Эмиль Габорио - Рабы Парижа
Это имя было Норберту незнакомо.
— Каролина? — повторил он, пытаясь вспомнить, где ее видел.
— Каролина Шимель, ваша светлость.
— Ты знаешь меня?
— Я служу у вас на кухне уже три месяца, господин герцог.
— Почему ты не на свадьбе у моего второго конюха?
— Я не виновата!
— И все же, почему?
— Я хотела туда пойти, но…
— Что?
— У меня нет хорошего платья.
— Сколько ты получаешь?
— Пятнадцать франков в месяц, ваша светлость.
— Почему же ты не одолжила платье у кого-нибудь?
— Горничные не дают. Они говорят, что я слишком…
— Слишком?…
— Некрасива, господин герцог. А еще — что от меня воняет кухней…
— Как ты попала в парк?
— Мне было очень скучно. Я сидела в своей комнате и плакала от обиды на горничных…
— И что же?
— Я случайно взглянула в окно и увидела свет вашего фонаря.
— И ты пошла посмотреть, кто это?
— Я думала, что еще кто-нибудь из прислуги остался дома и мне не будет с ним так одиноко.
— Что ты увидела в парке? — решился, наконец, Норберт задать самый главный вопрос.
Каролине снова стало страшно.
— Отвечай же, — настаивал герцог.
Она молчала.
"Черт побери! — думал Норберт. — Не убивать же ее… Это было бы позорно. А на дуэль девчонку не вызовешь… Дьявол ее сюда принес! Придется хорошо заплатить ей за молчание. После пятнадцати франков в месяц это произведет достаточно сильное впечатление".
— Не бойся, — продолжал он. — Скажи мне всю правду — и я награжу тебя.
— Вы не обманете бедную девушку?
— Даю честное слово дворянина, — поклялся де Шандос.
— Я видела все, ваша светлость.
У Норберта потемнело в глазах.
— Расскажи по порядку. Когда ты пришла?
— Вы только начинали рыть яму. Я решила, что вы с этим господином…
— Ну?
— Ищете клад, — закончила она. — Господи, как я ошиблась!
Девушка опять заплакала.
— Что же было дальше?
— Этот господин что-то говорил, но я ничего не расслышала.
"Хоть в этом повезло", — мрачно подумал герцог.
— А потом вы взялись за шпаги и начали драться. Это было так красиво…
— Все?
— Нет. Этот чужой господин упал.
— Продолжай.
Каролина дрожала так сильно, что у нее стучали зубы.
— И вы…
— Что я?
— Вы его зарыли в яму.
— Ты хорошо разглядела этого человека?
— Да, господин герцог.
— Знаешь ли ты, как его зовут?
— Нет.
— Видела ли ты его прежде?
— Нет, ваша светлость.
Норберт перевел дух.
— Послушай, девочка, — сказал он. — Ты умеешь держать язык за зубами?
— Да. У меня нет ни подруг, ни поклонников: я слишком некрасива. Мне не с кем даже поговорить…
— Если ты будешь молчать, а еще лучше — забудешь все, что видела сегодня в парке, то я сделаю тебя счастливой.
— Клянусь вам, господин герцог, что никому ничего не скажу!
— Завтра я дам тебе много денег.
— Спасибо, ваша светлость!
— Ты станешь богатой невестой и у тебя сразу появятся поклонники.
— Дай-то Бог!
"Куда бы ее услать подальше?" — соображал де Шандос.
— Есть ли такой молодой человек, за которого ты мечтаешь выйти замуж?
Девушка покраснела.
— Вижу, что есть. А где он живет?
— Он уехал в Америку…
— Прекрасно! — вырвалось у Норберта. — То есть, я хочу сказать, у тебя теперь все будет прекрасно. Ты получишь деньги и поедешь к нему в Америку. Перед богатой невестой он не устоит. А теперь иди в свою комнату и ложись спать, а утром Жан скажет тебе, что делать дальше.
— Слушаюсь, ваша светлость.
— Но помни: я рассчитываю на твое молчание. Не проболтаешься — будешь счастлива. Скажешь хоть одно слово — и ты погибла.
— Клянусь Богоматерью, господин герцог!
— Иди.
Каролина ушла, смеясь и плача одновременно.
Де Шандос снял с дерева фонарь и еще раз осмотрел пустырь.
Все было в порядке.
Норберт направился во дворец.
Ему хотелось верить, что Каролина Шимель сдержит свою клятву Деньги и страх — могущественные повелители человеческих душ!
Но женщины болтливы… Она может нечаянно сказать лишнее в разговоре с подругой или в порыве страсти поделиться тайной с женихом. Хорошо еще, что он в Америке…
Вот до чего дошел потомок славного рода герцогов де Шандосов! Его честь и свобода зависят от ничтожной кухарки…
Норберт чувствовал себя как связанный пленник, сидящий на бочке с порохом, у фитиля которой дети играют со спичками.
