Лев Гурский - Никто, кроме президента
Воображение отказывало. Гэ Эс Же. Ничтожнейший псих Желтков. Мелкий гаденыш на подхвате у крупных гадов. Шестерка из бюро недобрых услуг. Копеечный политолог-дерьмоброс. Как же так? Концы не сходятся с концами. Чтобы этот мухомор, этот недомерок из телевизора, этот безумный борец с олигархами… Чтобы он был тем самым, перед кем выплясывали и Фокин, и Соловьев… Чтобы именно он заварил всю эту кашу… Немыслимо. Всем фигням фигня. Дас ист фантастиш! – сказал бы, наверное, бедняга Шрайбер. Даже по сравнению со всем нынешним бредом, к которому я почти уже притерпелся, этот казался чрезмерным…
– Как-то вы, Сергей Михайлович, сегодня выглядите обалдемши, – ерническим тоном проговорил Желтков. – Как-то вы в лице переменимшись. Чегой-то вы заметно удивимшись. А ведь я, между прочим, тоже не думал, что увижу вас здесь. Между пластмассой и культурой – дистанция огромного размера…
– Между вашей политологией и похищением детей – расстояние еще больше… – Я, наконец, обрел дар речи. С нею ко мне вернулась и способность наблюдать. Я заметил, как дочка министра, пользуясь моментом, тихо-тихо, осторожно-осторожно перемещается вместе с младшими детьми в сторону открытого люка.
– А-а! – с удовлетворением протянул Желтков. – Слава богу. А я-то все искал повод вас шлепнуть. Но раз вы слишком много знаете, то жить вам абсолютно незачем… Откуда, кстати, утечка? Хотя нет, стойте, не надо говорить. Я сейчас сам попробую угадать, откуда… Соловьев, да? Господи, конечно, у вас же дачи рядом, в Жуковке! Ну Лабух, ну решето, доберусь я до тебя!
– Боюсь, до него уже добрались, – заметил я. – Там, внизу.
– Ах, ну правильно! – спохватился недомерок. – Папочкин лимузин спалили, теперь папочке бьют морду. Одобряю, не при дочери его будь сказано… – Тут Желтков посмотрел на ребятишек, все понял и строго поманил их обратно пистолетом: – Эй, Адочка, детка, куда ты? Ну-ка брысь назад! К папе захотела? Я могу тебя отправить вниз намного быстрей… Вы представляете, Сергей Михайлович, – обратился он уже ко мне, – по милости этой паршивки нам пришлось увозить деток из Жуковки. А теперь к нам пожаловал этот пестрый сброд… Понять не могу, где все люди Фокина. Звоню ему, звоню Иванову… Впрочем, чего я вам объясняю? Вы ведь не знаете, кто такие Фокин и Иванов…
– Почему же, как раз знаю. – Я старался справиться с волнением, говорить спокойно и убедительно. – По крайней мере, второй из них уже труп, даю вам личную гарантию. А Волин давно не в Большом театре и вот-вот обратится к народу в прямом эфире… Вы тут можете, конечно, еще пострелять, но я советую вам сдаваться. Самое время, пора. Отпустите детей.
От моих слов Желтков попросту отмахнулся, словно от мошкары. Он меня как будто и слышал, но понимать не хотел. Или уже не мог.
– Отпустить? Чушь собачья! – заявил он. – Зачем мне их отпускать? Президент, разумеется, в театре, а с ним люди Фокина. У меня все под контролем. У меня все схвачено, глупый вы человек. Мои идеи всегда срабатывают. Рано или поздно я добиваюсь своего. Вы узнаете мой «макаров»? Он наградной, от МВД. У вас должно быть что-то похожее. А этот я купил у Березы. Вы с ним, кажется, ссорились, да? Теперь я из этого пистолета вашу ссору усугублю навсегда… Гуд бай, король пластмассы!
Я не успел даже испугаться, а Желтков уже давил на собачку. Сухой щелчок. Осечка? Еще один. Опять осечка? Еще. Еще.
Наставив на меня оружие, борец с олигархами продолжал нажимать и нажимать на спуск, но я вдруг все понял про этот пистолет – и с трудом удержался от смеха. Мне стало легко и свободно. Свинцовая тяжесть, которая все последнее время давила мне на плечи, теперь превратилась в легчайшую пенопластовую ношу, а затем и вовсе – в детский воздушный шарик. Шарик взмыл вверх и пропал в ночном небе над зданием Минкульта.
– Ада, – сказал я министерской дочери, не обращая внимания на Желткова, – больше ничего не бойся. Забирай Славу и Настю, спускайся с ними вниз, там найдешь человека по фамилии Лаптев. Скажешь, что все в порядке, чтобы он быстрее звонил Школьнику на телевидение… Запомнила? И богу своему не забудь сказать, чтобы прекращал погром. Хватит, все кончено, мы победили…
Ада сосредоточенно кивнула. Три фигурки – две маленькие, одна чуть повыше – метнулись к люку.
