Гнездо аиста - Юлия Александровна Лавряшина
– Я тоже, – шептал Клим и опять улыбался, заваривая чай, который имел в это утро какой-то особенно волнующий запах, будто в его состав попали крупицы волшебной травы. Он колдовал над чайником и бутербродами, все заряжая той радостью, которая трепетала в нем, как солнечные пятна на полу и крышке стола. И надеялся, что люди, его окружавшие, тоже станут хоть немного счастливее.
– Вы опять светитесь, – сказала Лидия Максимовна, когда он открыл ей дверь.
– Проходите! – Клим едва не поклонился, приглашая ее войти. – Как хорошо, что вы пришли! А я боялся…
Она добродушно перебила:
– Да ничего вы не боялись! Вы же и сами знаете, что нужно быть законченным негодяем, чтобы обмануть человека, когда он так счастлив.
Не зная, как отблагодарить ее, Клим распахнул дверь в свой кабинет:
– Вот ваша комната!
И сам изумленно огляделся: никогда еще она не казалась такой солнечной. Лидия Максимовна степенно прошла через всю комнату к окну и выглянула наружу. Клим виновато сказал:
– Первый этаж…
– Это хорошо, – ровно отозвалась она, с интересом осматривая двор, состоявший из длинного ряда деревянных стаек, похожих на сельские сарайчики, да разбросанных возле подъездов низеньких лавочек. Клим подумал, что, может, этой женщине захочется посидеть вечерком с соседками, и забеспокоился, не забудет ли она про Машу. Но Лидия Максимовна добавила, смущенным жестом поправив ворот блузки:
– Я высоты побаиваюсь, вот почему хорошо. У нас там четвертый этаж, так я даже на балкон не выхожу.
– У нас нет балкона, – весело сообщил Клим. – Можно выпрыгнуть прямо на улицу.
– Это вы сейчас и собираетесь сделать?
Он засмеялся и, как мальчишка, помотал головой:
– Нет! Сейчас мы все вместе позавтракаем и пойдем с вами к нотариусу.
Вокруг ее скорбных глаз неожиданно возникли лукавые морщинки. Клим с удивлением отметил, что до вчерашнего дня и не подозревал, что она способна улыбаться так часто.
– Вам не терпится? – прошептала Лидия Максимовна с поразившим его озорством.
– Ну… – замялся Клим. – В общем, верно. Не терпится. А знаете, ведь я был уверен, что вы меня осудите. Дурак. Пойду разбужу Машу. Осваивайтесь пока!
Он тихонько вошел в комнату и, прикрыв дверь, присел на корточках у изголовья кровати. «Бедная моя, – Климу захотелось погладить ее старое, некрасивое лицо, и он это сделал. – Я так виноват перед тобой… Но что же делать? По-другому не получается».
От его прикосновения Маша сразу проснулась и, растянув в зевке широкий рот, первым делом, как обычно, сказала:
– Ах, какой я сон видела!
– Расскажи, – попросил он.
– Я была бабочкой… Ну, бабочкой! Бабочкой! Неужели ты не знаешь бабочек?
– Знаю. Хорошо быть бабочкой?
– Чудесно! Мне было так легко… И никто надо мной не смеялся.
Он погладил ее сухонькую руку:
– Никто над тобой и не смеется.
– А эти отвратительные мальчишки? Они сами так безвкусно одеты, что мои наряды их смешат…
– Не обращай на них внимания. Ты должна нравиться себе. Ты ведь нравишься себе?
Маша удивилась:
– Ну конечно!
Использовав ход разговора, Клим сказал:
– А еще ты нравишься одной женщине. Она хочет с тобой подружиться.
У него отлегло от сердца, когда она радостно хлопнула в ладоши:
– Подружиться?! У меня будет подружка? Настоящая?
– Самая настоящая. Ты хочешь?
– Ой, ну конечно хочу! – внезапно изменившись в лице, Маша с упреком сказала: – Она, наверное, будет выслушивать мои сны… Конечно, будет! А тебе вечно некогда!
Клим с раскаянием подтвердил:
– Это верно. Мне тут придется уехать… На какое-то время. Твоя подружка поживет с тобой, если ты, конечно, не против…
– Я не против, – деловито заявила Маша и выбралась из-под одеяла, спустив худенькие неровные ноги.
– Она ждет в соседней комнате.
Жена возмущенно всплеснула руками:
– Что ж ты сразу не сказал! Это невежливо – заставлять дорогую гостью столько ждать. Пусти же, я оденусь!
Перехватив ее подвижную руку, Клим умоляюще заглянул в почти бесцветные глаза:
– Это ничего, что я уезжаю?
– Да ничего, езжай, – она нетерпеливо высвободилась и побежала к платяному шкафу. – Где мое зеленое платье?
– Почему обязательно зеленое? – он невольно поморщился, опять настигнутый своей пьесой.
Маша наставительно произнесла:
– По телевизору говорили, что зеленый цвет успокаивает. Я же должна ей понравиться!
– Да, верно, – согласился Клим. – Тебе помочь?
Отмахнувшись, она быстро проговорила:
– Иди-иди! Я не люблю, когда ты смотришь.
Он послушно вышел из комнаты, ощущая сложное чувство облегчения, перерастающего в пустоту. Его не могло не раздосадовать то, как жена безболезненно с ним рассталась. Клим напоминал себе: Маша и не подозревает, что они прощаются навсегда. Но не мог избавиться от ощущения, что и в том случае это было бы для нее так же просто.
«Я только часть досадной реальности, вырывающей ее из мира снов, – подумал он, стараясь не поддаваться обиде. – Маша почти осуществила мечту Гамлета – уснуть и видеть сны…»
Клим вспомнил собственный сон, так внезапно изменивший его жизнь, и сказал себе, что, может, на этой грани двух миров и таится высшее блаженство, ведь ничего лучше того сна он так до сих пор и не пережил…
Перебирая в уме его незабываемые подробности, Клим познакомил женщин, вполуха выслушав восторженные Машины восклицания. И напоил обеих чаем… И наспех перемыл посуду… Но все это время главной его мыслью было то, что сейчас Зина, скорее всего, делает то же самое. И если отбросить условность расстояния, можно сказать, что они все делают вместе. Как ему и хотелось…
«Я буду беречь твои ручки, – мысленно обещал Клим, то и дело замирая от нежности, что вырывалась из сердца толчками. – Они у тебя такие красивые! Я надену на твой палец свое обручальное кольцо. Никто мне не помешает! Не может помешать… Ведь я так счастлив…»
Но какие-то досадные недоразумения все это время громоздились на не таком уж большом отрезке пути, отделяющем его от Зины. Жена разбила масленку и принялась бесполезно топтаться вокруг, приговаривая:
– К счастью! К счастью!
Хотя даже оттенка счастья не было в том, что Климу пришлось оттирать с пола жирное
