Александра Маринина - Тот, кто знает. Книга вторая. Перекресток
Тем не менее к появившейся накануне вечером ярости и измотавшей ее за длинную ночь ревности утром прибавилось еще и раздражение, вызванное нравоучениями свекрови. Ира со злостью захлопнула сценарий, оделась и поехала к «Мосфильму», откуда отправлялся к месту съемки автобус с членами съемочной группы. Большинство, конечно, приезжало на съемки на собственных автомобилях, а Ира поедет вместе с ассистентами, помощниками и массовкой. Ничего, вот подкопит еще деньжат и тоже будет ездить на своей тачке, ни у кого не одалживаясь.
Пока автобус тащился по Ярославскому шоссе к Учинскому водохранилищу, Ира буквально изнемогла в борьбе с собственным организмом, который вдруг решил вспомнить, что всю минувшую неделю ему не давали как следует выспаться и отдохнуть. Руки, держащие открытую тетрадь со сценарием, безвольно падали на колени, глаза закрывались, а мозг упорно отказывался воспринимать напечатанный на бумаге текст, не говоря уж о том, чтобы запомнить его. А тут еще гример, сидящий через проход от нее, то и дело всматривался в Ирино лицо и огорченно качал головой, приговаривая:
— Господи, Ира, как мне тебя сегодня делать? Что ты сотворила со своим лицом? Оно же у тебя в два раза больше, чем обычно, в кадр не влезет. А глаза куда ты девала? Как без глаз работать?
Ира злилась на всех: на Лизавету, на гримера, на водителя автобуса, но в первую очередь — на себя саму. Ведь знала же, что закончились у нее таблетки от аллергии, еще два дня назад смотрела на опустевший флакон фенкарола и наказывала себе не забыть зайти в аптеку. И забыла. Ну как можно до такой степени потерять рассудок? В воскресенье в девять утра аптечные киоски в метро еще закрыты, а заехать в дежурную аптеку она уже не успевала без риска опоздать на автобус.
База отдыха вызвала у нее приступ ужаса. Почему-то Ира считала, что это должно быть нечто вроде санатория с многоэтажным корпусом и ухоженной территорией, на которой есть и дорожки для прогулок, и скамеечки. Здание будет, разумеется, со всеми удобствами, включая душ и туалет. На самом же деле база отдыха представляла собой два десятка деревянных неказистых домиков без канализации. Для умывания существовали обычные рукомойники, в которые нужно было наливать воду из ведра, а туалет являл собой традиционную дощатую будку-«скворечник», одаряющую каждого вошедшего неземным ароматом. Все вокруг было каким-то нищим, запущенным, неухоженным.
До начала съемок поговорить с Наташей не удалось, она постоянно была занята разговорами то с директором, то с оператором, то с руководителем массовки. Потом вдруг села в машину и куда-то уехала, появившись уже перед самой съемкой, когда Ира сидела в кресле у гримера. Начали репетировать, Ира с ужасом понимала, что не может связно произнести текст и вообще делает все не так. Наташа сначала терпеливо поправляла ее, потом начала сердиться. Ира очень старалась, но у нее ничего не выходило. Партнеры по сцене потихоньку выходили из себя и тоже начали сбиваться и делать не то.
— Перерыв двадцать минут! — громко объявила Наташа. — Ира, давай отойдем, поговорим.
Они вдвоем отошли в сторону, поближе к воде, и уселись на расстеленный кусок брезента.
— Что с тобой, Иринка? — заботливо и в то же время строго спросила Наташа. — Что происходит? Ты совершенно не можешь работать.
— Прости, — пробормотала Ира виновато. — Я сегодня действительно в плохой форме.
— Возьми себя в руки, маленькая моя, я же не могу отменить съемку. У тебя что-нибудь болит?
— Душа у меня болит.
— Что случилось?
— Натулечка, я давно хотела с тобой поговорить, но все случая не было… Мне обязательно надо с тобой поговорить, мне так плохо, ты не представляешь, — быстро заговорила Ира, боясь, что им помешают, и торопясь сказать самое главное. — Это ужасно, то, что случилось, но оно уже случилось и не дает мне жить, дышать не дает, и я ничего не могу с этим поделать…
— Да что случилось-то? Говори толком, время идет, — нетерпеливо перебила ее Наташа.
— Я… я влюбилась.
— Прекрасно, — усмехнулась Наташа. — И в кого же?
— В него.
— В кого — в него? Имя у него есть?
— Виктор Федорович.
Глаза Наташи сузились, сверкнули недобрым блеском.
— Как ты сказала? Виктор Федорович?
— Да, Натулечка. Виктор Федорович Мащенко. Я знаю, это ужасно, ты никогда мне этого не простишь…
— Господи, Ира, ну что ты несешь? При чем тут я? Ты вбила себе в голову какую-то бредятину и развела на пустом месте трагедию. Как ты могла в него влюбиться? Он же твой свекор, он отец твоего мужа.
