабилитация шла трудно. Бомжи отрывали от себя скудную добычу, чтобы поддерживать меня.
Больше всего меня удивило то, что когда я очнулся и пришел в себя, они вручили мне деньги, которые нашли в моем комбинезоне. Посовещавшись между собой, они решили даже вернуть мне пистолет, но я наотрез отказался. Хватит. Настрелялся.
Деньги я отдал им и велел потратить на еду, и они меня основательно подкормили, да и им была поддержка. Вылеживался я месяца два, если не больше, да ещё почти столько же восстанавливался и приходил в себя.
Когда более-менее оклемался, обучили меня мои новые соратники не слишком хитрой науке бомжевать, то есть, выпрашивать милостыню, есть объедки, собирать бутылки и прочие полезные вещи по помойкам. Словом, жить, как живут сегодня сотни людей, выброшенных на обочину жизни, которые живут возле нас как тени у ног, и которых мы так же, как и тени у ног, практически перестали замечать.
Я делил с ними горький их хлеб, вот только пить я не стал. Совсем. Почему-то не хотелось. Что-то со мной произошло. Что-то такое, что я сам ещё не до конца понимал. Я понимал только, что стал другим. Каким, я ещё не знал. Мне нужно было самому привыкнуть к себе после моего второго рождения.
Протусовавшись ещё месяца два с моими спасителями, я наконец понял, что так дальше жить нельзя. Оставил им все, что только сумел отыскать в своих карманах, простился, горячо поблагодарил, и ушел.
Я понял, что хватит выживать. Пора было жить.
На улице стояли морозы, вовсю забавлялся капризный февраль, и бомж по прозвищу Михрютка, растрогавшись, подарил мне на прощание настоящее сокровище — зимнюю шапку, которую только сегодня нашел на помойке. Шапка была немного потертая, но теплая, кроличья, даже тесемочки были целы. Я опустил уши, завязал эти тесемочки под подбородком, засунул руки в карманы, положил за щеку кусочек сухарика и пошел по улицам, с наслаждением похрустывая сухариком и снегом под ногами.
Прохожие брезгливо и даже немного опасливо сторонились меня, я был грязен и страшен как смертный грех в живописном отрепье и со следами ожогов на физиономии. Но я уже привык к такому отношению, и мне было наплевать.
Первым делом я отправился в шахту, я не такой осел, чтобы уничтожать все деньги ради того, чтобы свести счеты с майором. В сумки, стоящие возле моих ног, я утрамбовал все наркотики, уложил весь аммонит и слегка прикрыл его деньгами. Остальные деньги я припрятал в той самой шахте, в которую прыгнул, спасаясь от последствий взрыва. Но меня ждало тяжелое разочарование: денег на месте не оказалось. Не могу сказать, что огорчение мое было очень тяжелым, в какой-то степени я ожидал этого, после такого мощного взрыва эту шахту должны были как следует обыскать.
(Если бы Костя Голубев ведал о том, что эти деньги нашел Осман, который знал, куда направил на помощь Каракурту своих боевиков, был невдалеке и первым с парой своих бойцов прибыл на место взрыва, то Костя расстраивался бы ещё меньше. Ведь если бы Осман подошел на пару минут раньше, он мог бы застать его в шахте, тогда не ходить бы больше Косте Голубеву по февральскому снегу, хрустя сухариком.
