Джеймс Кейн - Почтальон всегда звонит дважды. Двойная страховка. Серенада. Растратчик. Бабочка. Рассказы
Мы станцевали еще один танец, и, видит Бог, тянуть не было смысла. И я спросил, не желает ли она подняться наверх. Не успела закончиться очередная мелодия, как она уже вывела меня из залы.
Мы поднялись, вошли в ее комнату, и она включила свет. Обычная спальня обычной шлюхи. За исключением одного предмета. На бюро стояла подписанная фотография Энзо Лючетти, баса, с которым я пел много лет назад во Флоренции. Сердце у меня упало: а что если он в городе? Тогда надо сматываться, и как можно быстрей. Я взял фотографию и спросил, кто это. Она ответила, что не знает. До нее здесь жила другая девушка, совершенно потрясающая, она даже побывала в Европе, но потом подхватила enferma[74], и ей пришлось уйти. Я поставил фотографию на место, заметив, что, судя по всему, на ней снят итальянец. Она спросила, не итальянец ли я. Я ответил — да.
Заняться больше было нечем, кроме как осуществить цель своего визита. Она начала скидывать одежду. Я тоже начал раздеваться. Затем она выключила свет, и мы легли. Я не хотел ее, но меня охватило какое-то странное неестественное возбуждение, наверное, оттого, что я знал, что должен овладеть ею. Все свершилось невероятно быстро и как бы прошло мимо меня. Мы лежали рядом, и я пытался заговорить с ней, но разговаривать было не о чем. Затем я овладел ею еще раз; следующее, что помню, — я уже одеваюсь. Десять кетсалей. Я дал ей пятнадцать. Тут она стала страшно любезной и ласковой, но все это напоминало назойливость пуделихи, норовившей забраться вам на колени. Домой я вернулся в начале одиннадцатого. Хуана уже спала. Я разделся, не зажигая света, влез в постель и подумал, что наконец наступит желанное успокоение. Но тут дирижер снова ткнул в меня палочкой, и я пытался запеть, а вокруг стоял хор, не сводя с меня глаз, и я страшно закричал, стараясь объяснить им, почему не могу петь. Проснулся, но крики все еще отдавались эхом в ушах, а надо мной стояла она и трясла меня за плечо.
— Милый! Что ты?
— Просто сон.
— А-а…
И она вернулась в свою постель. Болела уже не только переносица, все лицо разламывала чудовищная боль, и я снова заснул не раньше двух.
* * *С того дня я начал метаться, словно в лихорадке, и чем больше метался, тем сильнее донимала эта проклятая внутренняя дрожь. Я ходил туда каждый вечер, в конце концов Мария так опротивела мне, что стало тошно на нее смотреть. Я попробовал встречаться с другими девочками, латиноамериканками, но и они мне опротивели. Пошел в другое заведение и попробовал с другими. Затем принялся подбирать их просто на улице и в кафе и заводить в дешевые гостиницы. Регистрироваться там не просили, да я и не навязывался. Просто платил деньга, трахал их и около одиннадцати отправлялся домой. Затем вернулся в «Ла Лоча» и снова занялся Марией. Чем больше их у меня было, тем сильнее хотелось петь. И все это время я по-настоящему желал только одну женщину в мире, этой женщиной была Хуана, но Хуана обратилась в лед. После той ночи, когда я разбудил ее страшным криком, она вела себя так, словно мы едва знакомы. Мы говорили на разные отвлеченные темы, но стоило мне сделать хоть маленькую попытку к сближению, как она тут же замыкалась и делала вид, будто вовсе меня не слышит.
Однажды ночью снова заиграли вступление к «Паяцам» и я приготовился выйти из-за занавеса, чтобы опять увидеть дирижера. Но я уже почти привык к этим видениям и проснулся. Попробовал задремать снова, как вдруг с ужасающей отчетливостью осознал, что я не дома. Я был в постели с Марией. Должно быть, лежал, слушая ее визгливую болтовню о том, что дожди скоро кончатся и наступит хорошая погода, и заснул. К тому времени я стал постоянным клиентом, и вот она, выключив свет, оставила меня в покое. Я вскочил, включил свет и глянул на часы. Два. Торопливо натянул одежду, бросил на бюро банкноту в двадцать кетсалей и сбежал вниз. В зале полным ходом шла ночная жизнь. Армейские чины, адвокаты, кофейные короли и банановые магнаты — все были здесь, девушки суетились, спаржа подавалась горами, радио, фонограф и пианино гремели на полную мощность. Я вылетел из двери. У края тротуара выстроилась целая вереница такси. Я прыгнул в машину и поехал к дому. Наверху горел свет. Я вошел и начал подниматься по ступеням.
