Сергей Устинов - Все кошки смертны, или Неодолимое желание
― Да. Воробьев-Приветов Валентин Олегович.
― Давай искать.
Но история болезни Поноса никак не попадалась.
С учетом двух довольно значительных перерывов (уложиться в десятиминутную работу «Брутуса» было нам совершенно не под силу) прошло часа три с половиной, пока Валькин файл не всплыл на поверхность. Вопреки ожиданиям, Люсик на этот раз почему-то превозмогла себя, накинула, зябко ежась, халат и села перед монитором вместе со мной.
Сразу после паспортных данных начинался анамнез. Понос обозначался здесь сокращенно: «В-П».
«В-П рос в полной, обеспеченной, по советским меркам, семье. Отец ― инженер, мать ― профсоюзный работник. Учился ровно, считался „хорошистом“, но друзей среди сверстников не имел. Благодаря рыжим волосам и фамилии (по отцу Панасюк, впоследствии смененной) имел уничижительную кличку „Понос“, на которую остро реагировал, лез в драку. Мастурбировать начал довольно рано (11 лет). Не очень хорошо понимая, по собственным воспоминаниям, что в реальности представляет собой половой акт, в фантазиях при мастурбации ограничивался видом обнаженных одноклассниц и учительниц, к которым проявлял мелкие жестокости вроде наказания ремнем (так наказывали его дома). У психиатра первый раз обследовался в 13 лет. Родители отвели его к врачу после того, как он крайне жестоко обошелся с младшеклассником, назвавшим его обидной кличкой. По словам самого В-П, ему поставили диагноз: неврастения (по всей видимости, по гиперстеническому типу), проявляющаяся в ослаблении внутреннего торможения, несдержанности и раздражительности. Родителям объяснили это пубертатным возрастом, в котором находился подросток. Порекомендовали покой и отдых, смену обстановки. В-П был отправлен в профсоюзный детский профилакторий на Черном море, где с ним произошел инцидент, оказавший существенное влияние на его либидо и определивший дальнейшее развитие главенствующей фобии, переросшей в сексуальную перверсию…»
За суховатым научным слогом отчетливо вставала реальная картина происшедшего: мне приходилось расследовать подобные дела. Валька оказался в компании элитных деток профсоюзных боссов, где все матерились, курили и бегали в придорожный ларек за портвейном. Причем девочки мало чем отличались от мальчиков. Здесь по вечерам играли «в бутылочку» на поцелуи, более созревшие в половом отношении уже обжимались в кустах. Однажды группа его приятелей напоила четырнадцатилетнюю девчонку и затащила в пустую палату, где совершила групповое изнасилование. Их было четверо, Понос пятый, все сильно пьяны. Валька был младшим, но его прихватили с собой потому, что вместе распивали вино. Понос плохо помнил потом подробности происходившего, говорил, что просто сидел в темноте на кровати и слушал, как под смешки, пыхтение и матерные комментарии насильников пытается звать на помощь девочка. Когда подошла его очередь, ему деловито посоветовали: если будет орать, заткнуть ей рот ладонью или придушить маленько. Он сдавливал жертве шею, хотя она больше не сопротивлялась и не кричала.
Судебно-медицинская экспертиза показала, что девочка умерла от удушения, но установить, кто конкретно это сделал, так и не удалось. Поскольку ее отец тоже оказался большой шишкой, всем несовершеннолетним участникам дали по максимуму — по десять лет, а Вальку, как не достигшего возраста уголовной ответственности, отправили в каширскую спецшколу для подобных мальчиков-правонарушителей. Мне как-то раз пришлось побывать там в связи с одним делом, и я, помнится, пришел к выводу, что в колонии для несовершеннолетних живется куда вольготнее. В Кашире Понос пробыл два года и вышел на волю, чтобы дальше жить с мыслью: или он убийца, или его первое соитие произошло с трупом.
С женщинами у Вальки не заладилось. Чтобы его возбудить, партнерша должна была лежать с закрытыми глазами, молча и не шевелясь, даже когда в момент оргазма он принимался ее душить. Желающих находилось немного. Он женился на тихой безгласной робкой девушке, которую пытался угрозами или посулами заставить следовать его указаниям, но и она вскоре сбежала от него. Подсыпал женщинам снотворное в спиртное, одну из них еле спасли потом в реанимации. Пробовал только появившиеся тогда надувные куклы из секс-шопа, но понял, что для удовлетворения ему требуется настоящее человеческое тело. Уже будучи богатым бизнесменом Воробьевым-Приветовым, Понос начал пользоваться проститутками, готовыми за его деньги делать все что угодно. Но однажды он так сдавил одной из них горло, что она захрипела и отключилась. Валька получил острое удовлетворение, но бежал из квартиры, так и не узнав никогда, убил он ее или позже она пришла в себя. После этого В-П испугался и пришел за помощью к Ядову. Тот начал лечить его по своему новому методу, разыгрывая различные сцены с якобы мертвыми девушками, для чего использовались специально нанятые молодые дарования. Игротерапия проходила под наблюдением врача, видеозапись потом подробно анализировалась совместно с пациентом, цель состояла в том, чтобы выработать у Поноса новый рефлекс: удовлетворение без непременного желания душить партнершу. Доктор Ядов в своих записях отмечал заметный прогресс в этом направлении, рекомендуя продолжать начатое лечение.
