Александра Маринина - Чувство льда

– Кому? – невинно осведомился Тодоров, и Нана мысленно улыбнулась.

– Андрюхе, конечно.

– Пока он только свидетель. Если задержат – тогда нужен будет.

– Значит, время есть, чтобы найти самого лучшего, – удовлетворенно сказал Филановский. – Ладно, друзья мои, поехали спать.

Он привычным жестом обнял Нану за плечи, притянул к себе и поцеловал в висок. В первый момент она испугалась, что сейчас, как обычно, зальется краской, и Антон это заметит, и ему будет непонятно и тревожно, а если понятно – то неприятно. Но уже в следующую секунду она внезапно догадалась, что же неправильного и так больно царапающего было в той самой последней мысли.

Она не покраснела и внутри у нее впервые за все последние годы ничего не дрогнуло от поцелуя Александра Филановского. Они с Антоном направились к своим стоящим рядом друг с другом машинам, и Нана даже не оглянулась, чтобы убедиться, что директор на них не смотрит. В другое время она бы начала придумывать какие-нибудь глупые хитрости, чтобы эти стоящие бок о бок машины не бросились Саше в глаза. Мало ли что он подумает – например, раз машины стоят так тесно друг к другу, значит, Нана с Тодоровым приехали одновременно, и не просто одновременно, а ехали вместе… В другое время. Но только не сегодня.

«И больше никогда», – мысленно сказала себе Нана Ким.

Ей опять снилось, что она на соревнованиях, готовится к выступлению. Только все спортсмены молодые, а она – сегодняшняя, тридцатипятилетняя, и Нана удивляется, зачем она вообще ввязалась, зачем приехала соревноваться, ведь понятно же, что в ее возрасте невозможно даже при самой лучшей подготовке переиграть даже самого слабого молодого фигуриста. Тем более она давно не тренировалась… Но ей так хочется кататься, а кататься не дают, если не ездишь на соревнования. Во сне этот аргумент кажется ей очень весомым и неопровержимым.

Она разминается в зале, уже в костюме для выступления и в накинутой сверху спортивной куртке. Заходит какой-то мужчина, снисходительно смотрит на нее и вдруг говорит:

– Тройной аксель будешь прыгать с шагов.

Внезапно Нана понимает, что это – Александр Филановский, и что он приехал сюда с командой, и у него есть какие-то права давать указания. Но самое главное – он ее явно не узнает. И не понимает, что перед ним взрослая женщина, а не молоденькая девушка.

– Но я не разучивала, – растерянно отвечает Нана, стараясь отвернуться и спрятать лицо, пока Филановский не понял, что перед ним – руководитель службы безопасности его издательства. И главное – пока он не понял, какая она старая. «Вот ужас-то! – думает Нана. – Он сейчас увидит, как я плохо катаюсь и как бледно выгляжу на фоне молодых, я подведу команду, и когда я вернусь в Москву, он меня уволит. Зачем ему руководитель службы безопасности, который может подвести команду? Это он сейчас меня не узнает, а как только встретит меня в издательстве, сразу вспомнит, что видел меня на соревнованиях и что я очень плохо каталась. Что же делать?»

– Что значит – ты не разучивала? – говорит между тем Филановский. – Глупости это все. Выйдешь на лед и прыгнешь тройной аксель с шагов.

– Но зачем? – в отчаянии спрашивает она.

– Потому что это стильно. Это красиво. Это – просто супер. Я начальник команды, и все спортсмены, которых я сюда привез, прыгают аксель с шагов. И ты прыгнешь.

– Я с шагов прыгаю только сальхов, – виновато бормочет Нана, все еще стараясь спрятать лицо.

– Это меня не интересует. Чтобы занять приличное место, надо прыгать так, как я сказал. И ты будешь прыгать.

– Мне не нужно приличное место! Меня устроит любое, – честно признается Нана. – Ничего страшного, если я буду последней.

– Ты, милая моя, зачем сюда приехала? Развлекаться? – строго произносит Филановский. – От тебя ждут призовое место, а призового места без тройного акселя с шагов тебе не видать.

– Но Вера Борисовна… – лепечет Нана. – Мы же с ней договорились… Она разрешила… Она же знает, что я не борец, я просто так катаюсь, не для медалей, а для удовольствия… Вы у нее спросите…

– Какая еще Вера Борисовна? – презрительно спрашивает Филановский. – Здесь нет никакой Веры Борисовны. Я – начальник команды, я здесь главный, как я скажу – так и будешь делать. Поняла?

– Но это невозможно! – она еще пытается сопротивляться. – Никто не прыгает тройной аксель с шагов! Это просто невозможно! Его выполняют только после мощного разбега!