Теперь он — раб этой уродины… Когда она это поймет, малейшее ее желание будет равносильно приговору суда!
Чего только не взбредет в голову женщине, получившей власть…
Герцог вспомнил, что его тайна известна не одной лишь кухарке Каролине. Есть еще женщина, приславшая анонимное письмо, есть его жена и Жан, которому придется все рассказать.
В Жане он не сомневался. Старый слуга не раз доказал свою преданность и осторожность. Но три женщины… Боже мой, три женщины, когда достаточно и одной, чтобы завтра же все полицейские ищейки Парижа наизусть знали, в каком углу его парка зарыт труп!
Де Круазеноа был прав: лучше смерть, чем такая жизнь…
С этой мыслью Норберт вошел в спальню герцогини.
Она сидела в кресле у камина и уже не плакала.
При появлении де Шандоса Мари встала и посмотрела ему в глаза.
Герцог невольно отвел взгляд в сторону, но тут же снова устремил его на жену, стыдясь минутной слабости.
— Я убил вашего любовника, мадам. Моя честь отомщена.
Мари не упала в обморок, потому что была готова к самому худшему. Слез у нее тоже почти не было: бедняжка выплакала их за долгие месяцы своего замужества.
Герцогиня де Шандос с презрением отпарировала:
— Маркиз де Круазеноа не был моим любовником.
— Не лгите!
— А зачем? Чего мне теперь бояться?
Непривычная твердость ее голоса раздражала Норберта.
— Я вас ни о чем не спрашиваю, — грубо ответил он.
— Но вы же хотите знать истину. Так я вам ее скажу. Жорж пришел сегодня сюда по моему приглашению, хотя и уверял вас в обратном, защищая меня. Я назначила ему это свидание и специально для него оставила незапертыми ворота.
— Замолчите!
— Почему? Мне нечего скрывать, поскольку я перед вами ни в чем не виновата. Маркиз пришел ко мне…
— Говорите хотя бы потише: слуги уже возвращаются со свадьбы!
— Маркиз пришел ко мне в первый раз, — продолжала Мари, ничуть не понизив голос, — и вошел всего за минуту до вашего прихода. Я признаюсь, что могла бы вам изменить, но Жорж был слишком благороден, чтобы пойти на это. Когда вы появились, он как раз умолял меня уехать с ним навсегда. Если бы я согласилась, то он был бы жив и мы оба были бы счастливы.
Взбешенный де Шандос напрасно пытался подобрать достаточно язвительное выражение, чтобы вывести жену из этого непонятного и грозного спокойствия. Он чувствовал, что в этой дуэли побеждает она.
— Я любила его.
— И вы осмеливаетесь говорить это мне?
— Я полюбила Жоржа задолго до того, как, на свое горе, узнала о вашем существовании. Если бы не злая воля моего отца, который готов был продать родную дочь за право нарисовать на дверцах своей кареты герцогскую корону, то я бы никогда не вышла ни за кого, кроме Жоржа. Вы думаете, что убили его? Нет. В моем сердце жив он, а мертвы вы.
— Берегитесь! — вскричал Норберт. — Не то…
— Что? Вы и меня хотите убить? Начинайте! Я не буду защищаться, потому что я и так уже убита вами. Смерть — это единственное благо, которое вы можете мне дать. Соедините нас с Жоржем на небе, раз уж нам не суждено было соединиться на земле. Убейте меня — и я, умирая, благословлю вас!
Герцог был усмирен.
Он слушал ее, разинув рот от изумления: неужели эта смелая и страстная женщина — его жена, которую он всегда сравнивал со льдом?… Он забыл обо всем, любуясь ею.
Красота преобразившейся Мари казалась неземной. Как сверкали ее черные глаза, как прекрасны были рассыпавшиеся по ее обнаженным плечам густые темные волосы…
Вот женщина, умеющая любить! Не то, что Диана, для которой любовь — всего лишь игрушка.
Сколько времени он потратил на погоню за призраком счастья, а оно, быть может, ожидало его здесь, в собственном доме…
Если бы можно было вернуть прошлое!
Если бы жена простила его!
Норберт шагнул к герцогине.
— Мари!
Она обожгла его взглядом, полным непримиримой вражды.
— Я запрещаю вам называть меня по имени.
Очарованный де Шандос подошел еще ближе и попытался ее обнять.
Она отшатнулась от него и громко вскрикнула:
— Ваши руки в крови Жоржа!
Герцог взглянул на руки.
Мари сказала правду.
Не только ладони, но даже манжеты его были в крови.
Все-таки он осмелился бросить на нее умоляющий взгляд.
