Пристрастие к смерти - Джеймс Филлис Дороти

Ей оставалось прожить еще два трудных отпускных дня, прежде чем настанет время возвращаться на службу. Она, конечно, могла поехать домой, если бы не считала теперь домом эту свою квартиру. И едва ли стоило труда тащиться в Клактон, в квадратное, под высокой крышей, загородное бунгало, где ее вдовствующая мать живет уже двенадцать лет после смерти отца. Кэрол не была там уже год и два месяца. Вечер пятницы был священным и неприкосновенным временем; в этот вечер она могла надеяться, что Пол заедет к ней часа на два по дороге в свой избирательный округ. Воскресенье она тоже всегда берегла для него. Мать, привыкшую к небрежению с ее стороны, это, похоже, уже перестало волновать. Сестра матери жила в таком же бунгало по соседству, и две вдовы, забыв о былых распрях, устроились в своем мирке, поддерживая друг друга. Течение их ограниченных кирпичными коробочками жизней отмерялось маленькими удовольствиями: поездками в магазин, утренним кофе в любимом кафе, обменом книг в библиотеке, просмотром вечерних телевизионных программ с одновременным ужином на сервировочном столике. Кэрол почти перестала интересоваться их жизнью, тем, почему, живя у моря, они никогда к нему не ездят, о чем они между собой говорят. Она могла бы сейчас позвонить матери, и та нехотя согласилась бы ее принять, хотя была бы недовольна тем, что придется стелить вторую постель, вместе есть, что ей помешают в выходной день смотреть телевизор. Кэрол напомнила себе, что сама в течение трех последних лет приучала мать не ждать внимания с ее стороны и радовалась, что времени, предназначенному для Пола, не угрожают никакие требования из Клактона, поэтому было бы неприлично позвонить теперь и броситься домой в надежде найти там утешение, о коем она не имела права просить и коего ее мать, даже если бы знала правду, не могла ей дать.

Шесть сорок пять. Если бы сегодня была пятница, он бы уже подходил к дому, приурочив свой приезд так, чтобы в холле никто не мог его увидеть. Раздался бы один длинный звонок и два коротких — его условный сигнал. И тут действительно раздался звонок — один, долгий и настойчивый. Кэрол показалось, что следом она услышала и короткий, потом еще один, но это было лишь игрой воображения. На один чудесный миг, не более, она подумала, что он пришел, что все это было идиотской ошибкой, крикнула: «Пол, Пол, дорогой мой!» — и почти врезалась с разбегу в дверь. Потом сознание вернулось к реальности, трубка домофона чуть не выскользнула из ее вспотевшей ладони, а во рту сделалось так сухо, что ей почти послышался шелест губ, когда она прошептала:

— Кто там?

Ей ответил высокий женский голос:

— Можно мне к вам подняться? Я Барбара Бероун.

Кэрол, не задумываясь, нажала на кнопку и услышала жужжание открывающегося замка и щелчок захлопнувшейся двери. Теперь уже было поздно передумывать, но она знала, что и в любом случае у нее не было выбора. В нынешнем своем отчаянном состоянии она не отказалась бы от встречи с кем угодно. А эта встреча была неотвратима. С самого начала романа с Полом Кэрол хотелось увидеть его жену, и вот сейчас ей предстояло с ней познакомиться. Она ждала, как раньше ждала его, открыв дверь и прислушиваясь к гудению лифта, к приглушенным шагам по ковру.

Барбара Бероун шла по коридору легкой походкой, небрежно-элегантная, вся какая-то золотистая, неуловимый летучий аромат духов предшествовал ей, растворяясь в воздухе. На ней было кремовое пальто из тонкого сукна с широкими проймами и складками на груди; рукава — из какого-то более тонкого материала иной выделки. Черные кожаные туфли казались такими же мягкими, как ее черные перчатки; на плече сумка с тонким ремешком. Она была без шляпы, пшеничные волосы с бледно-золотистыми прядями закручены на затылке в длинный валик. Кэрол удивило, что она в состоянии замечать детали: ведь она обратила внимание даже на ткань рукавов и успела подумать, где та была куплена и во сколько обошлась.

Кэрол почудилось, что, войдя в квартиру, Барбара Бероун окинула ее взглядом своих синих глаз и откровенно, чуть презрительно оценила.

— Садитесь, пожалуйста, — пригласила Кэрол голосом, который даже ей самой показался хриплым и неблагозвучным. — Могу я вам предложить что-нибудь выпить? Кофе, шерри, вина?

