Кэти Райх - Уже мертва
Потом о своем сне с крысами. Питом. Головой Изабеллы Ганьон. Ее могилой. Священником. Что он сказал мне тогда? Что на территорию монастыря имеют право ступать только те, кто в нем работает.
Может, в этом и кроется разгадка? Может, именно пользуясь своими правами, убийца прошел и в монастырский лес, и в лесок у семинарии? Может, он служитель церкви?
Рой!
«Отличная догадка, Бреннан, — усмехнулась над собой я. — Восьмидесятилетний серийный убийца! Здорово!»
Где же Райан, черт побери! Дрожащими руками я взяла телефонную книгу и принялась искать номер Эмиля Роя. Человек с таким именем проживал в Сен-Ламбере.
— Oui, — ответил мне скрипучий голос.
Только осторожно. Без спешки.
— Мсье Эмиль Рой?
— Oui.
Я объяснила, кто я такая и зачем звоню. Он спросил, имею ли я право задавать ему вопросы подобного характера. Имею, мсье Рой. Я поинтересовалась, что входит в его обязанности по уходу за монастырем. Долгое время он молчал. Я слышала сопение — тяжелые вдохи и выдохи.
— Я хорошо справляюсь со своей работой и боюсь ее потерять.
— Понимаю. Вам кто-нибудь помогает?
Его дыхание резко затихло.
— Помощь мне требуется только иногда, но плачу я за нее из своей зарплаты.
Его голос превратился в жалобный вой.
— Кто вам помогает, мсье Рой?
— Внучатый племянник. Очень хороший мальчик. Снег расчищает в основном он. Я хотел рассказать об этом святому отцу, но…
— Как зовут вашего племянника?
— Лео. Только пообещайте, что не доставите ему проблем. Лео хороший мальчик.
Трубка в моей руке сделалась скользкой от пота.
— Фортье. Лео Фортье. Внук моей сестры.
Я вся дрожала. В голове будто стучали молотом по наковальне. Пробормотав необходимые при прощании слова вежливости, я положила трубку.
Спокойнее. Это может оказаться очередным невероятным совпадением. Если человек работает в мясном магазине и в то же время помогает родственнику расчищать снег, это еще не означает, что он — убийца.
Я взглянула на часы, вновь подняла телефонную трубку и набрала номер, твердя про себя: «Пожалуйста, окажись на месте!»
Мне ответили после четвертого гудка.
— Люси Дюмон.
Есть!
— Люси, какое счастье, что вы все еще на работе!
— Возникли кое-какие проблемы с программным файлом, вот я и задержалась. Уже собиралась уходить.
— Я нуждаюсь кое в какой информации, Люси. Это крайне важно. Вы единственная, кто в состоянии мне помочь.
— Я слушаю.
— Мне нужно раздобыть как можно больше сведений об одном человеке.
— Но уже поздно и…
— Послушайте, Люси, моя дочь в опасности. Умоляю вас, выполните мою просьбу!
Я даже не пыталась не выдать голосом своего безумного волнения.
— Хорошо, я попробую. Что именно вас интересует?
— Все.
— А какие данные об этом человеке у вас уже имеются?
— Только имя.
— Больше ничего?
— Нет.
— Как его зовут?
— Фортье. Лео Фортье.
— Я перезвоню. Где вы находитесь?
Я продиктовала ей номер своего телефона, положила трубку, поднялась с дивана и принялась ходить туда-сюда по квартире, сходя с ума от переживаний за Кэти.
Кто, кто этот психопат? Фортье? Почему он возненавидел меня? Потому что я мешаю ему? Зачем убил мою по другу? Чтобы выплеснуть ярость? Намеревается ли добраться и до меня? До моей дочери? Как он узнал, что она приезжает? Откуда взял нашу фотографию? Украл у Гэбби? Холодный парализующий страх пробрался в самые глубины моей души. В голову лезли самые чудовищные мысли. Представлялись самые последние мгновения жизни Гэбби, что́ она могла переживать в эти предсмертные секунды. Телефонный звонок ворвался в мои думы как неожиданный взрыв.
— Да?
— Люси Дюмон.
— Да.
Мое сердце заколотилось так громко, что она, наверное, могла слышать этот стук.
— Вы имеете хоть малейшее представление о возрасте вашего Лео Фортье?
— Гм… Тридцать… Сорок лет…
— Я нашла данные о двух Лео Фортье. Один родился девятого февраля шестьдесят второго года, значит сейчас ему тридцать два, второй — двадцать первого апреля в шестнадцатом году.
— Тридцать два! — выпалила я.
— Я так и подумала. Об этом человеке мне многое удалось выяснить. Уголовных преступлений он не совершал, но с юных лет привлекался к ответственности за разные мелочи.
— Например?
