Королевы бандитов - Шрофф Парини
Салони и Фарах синхронно пожали плечами:
– Фигня.
Би-Би поник, даже внушительное пузо как будто бы сделалось меньше.
– Так вы что же, не любите своих детей? – горестно вопросил он.
– Эй, полегче! – взвилась Салони, и Фарах всем своим видом продемонстрировала не меньшее негодование. – Захлопни свою грязную пасть, Чинту! Дети – лучшее, что у меня есть в это мире, мать их за ногу!
– Я за своих убила бы! С радостью! – Фарах моргнула. – Ой, я ведь это уже сделала.
– Но… вы же только что говорили…
Салони взглянула на Бада-Бхая с упреком:
– Не всё так однозначно, знаешь ли.
– Так вы хотите сказать, что…
Рамеш хлопнул себя руками по ляжкам:
– Би-Би, они тобой манипулируют, яар! Позволь мне порезать этих бхосда[169]!
Фарах вытаращила глаза:
– Что значит «порезать»? – Она повернулась к Гите и Салони за разъяснениями. – Как порезать? Кого порезать?
– Да их тут теперь как-то многовато, – протянул Бада-Бхай. – На что мне целых три пальца?
– Пальцы?! – выпалила Фарах. – Я художник! Я ими искусство делаю!
– Слушай, – сказал Бада-Бхай Рамешу, – я могу подмазать копов, чтобы закрыли глаза на торговлю бухлом, но если я покалечу полдеревни… У меня столько денег нет. Может, просто фейсы им почикаем? Оставим этим халкат ранди предупреждение, так сказать, в виде пары шрамов, чтобы не лезли в мои дела? Заодно и другим наука будет. Мне кажется, за такое копы много денег не возьмут. Ну, наверное…
– Ладно, – кивнул Рамеш. – А может, вырезать конкретное послание?
Пока мужчины переговаривались, у Фарах задрожал подборок, и она тихо заплакала. Салони на нее шикнула, но паника портнихи не только не утихла, а даже оказалась заразительной. Бандит вел себя все более беспокойно – то бросался на мебель, то пытался совокупиться с подушкой (хотя Гита была уверена, что ей удалось его от этого отучить). Рамешу и Бада-Бхаю, обсуждавшим, что именно нужно вырезать на лицах у женщин, пришлось постепенно повышать голос, чтобы расслышать друг друга на фоне всхлипываний Фарах и взрыкиваний Бандита.
– Йа’Аллах! Йа’Аллах! Йа’Аллах! – затянула она, раскачиваясь на краешке чарпоя из стороны в сторону.
– Фарах! Заткнись! – прошипела Салони.
– Вы что, не понимаете? Ничего никогда не изменится, потому что на место каждого Самира, с которым мы расправимся, придут пятьдесят других, – сквозь слезы выговорила Фарах. – Мы зубами и когтями выгрызаем у них сантиметр территории, а они одним ударом отбрасывают нас на десять километров назад всякий раз, когда им вздумается!
– Фарах, у нас все будет хорошо, – соврала Гита. – Дыши. Кабадди, помнишь?
Фарах кивнула и, не переставая раскачиваться, шепотом забормотала эту мантру себе под нос.
– А может, две большие буквы «Би», по одной на каждой щеке? – громко предложил Бада-Бхай.
Рамеш пнул Бандита, чтобы не путался под ногами:
– Ну, не знаю, добьемся ли мы так того, что нам нужно… учитывая, что все это как-то неправильно понимают.
Тут даже Салони с ним согласилась:
– Если ты, Чинту, еще железно не определился насчет кликухи, зачем это писать у нас на лицах?
– Эта кликуха была твоей гребаной идеей, Рамеш! – буркнул Бада-Бхай. – Ну надо ж быть таким дебилом!
