Владимир Тодоров - Пятый арлекин
К своему юбилею Неживлев готовился с особей тщательностью, что же касается сервировки стола и меню, то этим профессионально занимался заведующий производством крупного столичного ресторана Чуриков, известный деловому миру с пятидесятых годов и переживший, благодаря звериному чутью и связям, сотни peвизий и внезапных проверок, будучи осведомленным о них хотя бы за несколько часов. Все уважительно называли его Хозяином, потому что кроме бешеных денег, как это было известно узкому кругу близких к нему лиц, Хозяин был тесно связан с уголовным миром, и более того — имел на него влияние. Естественно, Чурикова пригласили на торжество не в роли обслуживающего персонала, для этого были выделены два молодых расторопных официанта, а в качестве уважаемого дорогого гостя. Знал Чуpиков обо всех ужасающе много, но никогда не пользовался этим в ущерб доверию, за что считался незаменимым при многих жизненных обстоятельствах.
Компания, приглашенная на день рождения Неживлева, была примечательна одним свойством: всех объединяла общая идея. Уж какая идея — это иной вопрос, который требует пояснения, потому что в социалистическом обществе само понятие идеи стало естественно восприниматься в единственном смысле — идейном, если можно так выразиться. Пусть только про кого-нибудь скажут, что он «человек с идеей», как большинство тут же посчитает, что этот человек непременно вынашивает серьезную и важную мысль, обязательно направленную на всенародное благо. В то же время, «человек с идеей» может оказаться совершенно другого рода и реализовывать ее в сомнительном, с точки зрения закона и морали, направлении. Итак, если согласиться, что круг лиц, объединенных одной идеей,— не всегда те, кто неустанно печется о человечестве, легче будет приступить к характеристике гостей. Вне всякого сомнения, главной фигурой был здесь Александр Григорьевич Краснов. На тот период времени Краснову исполнилось сорок лет. Внешность он имел,вроде бы и солидную, и в то же время проскальзывало в ней что-то мальчишеское. Он знал об этом, и пользовался этим контрастом в каждом конкретном случае особым образом, достигая при этом максимальной выгоды. Там, где дело требовало солидного академического подхода и представительства, Краснов был внушителен и непреклонен в своем решении. В иной момент он преподносил себя в ином плане — в виде инфантильного, не достигшего зрелости мужчины, он и это исполнял с блеском и совершенством, которые могли бы принести ему заслуженную славу в любом театре страны, когда бы мог он подобным образом перевоплощаться на сцене. К слову сказать, талантливые актеры в жизни исполняют свои обязанности на сцене более чем посредственно, видимо не ощущая немедленной материальной пользы от необходимого перевоплощения. Особенно, хорошо удавалось проявить себя Краснову с женщинами тридцати и чуть более лет, не утратившим надежду на тихое семейное счастье, хотя и в чисто деловых отношениях, там, где требовалось сначала прикинуться «человеком несведущим в каком-либо вопросе, а потом выпустить когти и намертво прижать партнера, Краснов проделывал подобный номер на соответствующем уровне. Интересно отметить, что будучи от природы трусливым и постоянно боясь физической расправы, он умел даже опытному человеку внушить о себе мнение, как о сильной беспощадной личности, могущей постоять засебя и, тем более, отомстить. Последнее качество было присуще ему и в самом деле, так что не приходилось прибегать к игре для полной убежденности.
В тесной благонадежной компании любил Краснов заметить, что происходит от «того самого» Краснова, но говорил об этом как бы в шутку и так, будто и гордился этим родством и, в то же время, осуждал его. И выходило, что заведись, положим, в их кругу человек, который мог бы подобный разговор понять иначе чем следует и информировать о нем соответствующие инстанции, то все равно, кроме анекдота, ничего бы не вышло. Таким образом, Краснов всегда страховал себя и не позволял расслабляться ни при каких обстоятельствах, приучившись к постоянному самоконтролю. Краснов-то и был «крестным отцом» Неживлева, бывшего Яроцкого. Он же ему и невесту подыскал, откупив у известного спившегося спортсмена за три тысячи рублей, чтоб тот не пришел по пьяному делу на свадьбу и не учинил дебош. Но скандала боялся Краснов: нежелательно было на этой престижной свадьбе, где не было приглашенных ниже полковника, оглашать прошлое невесты, которую на некоторых загородных дачах окрестили «мармеладницей Ирэн», за любовь к «сладкой» жизни. Тот же Краснов и присоветовал Яроцкому сменить фамилию, зная, каким авторитетом пользуется генерал в определенных кругах. Впрочем, в этом вопросе мнение Краснова полностью совпало с мнением генерала Неживлева.
