Александра Маринина - Иллюзия греха
— Разумеется, — согласно кивнула Дорошенко, — если таково ваше желание...
Ташков понял, что сломил ее сопротивление, основанное на вполне объяснимой подозрительности к благодетелю. Дальше дело пойдет быстрее и проще.
* * *Первое, что увидел Мирон, войдя утром в комнату к Наташе, были три толстые тетради с переводом книги Дюруа. Это был удар ниже пояса. Неужели опять провал? У них снова ничего не вышло, книгу нашли и привезли сюда, а милиция проморгала посланника.
Наташа держалась изо всех сил, но Мирон видел, что она с трудом сдерживает слезы. Тоже, видно, поняла, что вся их хитроумная комбинация ни к чему не привела.
— О, я вижу, тебе привезли «Логические основы современного анализа», — сказал он громко и как можно веселее, хотя у самого ком в горле стоял. — Это очень хорошо. Ты уже начинала читать?
— Нет еще, — еле слышно ответила Наташа. — Ее только сейчас принесли, минут десять назад.
— Тебе надо сначала внимательно прочитать все. Следи за тем, чтобы тебе все было понятно. Если чувствуешь, что не понимаешь, сразу спрашивай меня, ни в коем случае нельзя двигаться к следующей теореме, если не усвоила предыдущую. Давай, начинай, а я пока кое-какие задачки порешаю на компьютере.
— Мирон, неужели я правда такая тупая? Мне казалось, я все так хорошо понимаю, а ты говоришь, что все неправильно.
— Наташа, не передергивай, — сухо ответил он. — Я не говорил, что все неправильно. Я только обратил внимание на то, что многие теоремы ты просто выучила, но душой в них не проникла. Это школярский подход, и если бы ты должна была сдавать экзамен по математике на уровне третьего курса института, это было бы вполне нормально. Но мы с тобой занимаемся не вузовской математикой, не школярством, а настоящей наукой, большой наукой, понимаешь? Твои способности вполне позволяют это делать. А в большой науке школярство недопустимо. Прочитав доказательство теоремы, ты должна удивиться и сказать себе: «Ну правильно, а как же может быть иначе». А до тех пор, пока ты говоришь: «Ладно, я запомню и буду иметь в виду, что это так», у тебя ничего не выйдет. Для этого и написана книга Дюруа, чтобы помочь взглянуть на сложные вещи под другим углом зрения, дать новую логику и облегчить усвоение материала.
В комнате повисла тишина, прерываемая только шелестом переворачиваемых страниц и мягким щелканьем клавиш. Через некоторое время Наташа подняла голову.
— Мирон...
— Да? Что-то непонятно?
— Нет, мне плохо видно, текст очень бледный. Подвинь меня, пожалуйста, к окну поближе.
Мирон с трудом сдержал улыбку. Книга Дюруа, конечно, вещь полезная, но Наташе Терехиной совершенно не нужна, девочка все это давно усвоила, и усвоила блестяще. Но надо делать хорошую мину при плохой игре, раз уж он так старательно вливал в уши Василию байку о необходимости быстро раздобыть книгу. Раздобыли — теперь будь любезен, используй ее на благо общему делу демонстрации необыкновенных способностей девушки. Наташа терпеливо читает, но и о деле помнит. Переставить ее кресло поближе к окну означает посадить ее рядом с Мироном у компьютера. Этого она и добивается. Молодец. Он передвинул кресло, усадив Наташу рядом с собой, и начал быстро набирать текст.
«Не волнуйся, еще не все потеряно. Надо немного подождать. Может быть, все получилось».
Наташа, казалось, полностью углубилась в книгу.
— Я не поняла, — вдруг сказала она, — сколько итераций нужно проделать?
Мирон заглянул в книгу и пробежал глазами абзац, на который она указала. Про итерации там не было ни слова. Но он понял ее вопрос: «Сколько нужно ждать?» — и быстро напечатал ответ:
«Я думаю, дня три-четыре. За это время мы должны придумать следующий ход, если выяснится, что у нас ничего не вышло. Только не падай духом. Мы выберемся, я тебе обещаю».
А вслух при этом сказал:
— Прочти внимательно предыдущую теорему, там все сказано.
Еще через некоторое время Наташа закрыла тетрадь с переводом.
— Проверь меня, пожалуйста. Мне кажется, я теперь все поняла. Но ты был прав, после этой книги все доказательства выглядят совершенно по-другому.
— Сколько ты прочла?
— Всю первую главу.
Мирон открыл задачник.
— Реши задачи триста шестидесятую и триста семьдесят восьмую.
Он слегка подвинулся, чтобы Наташе удобнее было работать на клавиатуре. Она тренировалась каждую свободную минуту, теперь слова возникали на экране намного быстрее, и в них почти не было ошибок.