Когда мы дочитали историю болезни, я взглянул на Люсик: в лице у нее не было ни кровинки, а мои любимые веснушки казались сейчас черной угревой сыпью, как когда-то при нашей первой встрече. Но она мужественно досидела до конца.
― Дальше видеофайлы, ― сказала она механическим голосом. ― Будешь смотреть все подряд?
― Давай начнем с последнего, ― ответил я, надеясь, что она, как в прошлый раз, встанет и уйдет. Но этого не случилось.
Она поводила туда-сюда мышкой и осталась сидеть перед монитором. Я крепко прижал ее к себе, чувствуя, как она дрожит всем телом.
На экране был гроб. Довольно просторный, как мне показалось, немного шире обычного. Но это был гроб, убранный, как положено, белой шелковой подстилкой с муаровой оторочкой, с маленькой подушечкой в изголовье. Гроб стоял на каталке, точно такой, какие используют в моргах и траурных залах. Потом к нему подошла высокая стройная девушка (мы видели ее со спины), деловито скинула с себя платье и туфли, потом лифчик и трусики. У нее была хорошая фигура. Невидимые руки подставили ей небольшой стульчик, и она ловко забралась в гроб, пристроила голову на подушечку и закрыла глаза. Те же руки, что подставляли скамеечку, взметнули белый шелк, накрыв девушку с головы до ног покрывалом.
― Все готово, ― услышал я за кадром голос Ядова.
― Цветы, цветы забыли, ― пробормотал кто-то рядом с ним, и в кадре появились плечи и голова ассистентки, которая поверх покрывала уложила вдоль тела несколько алых роз.
Тут же экран разделился на четыре сектора: включились дополнительные камеры, происходившее снималось теперь сразу с нескольких точек. Зажглись софиты, все, что не попало в их свет, погрузилось в полумрак, но я различал стоящего неподалеку доктора Ядова и еще два женских силуэта рядом с ним.
― Валентин Олегович, ― негромко позвал Ядов, — вас ждут.
Валька появился в кадре так, что одна из камер крупно взяла его лицо. Он казался возбужденным, глаза неестественно блестели в ярком электрическом свете. На нем не было ничего, кроме короткого махрового халата. Подойдя к гробу, он выждал немного, а затем медленно потянул на себя покрывало. Что было дальше, я пропустил, потому что Люсик, держась за горло, вскочила и опрометью бросилась вон из комнаты. Я дернулся за ней и через незакрытую дверь туалета увидел, как сотрясается от безудержной рвоты ее спина.
― Голову подержать? ― спросил я, чувствуя, как у меня самого подступает тошнота.
Она только промычала отрицательно. Ее продолжало выворачивать наизнанку.
Я вернулся обратно к монитору очень вовремя: что-то непредвиденное происходило в разыгрываемой на экране драме. Понос дергался поверх лежащей в гробу девушки, душа ее обеими руками. Все вокруг кричали, Ядов пытался вывернуть руки своего пациента, еще одна девушка, в которой я неожиданно признал Светку Михееву из Пензы, безрезультатно старалась ему помочь, в ярком свете бились белые ноги лежавшей в гробу актрисы. В-П страшно, по-звериному зарычал и обник. Его наконец удалось оттащить, и он упал куда-то за кадр. Ядов со Светкой подняли девушку на руки, доктор ногами грубо столкнул гроб с каталки и уложил ее на освободившееся место. Начал делать ей искусственное дыхание, потом остановился, прокричал, задыхаясь, протягивая руку куда-то назад:
― Адреналин! Шприц с самой длинной иглой!
Но даже мне было видно, что поздно. Сначала в кадре мелькнуло перекошенное лицо доктора с крупными каплями пота, потом оно пропало, и я смог наконец разглядеть обнаженную девушку на каталке. Это была Марта Панич.
Только тут кто-то сообразил выключить камеры, и экран погас, пошли белесые полосы. Рядом со мной, сжимая у горла кулаки, стояла Люсик: я даже не заметил, как она подошла. Мы оба молчали. Потом я встал, не очень твердыми ногами дошел до кухни и долго пил воду прямо из крана. Люсик так же жадно напилась из чайника, и мы присели у стола: обоим инстинктивно не хотелось возвращаться в комнату с монитором.