Сама она направилась к стулу Пола. Ей показалось невозможным, чтобы его жена села там, где она привыкла видеть его. Женщины оказались друг против друга, их разделяло несколько ярдов. Барбара Бероун посмотрела на ковер под ногами, словно хотела удостовериться, что он достаточно чист, прежде чем поставить сумку у ног.

— Нет, благодарю вас, — ответила она. — Я долго не задержусь. Мне нужно поскорее вернуться, должен прийти кое-кто из коллег Пола. Они хотят обсудить поминальную службу. Она состоится не раньше, чем полиция раскроет, кто его убил, но такие вещи должны быть решены заранее, если речь идет о церкви Святой Маргариты. Судя по всему, они не считают, что ему, бедолаге, положено Аббатство. Вы, разумеется, придете? Я имею в виду — на поминальную службу. Там будет столько народу, что ваше присутствие останется незамеченным. Я хочу сказать, вам незачем испытывать неловкость передо мной.

— Да нет, я никогда не испытывала перед вами неловкости.

— Вообще это так ужасно. Не думаю, чтобы Полу понравилась вся эта суета. Но избирательный округ считает, что поминальная служба должна состояться. В конце концов, он был министром. Кремация пройдет в присутствии узкого круга. Во всяком случае, полагаю, вам не стоит туда ходить, вы согласны? Там будут только члены семьи и действительно близкие друзья.

Близкие друзья. Кэрол вдруг захотелось громко рассмеяться.

— Вы пришли именно для этого? — спросила она. — Чтобы рассказать мне об организации похорон?

— Я думала, Пол хотел бы, чтобы вы знали. Все же мы обе любили его — каждая по-своему. И обе заинтересованы в том, чтобы сберечь его репутацию.

— Вам нечему научить меня в том, что касается охраны его репутации. Как вы меня нашли?

— О, я уже много месяцев знаю, где вас искать. Мой кузен нанял частного сыщика. Это было совсем нетрудно — нужно было просто поехать вслед за Полом в пятницу вечером. Потом сыщик исключил все семейные пары в этом доме, всех старух и одиноких мужчин. Остались только вы.

Она сняла перчатки, положила их на колени и стала разглаживать тонкими пальцами с розовыми ногтями. Потом, не поднимая головы, продолжила:

— Я здесь не для того, чтобы создавать вам неприятности. В конце концов, в этой ситуации мы с вами вместе. Я здесь, чтобы помочь.

— Мы ни в какой ситуации не вместе. И никогда не были. И что вы имеете в виду, когда говорите «помочь»? Уж не предлагаете ли вы мне денег?

Барбара Бероун подняла взгляд, и Кэрол почудилась в нем тревога, как если бы ее гостья восприняла вопрос всерьез.

— Да нет. Я не думала, что вы нуждаетесь. Это Пол купил вам эту квартиру? Она довольно тесная, вы не находите? Тем не менее вполне милая, если вы предпочитаете жить в пригороде. Боюсь, он не упомянул вас в своем завещании. И это еще одна вещь, которую вам, как я полагаю, следует знать, если она вас интересует.

— Эта квартира — моя, — излишне громко даже для собственных ушей сказала Кэрол. — Депозит был внесен мною, ипотеку выплатила тоже я. Вообще-то это не ваше дело, но если у вас есть опасения на мой счет, забудьте о них. Мне ничего не нужно ни от вас, ни от кого бы то ни было, имеющего отношение к Полу. Женщинам, которые предпочитают всю жизнь быть на содержании мужчин, даже в голову не приходит, что некоторым из нас приятнее платить за себя самим.

— А у вас был выбор? — Онемев, Кэрол слушала, как высокий голос продолжал: — Надо отдать вам должное, вы всегда были очень осмотрительны. Меня это в вас восхищало. Наверное, нелегко было встречаться с ним лишь тогда, когда у него не было более важных занятий.

Забавно, что оскорбление не было намеренным. Несомненно, она умела обидеть, если хотела, но это высказывание вырвалось у нее случайно, исключительно по причине самовлюбленности, столь всепоглощающей, что она позволяла ей говорить все, что приходило в голову, — не желая ранить нарочно, но и не давая себе труда подумать, не ранят ли ее слова. «Пол, как ты мог жениться на такой женщине? — подумала Кэрол. — Как ты мог позволить так себя обмануть? Она глупа, третьеразрядна, злобна, бесчувственна и убога умом. Неужели красота так важна?»