На полпути вдруг почувствовал, как что-то движется мне навстречу. Отступил на шаг и сжался в ожидании удара. Но удара не последовало. Она промчалась мимо вниз, но в полутьме я успел увидеть, что одета она на выход. На ней была красная шляпа, красное платье, красные туфли, золотые чулки, по лицу размазана помада. Впрочем, отметил я все это лишь мельком. Главное было не это, а то, что она неслась, словно ветер. Преодолев прыжком ступеней шесть, я нагнал ее у двери. Она даже не вскрикнула. Она вообще не кричала, не говорила громко, нет, этого за ней не водилось. Молча впилась зубами мне в руку и рванулась к двери. Я снова поймал ее, и мы начали драться, словно пара диких животных. Затем я отшвырнул ее к стенке, обхватил обеими руками и понес наверх, а она била меня каблуками по коленям. В спальне я отпустил ее. Мы стояли лицом друг к другу, тяжело дыша, глаза ее сверкали, как два огонька, а руки мои были скользкими от крови.
— Что это ты удумала? Куда собралась?
— Куда? В «Ла Лоча», откуда ты пришел.
Да, удар, что называется, под дых. Я был уверен, что она даже не слышала об этой самой «Ла Лоча». Однако постарался придать лицу невозмутимое выражение.
— Что за Лоча такая? Понятия не имею, где это.
— А-а, опять лгать, да?
— Не знаю, о чем ты. Вышел прогуляться и заблудился, вот и все.
— Ты лгать, ты опять лгать! Ты думать, та девочка не говорить мне о сумасшедший итальянец, который приходить к ней каждый ночь? Ты думать, она мне не говорить?!
— Ага, так вот где ты проводишь время!
— Да.
Она стояла и смотрела на меня, вызывающе улыбаясь. Наверное, я должен убить ее. Да, будь я настоящим мужчиной, я должен был бы взять ее за горло и душить, пока лицо не почернеет. Но я не хотел ее убивать. Колени у меня дрожали, я ощущал слабость и тошноту.
— Да, я туда ходить. Найти маленькая muchacha для компания, маленькая muchacha вроде меня, для приятный беседа и выпить чашка шоколада после сиеста. И что говорить эта маленькая muchacha? Только о сумасшедший итальянец, который приходить каждая ночь и давать ей на чай пять кетсалей. — Тут она, копируя Марию, произнесла писклявым голоском: — Si, cinco[75] quetzales!
Она меня добила. Я облизнул губы, постарался хоть немного унять дрожь.
— Ладно. Больше врать не буду. Да, я там был. И прошу, давай прекратим эту сцену и поговорим нормально, как раньше, а?
Она отвернулась, но я заметил, что губы у нее задергались. Я пошел в ванную и начал смывать кровь с руки. Так хотелось, чтоб она вошла туда вслед за мной! Если войдет, все еще можно поправить. Она не вошла.
— Не говорить больше. Ты не уходить, тогда уходить я! Adios!
И она слетела вниз и выбежала на улицу, прежде чем я успел выскочить на лестничную площадку.
14
Вылетев на улицу, я увидел, как от угла отъехало такси. Я закричал, но машина не остановилась. Другого такси в поле зрения не было, пришлось пройти в поисках целый квартал, пока я не оказался у гостиницы. Там я сел в машину и велел водителю отвезти меня в «Ла Лоча». К этому времени на улице выстроилось, наверное, штук двадцать автомобилей и жизнь во всех домах, похоже, била ключом. Тут мне пришло в голову, что, даже если она сюда и забежала, они вряд ли выдадут ее, а если я начну обыскивать комнату за комнатой, вполне могут вызвать полицию. Тогда я подошел к первому из припаркованных там такси и спросил водителя, не видел ли он девушки в красном платье, входящей в один из домов. Он сказал, что нет. Я сунул ему кетсаль и попросил в случае, если он ее заметит, зайти в «Ла Лоча» и сообщить мне. Потом подошел к следующему водителю, затем еще к одному и, раздав с полдюжины кетсалей, обрел наконец надежду, что стоит ей показаться на улице, как я через десять секунд буду об этом знать. И зашел в «Ла Лочу». Нет, девушка в красном отсюда не выходила, сказал индеец. Я заказал выпивку, сел на диван рядом с одной из девушек и стал ждать.
Около трех начала выходить адвокатура, затем военные, потом все остальные — те, кто не остался на всю ночь. В четыре меня выставили. У тротуара еще дежурили два-три такси, но все водители в один голос твердили, что никакой девушки в красном, равно в каком-либо другом платье, они на улице не видели. Я дал одному из них кетсаль и попросил отвезти меня домой. Там ее не было. Я разбудил японцев. После битого часа объяснений на ломаном испанском и выразительной жестикуляции я все же вытянул из них все, что они знали, и получил примерную картину того, что произошло. Около девяти она начала собирать вещи. Затем села в такси, погрузила в него багаж и уехала. Затем вернулась и, увидев, что меня все еще нет дома, снова ушла. Потом опять вернулась, уже во второй раз, примерно в полночь, в красном платье, и все расхаживала по комнате, поджидая меня. Затем вернулся я, произошла ссора, она снова вышла и больше уже не вернулась.