«Мне кажется, ты меня просто утешаешь. Происходит чтото страшное. Я должна умереть, да? А ты? Ты не думай, я не очень боюсь. Самое страшное, это когда больно, а я столько боли вытерпела за последние годы, что уже не боюсь. Больнее не будет. А если не больно, то не страшно».
— Нет, — резко сказал Мирон, похолодев при виде этих слов на экране компьютера, — все неправильно. Совершенно неправильно. Ты пошла не тем путем. Начни сначала. Он щелкнул «мышью» и удалил так напугавшие его строки. Наташа отвернулась к окну и задумалась. Если в комнате есть телекамера, то у наблюдателя может сложиться впечатление, что девушка задумалась над другим способом решения задачи. Мирон бросил взгляд на свои руки, они дрожали, да что там дрожали — тряслись, как у алкаша в похмельное утро. Он сунул их между колен, ссутулившись и изобразив на лице глубокую задумчивость. Конечно, все правильно. И она должна умереть, и он, Мирон. Отсюда так просто не выпустят. Слишком серьезная здесь охрана, чтобы надеяться на то, что все это не более чем детские игрушки. Добрые работодатели. Как же, дожидайся. Они приедут, посмотрят на талантливую девочку, поговорят с врачом... И потом что? Отвезут ее обратно в Москву, в ту же больницу, где ее ждут милиционеры с вопросами, где была, у кого, зачем? Так не бывает. Или Наташу увезут в совсем другое место, и явно не с самыми лучшими намерениями, или она должна будет умереть. А судьба Мирона и того проще, это уж ясно.
Наташа снова повернулась к компьютеру, положила руки на клавиатуру и защелкала клавишами.
«Не надо меня утешать, я все понимаю. Ты не бойся, я не буду паниковать. Спасибо тебе за заботу и за то, что попытался меня вытащить отсюда. Ты не виноват, что ничего не вышло. Я тебя люблю. Я хочу, чтобы ты знал об этом». Сердце у него сжалось от сострадания к беспомощной девочке, которая успела прожить так мало, да и те годы, что прожила, были не очень-то радостными. Наверное, она права, ничего у него не вышло, надо с этим смириться и не питать напрасных надежд. Мусульмане народ жестокий, и как знать, какую мучительную смерть они могут для них припасти, если решат наказать за неповиновение и жалкие попытки спастись. Если же делать вид, что ничего не понимаешь, то можно надеяться на то, что смерть будет быстрой. Выстрел в затылок — и все. Что ж, коль девочке осталось жить совсем немного, пусть будет счастлива хотя бы в последние дни.
«Я тоже тебя люблю».
— Вот так будет правильнее, — сказал он, делая вид, что исправляет какие-то места в ее решении.
«Значит, я права, я должна умереть. Иначе ты не стал бы мне лгать. Ты не можешь любить меня, я же инвалид и никогда не поправлюсь. Не надо меня жалеть. Я просто люблю тебя, вот и все».
— Теперь все правильно, я уверена, — неожиданно громко сказала Наташа. — Я могу приступать ко второй главе?
— Да, — дрогнувшим голосом ответил Мирон, — теперь все правильно.
Она снова открыла перевод, и Мирон с ужасом увидел, как на раскрытые страницы капают слезы. Наташа сидела тихо, не всхлипывала и ничего не говорила, а прозрачные слезы все струились и струились по ее бледным бескровным щекам. Огромная, раздирающая душу жалость вдруг поднялась в нем, затопив все сомнения и трезвые резоны, и эта горячая волна накрыла собой ту пропасть, которая лежала между ним, двадцатидвухлетним здоровым мусульманином, и неизлечимо больной семнадцатилетней русской девочкой. Он не бросит ее, не может бросить. Или они оба спасутся, или умрут. Но они будут вместе до конца.
* * *На следующий день после разговора с Ташковым Зоя Смирнягина отправилась по тому адресу, который он ей оставил. Дверь ей открыл молодой симпатичный парень.
— Вам кого?
— Мне нужна Ирина.
— А она на работе.
— На работе? Сегодня же воскресенье, — растерялась Зоя.
— Так она каждый день работает, без выходных.
— Не подскажете, где мне ее найти?
— Она на соседней улице, в шестнадцатиэтажке, лестницы моет.
— Спасибо, — пробормотала Зоя.
Шестнадцатиэтажный дом на соседней улице она нашла легко, все остальные дома были девяти- и двенадцатиэтажными. Зоя подошла к подъезду и через широкое окно увидела худенькую некрасивую девушку, которая мыла пол в просторном холле. На улице прямо перед окном стояла скамейка, Зоя уселась на нее так, чтобы видеть Иру. То и дело в подъезд входили люди, топая грязными ботинками по только что вымытому полу и оставляя следы, и Ира тут же принималась снова мыть то место, которое только что сверкало чистотой. Иногда она выпрямлялась и согнутой в локте рукой вытирала лицо. Сначала Зоя подумала, что она отирает пот, но потом поняла, что это не пот, а слезы.
