Шам - Виталий Фёдоров
Увы, от Хуссейна зависело примерно столько же, сколько и от самих убывающих, то есть вообще ничего. Не то чтоб большинство господ артиллеристов этого не понимали (ну, кроме совсем уж тупых), но в очередной раз поругавшиеся Повар с Рейхсмаршалом обитали где-то в параллельной (и, в полном соответствии с заветами старика Эвклида, не пересекающейся с ихней) вселенной, так что винить этих полулегендарных существ особого смысла не имело. А Хуссейн, к своему несчастью, наличествовал в реальности, данной в ощущениях, соответственно, ему и выносили мозг. В рамках приличия, разумеется, потому что чувак он хоть и на удивление (учитывая многие обстоятельства) адекватный, но премиальных может и лишить, если кто совсем уж охренеет в атаке. Посему, все ещё немного побурчали и разошлись – отбывающие (?) после обеда счастливчики из первой партии собирать вещи, а остальные просто по окрестностям.
– Интеллигент, в чипок пойдёшь? – Ёбарь и Мичман явно не планировали возвращаться к бесцельному возлежанию на шконках, в каковом и проходила большая часть дня обитателей палаток. – Там сейчас народу не много должно быть. К чаю чего-нибудь возьмём.
Антон задумчиво поскрёб уже прилично кустившуюся бороду. Тащиться через весь лагерь в расположенный аж за столовой магазин было лень, но и тупо валяться на грязном матрасе, рассматривая палаточный тент и одни и те же осточертевшие уже физиономии, надоело хуже горькой редьки.
– Пойдём… главное, чтоб всю зарплату там не оставить.
Спутники согласно закряхтели. Ассортимент лагерного магазинчика был исключительно привозным, из РФ, а по знакомым продуктам, пусть даже «Дошираку» и шоколаду «Алёнка», все успели соскучиться. Опять же, товар отпускали под запись в тетрадку, с последующим удержанием из зарплаты при окончательном расчёте, что как-то психологически облегчало расставание с кровью и потом заработанным звонким шекелем. С другой стороны, цены кусались – сто двадцать рублей за тот же несчастный «Доширак» было явным перебором.
По крайней мере, за каждый такой бессмысленный день им продолжало капать по пять тысяч, что давало хоть какое-то облегчение.
* * *– Этот сектор контролируй! – Гриша ткнул пальцем в заросший колючими сорняками пустырь между обочиной и ближайшими развалинами. – А то сиганут с дороги щучкой, и лови их потом…
Цуцик исполнительно закивал и с показной добросовестностью принялся бдеть в указанном направлении. Петренко лишь вздохнул – Цуцик особого доверия не внушал, но, по крайней мере, после полученных на днях живительных пиздюлей больше не пытался оспаривать авторитет ВрИО комотделения. Битие́ определяет сознание, как сказал бы Интеллигент.
Вообще командовать отделением Грише нравилось. Геморроя, понятно, куда больше, чем у рядового, или даже замкомо́да, но моральное удовлетворение перевешивает. Здоровые амбиции у Петренко, как и у любого нормального человека, имелись, и командирство, пусть и временное, выглядело неплохой ступенькой для дальнейшего движения наверх.
Морлок Афоне!
Ответственности, правда, тоже прибавилось. Гриша взял рацию.
– Морлок в канале.
Что там у тебя? Не барагозят?
– Не, всё норм. – Петренко окинул взглядом уныло сидящих на дороге пленных. – За отправку не слыхать, командир?
Минут через десять. Посматривай там.
– Принял.
Задание охранять отправку духов он воспринял без чрезмерного восторга, разумеется (мало ли что они выкинут, отвечай потом), но, в то же время, с некоторым внутренним удовлетворением. Что не говори, а кому попало такое не доверят, значит, руководство (а конкретнее, Афоня) о нём неплохого мнения. Что, прямо скажем, радовало.
Три десятка пленных сидели (а кое кто и лежал) прямо на пыльном и холодном асфальте, безучастно таращась в пространство. Многие были ранены, причём несколько человек так, что везти их куда-то, на взгляд Морлока, большого смысла не имело, разве что из наказательно-живодёрских побуждений. Командованию, впрочем, виднее. Импровизированный лагерь для иностранных (в смысле не сирийских и не иракских) пленных был переполнен, партизанская война в окрестностях продолжалась, отношения с курдами (и американцами, что важнее) отнюдь не улучшались, так что свежую, только вчера сдавшуюся партию черноармейцев отправляли куда-то в более безопасные места. Куда именно Гриша не знал, да и, честно сказать, волновало его это примерно никак. Его б воля, он бы эту публику вообще в плен не брал.