— В тринадцать лет подсматривал за женщинами. — (Я слышала, как она стучит пальцами по клавишам.) — Обвинялся в вандализме, не появлялся на работе. Когда ему было пятнадцать, похитил какую-то девочку и продержал ее у себя восемнадцать часов. Серьезных обвинений нет. Вам все это интересно?
— Давайте посмотрим на более поздние даты.
Кликанье мышкой. Еще. Я представляла устремленный сквозь огромные очки в монитор взгляд Люси.
— В последний раз был арестован в восемьдесят восьмом году за нападение на человека с такой же фамилией, как у него, — должно быть, на родственника. Шесть месяцев лечился в «Пинеле».
— А когда выписался?
— Хотите узнать точную дату?
— Да.
— Насколько я понимаю, двенадцатого ноября восемьдесят восьмого года.
Констанция Питр умерла в декабре восемьдесят восьмого. Мне показалось, что в комнате стало невыносимо жарко. Одежда прилипла к вспотевшему телу.
— А имя психиатра, наблюдавшего его в «Пинеле», в базе указано?
— Указано имя некоего доктора Лаперриера, но психиатр он или нет — не знаю.
— Его телефон вы можете мне дать?
Люси продиктовала номер.
— Где Фортье находится в данный момент?
— После восемьдесят восьмого года его больше ни разу не привлекали к ответственности. Здесь есть его старый адрес. Он вам нужен?
— Да.
Набирая номер и ожидая, что мне ответят с северной окраины острова Монреаль, я едва удерживала слезы.
«Успокойся, Бреннан, — твердил мне внутренний голос. — Лучше подумай, что сейчас скажешь».
— Больница «Пинель», — ответил женский голос.
— Могу я поговорить с доктором Лаперриером?
Я страстно надеялась, что этот человек все еще работает в «Пинеле».
— Одну минуту, пожалуйста.
Да! Он все еще там!
Некоторое время я ждала, потом тот же самый женский голос спросил, как меня представить. Я назвала свое имя.
Прошла еще минута.
— Доктор Лаперриер слушает, — послышалось наконец.
Оказалось, это не мужчина, а женщина. Она явно была сильно уставшей.
— Здравствуйте. Я доктор Темперанция Бреннан, — произнесла я, стараясь не выдавать голосом своего кошмарного состояния. — Судебный антрополог из «Лаборатуар де медисин легаль». Я принимаю участие в расследовании ряда убийств, совершенных в Монреале и его окрестностях. У нас есть все основания предполагать, что к ним причастен один из ваших бывших пациентов.
— Да, — ответила Лаперриер утомленно.
Я объяснила, о чем идет речь, и попросила рассказать, что собой представляет Фортье.
— Доктор… Бреннан? Я правильно запомнила вашу фамилию?
— Да.
— Доктор Бреннан, видите ли, я не имею права предоставлять информацию о своих клиентах кому бы то ни было, если мне не предъявляют соответствующего документа. Я обязана соблюдать правила сохранения конфиденциальности.
«Спокойно. Ты знала, что она ответит именно так».
— Конечно. Вы непременно получите требуемый документ, но позднее. Сложилась критическая ситуация, доктор Лаперриер. Нам срочно нужна ваша помощь. Женщины умирают одна за другой. Их жестоко убивают и расчленяют. Человек, который этим занимается, способен на что угодно. Судя по всему, он наделен довольно острым умом и питает огромную ненависть к женщинам. Мы полагаем, что очень скоро ему потребуется очередная разрядка. — Я сглотнула, смачивая пересохшее от волнения больное горло. — Один из наших подозреваемых — Лео Фортье. Я должна знать, считаете ли вы этого человека способным на проявление подобной жестокости. Если вы ответите мне сейчас, то нам, возможно, удастся предотвратить смерть очередной женщины.
Теперь я чувствовала себя так, будто обернулась еще одним одеялом — одеялом ледяного спокойствия.
— Но я не могу…
Одеяло тут же как будто разорвалось в самом центре.
— У меня есть дочь, доктор Лаперриер. А у вас?
— Что?
— Шанталь Тротье было всего шестнадцать лет. Он избил ее до смерти, расчленил и бросил, упаковав в полиэтиленовые пакеты.
— О боже!
Хотя я никогда в жизни не видела эту докторшу, сейчас почему-то очень ясно представила ее. Среднего возраста, с отпечатком глубокого разочарования на лице. Она работала в системе, которая очень быстро убивает в человеке веру в светлое, — в системе, сосредоточенной на самом отвратительном, что только присуще человеческому обществу. Подростки с безжизненными взглядами и перерезанными венами. Дети с ожогами от сигаретных окурков. Человеческие зародыши в наполненных кровью унитазах. Заморенные голодом старики в собственных испражнениях. Женщины с избитыми лицами и молящими глазами. Когда-то этой докторше казалось, что именно она избавит мир от подобной мерзости. Теперь она уверена, что мерзость неискоренима.