Происходил Яроцкий из провинциальной еврейской семьи, хотя тщательно скрывал это, впрочем, умея в нужную минуту и с нужными людьмм обмолвиться несколькими фразами на родном языке. С Красновым Неживлева связывало многое: Александр Григорьевич привил робкому застенчивому студенту искусствоведческого факультета тягу к роскоши, соблазнил неслыханными гонорарами, угадав в нем чутье к старине, равное таланту в любой области науки или искусства. Но что странно, будучи по натуре махровым антисемитом, приблизил его к себе и в самое скорое время сделал своим близким другом, предугадав, что судьба сведет их надолго, если не навсегда. Уж больно выигрывал в закулисных сделках голубоглазый, застенчивый поначалу Неживлев в сравнении с прожженными акулами антиквариата, группировавшимися вокруг известного всем специализированного магазина по продаже раритетов прошлого.
На этом магазине следует остановиться особо, не в ущерб, конечно, развитию торжества в доме Неживлева, где на стол уже начали выкладывать заливную дичь, расставлять хрустальные рюмки с серебряной окантовкой, официанты внесли несколько серебряных ведер со льдом для шампанского. И все-таки, не затронув этот самый магазин, нельзя в достаточной степени осветить фигуру одного из гостей, занимавшего далеко не последнее место на этом пиршестве. Антикварный магазин, по старым понятиям, давно похороненным в советском быте, «содержал» (практически так оно и было) некто Игин Николай Петрович, маленький невзрачный человечек, за которого несведущий гражданин не дал бы, как говорится, пятака в базарный день. На самом же деле, этот самый Игин, по выражению антикварной элиты, стоил на тот день не меньше полумиллиона, причем, в самом прямом смысле слова. Конечно, обыкновенному человеку, просиживающему за конторским столом с девяти и до шести пятнадцати или простаивающему за токарным станком, получающему в зарплату или аванс около ста рублей, и в голову не может прийти, что в наше время, которое зовет идти вперед и честно грудиться, существуют индивидуумы, обладающие пятьюстами тысячами рублей! Естественно задаться вопросом, каким образом можно заработать полмиллиона в полновесных советских рублях, тем более, что Игин был не самым высшим деятелем такого сорта, но все же одним из самых главных. Секрет раскрывается в возможностях самого процесса принятия в магазин антикварных ценностей. Принимали их в то время, как правило, одна или две девушки, облеченные государственным доверием производить оценку произведений искусства, ну и сам Игин, который завершал куплю-продажу. Приносит, к примеру, ветхозаветная гражданка мейсенскую фарфоровую вазу и заискивающе смотрит на оценщика, ожидая сумму не более чем в двести рублей при ее истинной стоимости в три или четыре тысячи. Девушка, стоящая по ту сторону барьера,— отличный психолог, к тому же достойно выдрессированная Игиным, приветливо улыбаясь, назначает цену в четыреста, уверенная, что отказа не будет. Ваза же затем самим Игиным реализуется постоянному клиенту за ее истинную стоимость. Таким образом. Игин, в иные дни, «зарабатывал» до пяти тысяч рублей, что равно доходу человека, честно зарабатывающему свой хлеб за несколько лет. Естественно, часть нажитых таким путем денег Игин отдавал своим подручным. В этом магазине и был своим человеком Краснов. В него же ввел на правах близкого друга и доверенного лица Семена Михайловича Неживлева. Много людей работало на них, выискивая по бескрайним российским областям фарфор, бронзу, картины, гравюры, иконы, словом, все, что осталось у случайных людей от былого барского великолепия. И такое попадалось этим «варягам», что специалисты из музеев руками разводили и приходили в неописуемый восторг. Да только ахать лишь и могли, потому что приобрести музею произведения искусства после того, как попадали они к Краснову и Неживлеву, никак было невозможно: не хватало средств. Да к ним, по сути дела, обращались только лишь для атрибутации предметов, а уходили они в дальнейшем в частные коллекции разбогатевших на торговых операциях деловых людей, как они себя сами величали (чтобы не употреблять какого другого, малопочитаемого слова), или за границу.