– Извиняюсь. – голос был тихим, застенчивым и, пожалуй, даже интеллигентным. – Воды не дадите немножко?
Петренко молча смерил взглядом духа. Длинный, тощий, весь какой-то нескладный, тридцатника ещё точно нет. Говор чистый, без малейшего акцента, лицо при этом восточное. Не кавказец, скорее всего, больше похоже на Поволжье.
Пленный, ободрённый неприлётом приклада по морде, кивнул на лежащего рядом на земле старика:
– Для него. Со вчерашнего утра не пили ничего.
Судя по здоровенному пятну, расползшемуся по наспех перебинтованному боку раненного, да и общему его виду, земные тяготы скоро перестанут заботить пожилого муджахида. Впрочем… неожиданно для самого себя Морлок вытащил из мародёрки полторашку воды и кинул её худому. Тот, неловко поймав бутылку на лету, благодарно кивнул, сказал: «Спасибо» и, не отпивая сам, принялся поить раненного. Без особого, впрочем, успеха – старик надсадно кашлял, и большая часть драгоценного питья вылетала обратно.
Гриша пожал плечами и, шуганув прикладом пару поползших к источнику воды пленных пошёл встречать три подъезжающих тентованных КАМАЗа, в которых, к некоторому его удивлению, оказались сирипуты, кажется из Мухабарата. Ладно, не его проблемы – главное, что через пять минут пленные перестанут быть ответственностью ШО «Ра́йдо» и, что самое приятное, его самого. А всё остальное в милости Аллаха, вот к нему и обращайтесь. Желательно при личной встрече.
* * *– Пиздец, мля. – меланхолично сказал Курбаши. – Охренеем разбирать.
Беспорядочная куча брезента и разнообразного шмурдяка, в которую превратилась складская палатка, к оптимизму и правда не располагала.
– Подождём, пока оттает чутка. – предложил Чемодан. – Сейчас вообще дело дохлое. Солнце поднимется, через час уже размёрзнется всё. А, Интеллигент?
Антону было немного не до того, он разыскивал по окрестностям старательно выстиранную вчера и развешанную на просушку одежду.
– А? Да, да, давайте подождём, пока счастье наступит… Я своё барахло пока перестираю. – он сделал ещё пару шагов и пробормотал себе под нос. – А для начала найду…
Краешек какой-то тряпки, торчащий из потхоньку оттаивающего песка, поддался неожиданно легко и наружу показалась …эээ… футболка, точно.
Был тот самый (один из двух за сутки) момент, когда пустыня кажется красивой – лучи восходящего солнца красят всё в нежно-розовый цвет, и обычно Шарьин, как те из его коллег, что склонны к созерцательности, не упускали случая полюбоваться видом. Но сегодня…
Так, ага… носок. Второго, правда, нет. Блин, неделю же вещи копил, надеялся, что их наконец-то отправят, и всё это барахло можно будет просто бросить здесь, а не отстирывать в ледяной воде. Увы, вчера под вечер нерадостный Хуссейн довёл ещё более нерадостным временным подчинённым, что военного борта не будет, а чартер заказан на двадцать третье декабря, то есть до убытия ещё одна неделя.
Ходить неделю в грязном Антон, разумеется, не собирался, поэтому перед отбоем добросовестно потратил на стирку полчаса, периодически матерясь и отогревая задубевшие руки подмышками. И всё бы хорошо, только…
– Шест наебнулся! – Курбаши извлёк из-под завалов складской палатки обломок дерева. – Это ж какой ветер должен быть?
– Ну так ты парусность прикинь. – Шарьин наконец-то решил, что найденных запасов ему до отлёта хватит, и, с охапкой грязных мёрзлых тряпок в руках, подошёл поближе. – С одного края видать присыпана нормально не была, начало поддувать, дальше-больше, ну и… – он сплюнул. – А этому шесту лет больше, чем тебе. И верёвкам столько же.
– Так уж прям и больше. – хмыкнул миномётчик, и ткнул корявым