– Меня это не касается. Выйдешь на лед и будешь прыгать так, как я сказал. Иначе я тебя вообще на лед не выпущу. Или прыгаешь с шагов, или снимаешься с соревнований.

Этот страшный, невообразимый, принципиально невозможный «тройной аксель с шагов» снился Нане уже не в первый раз, и каждый раз во сне она пыталась прыгнуть его, выходила на лед, понимая, что ничего не получится, и утешала себя тем, что другие же как-то прыгают, значит, это в принципе возможно, хотя она сама никогда такого не видела, но ведь этот дяденька сказал, что его спортсмены так делают. Значит, и она сможет. Она катается почему-то под чужую музыку, и понимает, что элементы ее оттренированной программы на эту музыку не ложатся, и пытается что-то сымпровизировать, попасть в ноты, и ничего у нее не получается. Не то что тройной аксель, а вообще ничего. Ну совсем. Она не чувствует лед, под ногами словно вязкое болото, по поверхности которого невозможно ни скользить, ни набрать скорость, ни оттолкнуться. И ноги как чужие…

Но в этот раз привычный сон был немного другим. Во-первых, никогда раньше мужчина, называющий себя начальником команды, не был Сашей Филановским. А во-вторых, в своем сегодняшнем сне Нана Ким впервые не вышла на лед. Она переоделась, аккуратно сложила костюм и коньки в спортивную сумку и вышла из спорткомплекса. Шла по улицам незнакомого города и чувствовала себя счастливой. Потом появилась мысль: «Что я наделала? Дура! Идиотка! Я самовольно снялась с соревнований, даже не снялась, а просто сбежала, никого не предупредив. Теперь меня точно выгонят из команды. И Саша меня уволит, потому что я грубо нарушила дисциплину. Он меня уволит, и я больше не буду работать у него в издательстве и больше никогда его не увижу. Как же я смогу жить, не видя его? Я ведь так его люблю!» В этот момент ей стало ужасно смешно, она расхохоталась и шла, хохоча и размахивая большой сумкой, и прохожие оглядывались на нее, кто с недоумением, кто с осуждением, а кто с улыбкой.

Нана проснулась от собственного смеха и увидела, что Антона рядом нет. В первый момент даже испугалась, потом прислушалась: из ванной доносился шум льющейся из душа воды. Она не стала вылезать из постели, лежала, блаженно потягиваясь, и глупо улыбалась. Потом вспомнила об убийстве Катерины, и улыбка сразу потухла, но уже через несколько секунд снова вернулась, и Нана ничего не могла с этим поделать. Что же с ней творится? Она должна быть серьезной, озабоченной, даже, может быть, трагичной, ведь человека убили, и не так чтобы очень уж постороннего. Конечно, Катерина Нане Ким никто, очередная подружка брата ее начальника, седьмая вода на киселе, но все-таки они были знакомы, да и вообще, когда человек умирает, все должны горевать и никто не имеет права быть счастливым. А вот она почему-то счастлива. Как начала радоваться во сне, так до сих пор остановиться не может.

Нана протянула руку, взяла с тумбочки мобильник, проверила, не было ли сообщений от Никиты. Сообщение было, совсем коротенькое: «У меня все получается! Ура!» Слава богу, хоть у сына все в порядке.

– Ты встаешь или еще будешь досыпать? – Антон стоял в дверях спальни, обмотанный полотенцем, с мокрыми волосами и чисто выбритым лицом.

– А который час? – лениво спросила Нана.

– Половина шестого. Если ты со сна плохо соображаешь, то уточняю: вечера.

– Есть хочется, – невпопад сказала она. – Давай позвоним бабе Вере и позовем ее в гости. Она блинов напечет. Очень хочется блинов, причем много, досыта, с медом, с вареньем и со сметаной. А? Давай?

– Давай, – улыбнулся Антон. – А как же твоя диета и твоя фигура?

– А черт с ними, – легко и радостно рассмеялась Нана. – Ну, будет у меня талия на пять сантиметров толще или даже на десять. Ты что, готов меня бросить из-за этого?

– Я тебя не брошу, даже если ты будешь весить тонну. Что с тобой, Нана? Ты сегодня на себя не похожа. Что-то случилось?

– Сон смешной приснился.

– Расскажешь?

Она помотала головой по подушке, мол, нет, не расскажу. Врать не хотелось, но не говорить же Антону, что ей снится Филановский и она переживает, что больше никогда его не увидит, и как же ей жить без него, ведь она его так любит. Ей снова стало весело, и она невольно прыснула.

– Почему? Сон был неприличный?

– Да нет, ничего неприличного, просто я его почти не помню, все смазалось, ну, знаешь, как это бывает. Осталось только ощущение смешного и радостного.

Все-таки пришлось соврать. Сон свой Нана помнила отлично.