— Я его люблю, — тупо проговорила Ира, глядя на водную рябь. — Ты не представляешь, Натулечка, как я его люблю.
— И представлять не хочу. Я вполне допускаю, что Виктор Федорович — славный человек, умный, образованный. Он очень обаятелен, это я хорошо помню по собственному опыту. Он умеет располагать к себе людей, вызывать доверие. Ты просто расположена к нему, любишь его как старшего родственника, как отца, в конце концов. Это естественно и очень хорошо. Но при чем тут твоя вина передо мной и, главное, твоя неспособность работать?
— Как ты не понимаешь! — вспыхнула Ира. — Я его не так люблю, не как отца, не как родственника. Я его люблю как мужчину. Я не могу, Натулечка, я умираю, я все время думаю о нем, мечтаю о том, как он меня обнимет, поцелует… А все это достается Лизавете! Я не могу этого вынести! Она вчера прилетела, липла к нему весь вечер, только что на колени не садилась, а я всю ночь промаялась, представляла, как они там, в спальне…
Ира снова разрыдалась.
— Тише. — Голос Наташи стал суровым. Она крепко взяла Иру за руку и повернула так, чтобы ее лицо не было видно находящимся неподалеку людям. — Прекрати истерику, на нас смотрят. Ты все это выдумала, это плод твоего воображения, и ты прекрасно знаешь, откуда все это тянется. Ты никогда не могла построить нормальные отношения с молодыми мужчинами, тебя всю жизнь тянуло к тем, кто значительно старше. Вот ты и выбрала в своем ближайшем окружении наиболее подходящий объект. Ты просто внушила себе, что испытываешь к Виктору Федоровичу какие-то особые чувства. На самом деле никаких особых чувств нет, и выбрось эту чушь из головы. Слышишь?
— Ты не должна так говорить, — всхлипывала Ира. — Я — взрослая женщина, у меня есть не только душа, но и тело. Душу обмануть можно, можно себя уговорить, убедить, можно даже запретить себе думать, но тело-то не обманешь! Я его хочу, Натулечка, я умру, если он мне не достанется.
— Выживешь, — холодно отрезала Наташа. — От этого не умирают. Ты уже достаточно наслушалась того, что тебе говорило твое тело. Тебе мало? Еще хочется? Не смей даже давать ему понять, что тебе в голову приходят такие мысли.
— Почему? Почему нельзя?
— Потому что нельзя. Если он твоего желания не разделяет, то тебе будет стыдно. Если же он пойдет у тебя на поводу и соблазнится молодым телом, то вы не будете потом знать, что с этим делать. Допустим, вы стали любовниками. И как вы после этого будете каждую ночь расходиться по своим спальням, каждый со своим супругом? Как ты будешь каждый день смотреть в глаза его жене, а он — твоему мужу? Как ты себе это представляешь? Ваша жизнь превратится в повседневный ад. Уверена, что Виктор Федорович понимает это очень хорошо. А у тебя пока еще ветер в голове гуляет.
— Да, — Ира рукавом отерла лицо, — он действительно понимает.
Наташа внимательно и настороженно посмотрела на нее.
— Ты что, говорила с ним?
— Да.
— И… что он сказал тебе?
— Он сказал, что он — отец моего мужа и никогда не сможет через это переступить.
— Вот видишь. — Наташа вздохнула с явным облегчением. — Виктор Федорович оказался в сто раз умнее и дальновиднее тебя. Он вас обоих спас от мучений и терзаний. Кстати, я совершенно не уверена, что ты ему нравишься как женщина. Мащенко никогда не был замечен в излишнем интересе к молоденьким студенткам. Даю голову на отсечение, что он не воспринимает тебя как потенциальную любовницу, а уж тем более жену.
— Да что ты понимаешь! — Ира в отчаянии снова повысила голос. Наплевать, что их слышат, пускай. Ей сейчас не до политесов. — Ты за всю свою жизнь знала только двух мужчин. Как ты можешь разбираться в этом? Как ты можешь судить?
— Для того чтобы разбираться в любви, совсем не обязательно переспать с сотней мужиков. Иди на грим, у тебя все потекло. И соберись, будь любезна, вся группа ждет. Нам надо работать.
Перед глазами у Иры заплясали желтые огоньки, ее захлестнула ярость. Наташка… Единственный человек на свете, с которым она могла посоветоваться, поделиться, перед которым могла выговориться. Наташка ее предала, оттолкнула, не захотела понять.
— Я тебя ненавижу! — выкрикнула Ира. — Это все из-за тебя!
— Успокойся, — Наташина рука плотной тяжестью опустилась на ее плечо, — возьми себя в руки. Что «из-за меня»? В чем я перед тобой провинилась?