– Кабадди, кабадди, кабадди…
Бандит, много раз слышавший эту мантру от Гиты, когда та была чем-то расстроена, разнервничался еще больше, но он устал уже лаять на ящерицу, которая изводила его своими шустрыми маневрами, и решил найти себе новую, менее проворную цель, чтобы выместить злость. Зубы пса впились в лодыжку Рамеша с неожиданным аппетитом, который раньше у него вызывали только объедки. Рамеш, всегда отличавшийся низким болевым порогом, разразился проклятиями вперемежку с воплями ужаса, затряс пострадавшей ногой, пытаясь скинуть врага, и запрыгал на другой, чтобы удержать равновесие. Но Бандит держал добычу крепко, при этом глаза у него горели такой маниакальной яростью, какой прежде Гита у него не видела; черная окантовка на челюстях пса поблескивала в тусклом свете. Рамеш в попытке вырваться пятился, дрыгая ногой, до тех пор, пока не врезался спиной в стену с гулким стуком. От удара из легких у него вышибло весь воздух, как будто перепуганная летучая мышь выпорхнула из пещеры, и он сполз по стене на пол. Побочным эффектом стало сотрясение стены, отчего ящерица не удержалась на потолке. Она сорвалась в пропасть, не подумав даже задергаться от страха или сжаться в комок. Она летела свободно и доверчиво, преисполненная надежд на то, что Вселенная найдет ей новый приют. И Вселенная не подвела. Вместо того чтобы преодолеть все восемь футов пропасти и брякнуться об пол, ящерице где-то на середине большого воздушного паломничества посчастливилось остановиться передохнуть в дхарамшале[170], принявшей форму левого плеча Бада-Бхая.
Пронзительный, полный отвращения вопль Би-Би, испытавшего глубочайший шок, не намного превзошел по децибелам визг Салони, которая была всего лишь свидетельницей этого кошмара и наблюдала за жертвой со стороны, разинув рот и покачнувшись на своем стуле. Бада-Бхай задергался, завертелся на месте, и ему удалось сбросить ящерку на пол, где ее поджидал плотоядный Бандит. Но до того как охотник добрался до дичи, правый кулак Би-Би рефлекторно сжался, и палец, весь вечер нервно ласкавший спусковой крючок, наконец согнулся.
Выстрел прозвучал оглушительно – по крайней мере, так показалось Гите. Наверняка его кто-то услышал и сейчас примчится их спасать, мелькнула у нее мысль. Но едва она позволила разгореться этой слабой надежде, за окном так затрещало и загрохотало, что стало ясно: празднование Дивали сейчас в самом разгаре, за шумом петард и фейерверков никто ничего не понял.
Все застыли, потрясенные и безмолвные. Женщины переглядывались, на их лицах отражались разные варианты одного и того же чувства, которое обычно выражается одним и тем же неприличным словом. Фарах перестала плакать. Бада-Бхай уставился на свою руку, как будто ему только что преподнесли в дар омерзительного вида деликатес и он теперь не знает, каким образом дипломатично выйти из неловкой ситуации. Рамеш все еще лежал на полу, взмокший от пота, и стонал так, как будто Бандит отгрыз ему ногу по колено. Отвращение Гиты к мужу лишь усилилось, хотя она видела расползавшуюся из-под его ноги лужу крови. Однако у пса совсем недавно выпали щенячьи молочные зубы, а значит, его хватка не могла быть такой уж опасной… Лишь после того как Фарах охнула и панически задышала, а Салони издала радостное восклицание, Гита поняла, что шальная пуля из пистолета Би-Би угодила Рамешу в лодыжку.
– Ты в меня выстрелил, – сказал Рамеш без особого возмущения – скорее изумленно. – Зачем ты в меня выстрелил?
Но Би-Би был слишком озабочен собственной душевной травмой, чтобы обращать на него внимание.
– Куда эта тварь делась? – спросил он женщин, и те покачали головами.
Бандита занимал тот же вопрос первостепенной важности, и он принялся тщательно обнюхивать пол и все вокруг, нежданно-негаданно превратившись в отлично выдрессированного сторожевого пса.
– Ненавижу ящериц! Но говорят, они приносят удачу. – Би-Би достал из-под воротника золотую подвеску со знаком ॐ и поцеловал ее. – Так где…
Во входную дверь забарабанили так громко, что она затряслась.
– Гита! Презренная подлая сука! Я знаю, что ты там! А ну выходи! – донесся голос с крыльца.
– А это еще что за хрень?! – прорычал Би-Би. – Ответьте кто-нибудь.
В следующую секунду он понял, что из всех присутствующих свободу передвижений, кроме него, никто не сохранил, и с недовольным ворчанием направился к двери, заложив руку с пистолетом за спину.
– Я знаю, что ты сделала, Гита! – надрывались на крыльце. – Один гость на моей вечеринке поздравил меня с тем, что я внесена в списки кандидатов на место в панчаяте! Ты думаешь, я приму это как данность? У нас с тобой уговор, и ты… ой. – Кхуши замолчала, потому что дверь открылась и Бандит пронесся мимо нее на улицу. – А вы кто такой? – спросила она Бада-Бхая.
