Перо бумажной птицы - Елена Ивановна Михалкова
Но Сергей сказал, что у Макара всегда было извращенное чувство юмора и с годами становится все хуже, страшно представить, что с ним будет в старости, если только Илюшин доживет.
Эпилог
Сестра уехала в субботу около десяти. Обещала вернуться к обеду, но не появилась ни к вечеру, ни на следующее утро.
Пашка в ответ на расспросы родных делал морду кирпичом, но на душе было тошно. Он нутром чуял, что Дашка влезла во что-то паршивое.
И старшие словно с цепи сорвались. Весь день ходили за ним, хихикая, как больные. Обычно Пашке удавалось оставаться незаметным. Но страх за сестру проявил его, сделал видимым.
Он еще с обеда почувствовал, что назревает что-то нехорошее. Инга, Вадим и Олег перешептывались у него за спиной, за столом перебрасывались только им понятными шутками, и взгляды их скользили по нему. Он быстро доел, помыл за собой посуду и собирался удрать, но мать остановила его требовательным вопросом:
– А где Дарья?
– Не сторож я сестре своей, – хмуро ответил Паша, переиначив вылезшую откуда-то цитату.
– А ну не хами матери! – Она отвесила ему подзатыльник.
– Кому сказали, матери не хамить! – рявкнул Олег и тоже дал ему леща.
Паша клацнул зубами. Отскочил, потирая затылок. Инга тихонько засмеялась.
Это что-то новенькое. При Даше никто из старших не осмеливался так себя вести. Она их строила, как салаг. Всего сутки с небольшим как ее нет, а они уже звереют.
Пашка нахмурился и припомнил кое-что. Утром старшие обшаривали кладовку. Что они искали?..
Он притащил стремянку, забрался на верхнюю полку, перерыл шмотье и понял, наконец. Сумку они искали! Большую спортивную сумку, которую Дашка сто лет назад выиграла на почте в лотерею. Сумки не было. Черт ее знает, куда она делась! Может, мать загнала.
Зато теперь ясно, отчего братья с Ингой облизываются на него, как вампиры на девственницу. Решили, что Дашка свалила с концами, а его бросила одного.
«Ну, теперь тебе жизни не будет», – отчетливо прозвучал чей-то голос в Пашкиной голове.
Ему стало не по себе. Отольются кошке мышкины слезки. Инга, Олег и Вадим отведут на нем душу, расквитаются за те несколько месяцев, что Дашка держала их в страхе.
На дверь кладовки изнутри навешен хлипкий крючок. Пнешь посильнее – слетит.
К вечеру Пашка ощутил сгустившуюся ненависть так отчетливо, словно его окунули в бочку со смолой. Не продышаться от вязкой массы, забившей ноздри.
Он привык полагаться на себя, не на сестру, но, ложась спать, обратился к ней, как к ангелу-хранителю: «Дашка, не бросай меня тут одного! Если ты уехала навсегда, хоть маякни. Я тогда тоже ноги сделаю. Мне после твоих выступлений ловить нечего».
Ночью дверь кладовки вышибли. Троица ввалилась внутрь. Брыкающегося Пашку вытащили в коридор и понесли куда-то. Он отчаянно извивался, кого-то куснул, но держали его крепко. В голове мелькнуло: «На улицу тащат, уроды». Днем Инга ходила вокруг надувного бассейна, где плескалась Иришка, и зачем-то потребовала долить в него воды.
Пашка понял, что догадка верна. Будут топить, как котенка. И утопят, запросто.
Он пытался заорать, но рот зажали крепко.
– А чего это вы затеяли?
Громкий, хоть и сонный голос Светки.
Вадим цыкнул на нее: «Тихо, дура! Мать разбудишь!»
– Я какать захотела! – поделилась Светка, не понижая голоса. – А туалетной бумаги нету!
– Инга, найди ты ей бумагу!
Хватка его мучителей на секунду ослабла, и Пашка тут же этим воспользовался. Дернулся изо всех сил, вывернулся, брякнулся на пол. Пополз на четвереньках под кухонный стол, и пока его в темноте и неразберихе пытались достать, лупил по рукам и мордам. В конце концов выскочил с другой стороны, помчался к чердачной лестнице и взлетел по ней на самый верх, как перепуганный кот.
– Только суньтесь! – прошипел сверху.
Три хари, задранных к нему снизу, в разных выражениях известили, что ему конец. Пашка бы плюнул в них, да во рту пересохло.
Он забрался на чердак, закрыл крышку люка. Подумал, покрутился – и лег сверху. Жестко, неудобно, а что поделать? Зато проснется, если старшие полезут наверх.
Сон был рваный и такой тяжелый, что лучше бы вообще не засыпал. Пашка очнулся весь в пыли, грязи и липкой паутине. Откуда что взялось! Еще и в стекловату ухитрился влезть локтем. Рука чесалась так, словно он ночевал в муравейнике.
В минуту слабости он подумал, не рассказать ли обо всем матери. Когда он был маленький, она иногда вставала на его сторону…
Но мать ему не поможет. Вернее, поможет, но понарошку. Позовет Ингу с Олегом и примется нудеть: «Сейчас же извинитесь перед братом!» Вот и все ее вмешательство.
Извинения-то ему очень помогут, ага.
Короче, пора валить. И быстро, пока старшие дрыхнут.
Он приоткрыл люк, в любую секунду готовый драпать вглубь чердака. Под лестницей было тихо. Это еще ни о чем не говорило – могли и засаду устроить. Пашка собрался с силами, разве что не перекрестился – и полез вниз.
Никого. Мухи вьются над столом, где после ужина никто не убрал посуду с остатками еды.
Мать была на огороде. Он слышал, как она разговаривает с соседкой.
Пашка скользнул в свою каморку и остановился, зажав нос ладонью. Ну и вонь! До него старшие не смогли добраться, так отвели душу на их комнатенке. Он едва не расплакался как малолетка, когда увидел, что они сделали с Дашкиной занавеской.
Отсюда брать нечего. Все испакощено.
Посреди разгромленной комнаты блестела кучка серебристых осколков. На некоторых видны были бурые потеки. Ракета, попавшая под чью-то босую ногу, дорого продала свою жизнь.
Пашка вытер слезы, перевел дыхание. Ладно, запасные штаны есть в общем шкафу. Что ему еще надо?.. Вода, печенье… Шоколад. Ножик! Пока тепло, пару дней пересидит в лесу. Там есть старый шалаш, еще рыбаки делали. А дальше видно будет.
На сборы ушло десять минут. Пашка очень торопился. Светка с Иркой могут проснуться в любой момент. Поднимут шум, а там и старшие протрут зенки…
Выйдя из дома, он пристроил груз поудобнее. Рюкзак старый, лямки длинные. Мешок бьет по заднице при каждом шаге…
По дороге медленно катился длинный черный «Мерседес». Такие сюда заезжали редко. В другое время Пашка заинтересовался бы, но сейчас он едва передвигал ноги. Так плохо ему еще никогда не