– Чушь, – упрямо сказал Желтков. Он никак не переставал мучить бесполезный спуск. – Куда все побежали? Слава, Настя, Ада! Дети, а ну вернитесь! Стрелять буду! Вернитесь, кому говорю! Ничего не кончено, не слушайте его, нет уже никакого Лаптева, он мертв, и Школьник, а еще раньше Ларягин… У меня есть дар, я всех сглазил, а у всех, кого я сглазил, не будет никакого будущего. Это ведь я, я придумал весь ваш судебный процесс… Слушайте, Каховский, почему он не стреляет? Он ведь заряжен! И Береза мне давал гарантию, что ствол в идеальном состоянии!
– Плохо вы знаете хозяина пистолета, – улыбнулся я. То чувство, что я испытывал сейчас к Березе, смахивало на нежность, ей-богу. – Это ведь такой скупердяй, такой потрясающий кидала! Лучший в мире Карлсон. Какие у него могут быть гарантии? Чтобы он да кому-то продал хоть что-нибудь полезное… Ну как же вы, взрослый человек, могли в это поверить? Наверняка оружие было с брачком, или он сам его и поломал… Давайте его сюда!
Я пошел прямо на Желткова, который попятился от меня, продолжая щелкать и щелкать с упорством метронома. Пятился он до тех пор, пока не ткнулся спиной в высокое металлическое ограждение крыши.
– Все, – сказал я. – Стоп. Дальше идти некуда.
И ошибся. Как выяснилось, министр Соловьев пилил государственные бабки избирательно. На свой «лексус» представительского класса он не поскупился, и в прачечную-бордельную закачал, по-моему, очень кругленькую сумму. Но менять ржавое старье на крыше Минкульта… Зачем еще? Кому это нужно? Кто полезет на крышу?
Ограждение оказалось до смешного ненадежным. Подозреваю, что его бы не взяли даже в металлолом. Хватило легкого толчка, чтобы это заслуженное железо России с печальным скрежетом расступилось и открыло вместо себя пустоту. Желтков, потеряв равновесие, канул вниз, но как-то успел извернуться и обеими руками ухватиться за край кирпичной кладки.
– Руку! Держитесь правой и подайте мне левую! – Я метнулся к пролому в ограде. – Я подхвачу, давайте!
Хотя еще минуту назад борец с олигархами хотел меня убить, я не собирался отвечать ему тем же. Нет уж, пускай поганец будет жив. Я очень бы желал ему пройти мой путь, от и до: арест, шконка в СИЗО, Савеловский суд, процесс, приговор… Здешний кирпичный барьер был гораздо надежней железного, Желтков вцепился в него крепко, и я не сомневался, что втащу этого шибздика без труда.
Если бы он только слушался меня! Но он поступил наоборот. Он освободил не левую, более слабую, руку, а правую. И ту не подал мне, а удержал на весу, скрестив средний и указательный пальцы.
– Каховский, я тебя все-таки сгла… – начал он злым шепотом.
Остаток слова ухнул вниз вместе с телом.
71. ШКОЛЬНИК
Пятнадцать минут до конца, девять – до снятия маски.
– …Нет, Леонид Иванович не угадал. Это не Никита Михалков. Но эта версия нам нравится, она заслуживает поощрительного приза… Конструктор «лего» – в студию! Аплодисменты я попрошу, третий сектор, не спать!..
Двенадцать минут до конца, шесть – до снятия маски. Сердце как отбойный молоток, долбит грудную клетку: ту-тук, ту-тук, ту-тук!
– …Как-как, Андрей Геннадьевич? Я не расслышал. Шойгу? Ответ неверный, но крайне интересный. Я бы даже сказал, перспективный. Приз за оригинальность – пожарная машина, это как раз в тему… Пожарную машину для Андрея Геннадьевича – в студию! Аплодисменты, пожалуйста! Первый сектор, молодцы, хорошо хлопаете, остальные отстают!..
Одиннадцать минут до конца, пять – до снятия маски. Сердце как взбесилось – туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда!.. Ну где же ты, Лаптев, гад, мерзавец, паразит? Звони, умоляю, звони! Зво… Тр-р-р-р! Это у меня в ушах тарахтит, или это мой сотовый?
– …Вопрос задает Александра Юрьевна Каминская, сектор номер шесть… Момент, Александра Юрьевна, не отходите от микрофона…
Лаптев! Господи, Лаптев! Золотой, брильянтовый, изумрудный, троекратное ура Лубянке!
– Еще секундочку, Александра Юрьевна, у меня звонок друга…
– Есть! Они у нас! – Голос Лаптева в трубке. И – отбой.
Бо-о-о-же, до чего же хорошо! Главное теперь, чтобы сердце не лопнуло от радости! Было бы совсем глупо получить инфаркт именно сейчас, в такой момент…
– Спасибо Александре Юрьевне. Ответ неправильный, но неожиданный и яркий. Он заслуживает аудиоплейера… Что? Что за шум? Александра Юрьевна еще ничего не сказала? Значит, мне почудилось. Значит, аплодисментами вашими навеяло. Пожалуйста, мы слушаем… Кто?
Михаэль Шумахер? Я же говорил: неожиданный, яркий, неправильный. Нет, аудиоплейер не отберу… Приз – в студию! Все секторы, с первого по шестой, погромче аплодируют… А у меня опять звонок друга, еще одного… Хлопайте, хлопайте…
