Георгий Миронов - Игуана
Если же груз хитроумно похищен, то цены на героин в Европе и Америке резко "вздрогнут". И тогда от "Папы" будет другой совсем счет.
По жирной спине Марфы обильно, в три ручья хлынули потоки пота. В этот момент и прозвучал второй звонок.
Это был международный звонок.
"Папа" говорил как всегда через секретаря-переводчика. Придурошная переводчица с легким акцентом, слегка, как всегда, заикаясь, переводила ей слова "Папы". "Наказ миссис Посаднице", - как сказала переводчица. Возможно "Папа" и не знал, как зовут его российскую подельницу "в миру". А может, его это и не сильно - интересовало. Такие люди в подробности не вникают. "Папа" передал, что она знает о пропаже груза. - сказала переводчица.
- Вот сволочь, - не сказала, но подумала Марфа. - Прошло всего-ничего, а этот старый пердун уже все знает.
При то, что и Марфа была уже далеко не молодой пердуньей, старость "Папы" придавала ему в глазах Марфы какой-то дополнительный уничижительный недостаток.
- Да... Это большое несчастье. Но передайте "Папе", что я что-нибудь придумаю. И свои долги я во всяком случае плачу во время.
Насчет долгов "Папа" предупредил, что, как это у вас русских говорят, "счетчик включен". Срок у вас две недели.
- За две недели я не успею организовать такой большой груз! - холодея спиной и животом прошелестела своим жестким голосом Марфа.
- Тогда "Папа" предлагает выполнить одно его несложное задание.
- Я все выполню. У меня много людей! В разных странах мира!
- Это хорошо. В одной такой стране и нужно будет провести одну небольшую акцию.
- Что за акция? - успокаиваясь спросила Марфа.
- Простая: надо будет похитить несколько картин из мадридского музея "Прадо".
- Каких картин? - насторожилась Марфа. Весь ужас невыполнимости задания стал наконец-то до неё доходить. "Прадо" ещё ни разу за всю его историю не обворовывали? Там охрана - лучшая в мире. Сигнализация, не доступная уму простого смертного. Да и из Испании картины потом не вывезти.
- Нужно взять несколько картин Эль Греко, в основном мужские портреты. Список и цветные слайды к Вам поступят сегодня вечером. И картины Веласкеса с карликами, - и портреты самих карликов, и фрагменты больших композиций, на которых карлики есть...
- Господи, - сказала себе давно не верящая ни в Христа, ни в Магомета Марфа. - Это ж уму не постижимо. Хорошо. что линия прочно заблокирована от прослушивания. Это ж кража века! Картины, как похищенные, так и испорченные вырезанием фрагментов, стоят, несколько миллиардов.
- Это примерная стоимость потерянного Вами груза героина, - словно услышав её мысленный вопрос заметила секретарша "Папы".
- Это все?
- Нет, чтобы подогнать стоимость потерянного Вами груза к стоимости картин, которые должны Ваши бригады похитить для "Папы", добавим сюда три картины Эль Греко из музея в Толедо, две картины Пикассо из музея в Барселоне, и картины японских графиков, которые два дня назад похитили по заказу Фритьефа Никольссена ваши люди в музее частных коллекций.
- Волк позорный, и это знает, - не сказала, но подумала Марфа.
- Но я уже получила задаток из Осло...
- Это ваши проблемы, "Папа" тоже собирает японских графиков.
- А если мне не удастся уложиться в срок? - спросила холодея Марфа.
- Тогда Ваш с "Папой" контракт, такой большой, такой выгодный, будет расторгнут... В связи со смертью одного из партнеров.
- Чтоб ты сдох, - сказал мысленно Марфа.
"Панагия Софьи Палеолог. Расследование ведет Иван Путилин."
Спал Климентьев последнюю ночь плохо. И снились ему, пока ехал от Пскова до Окуловки, тараканы. То есть самые что ни на есть настоящие прусские насекомые с усами. Он ещё подумал тогда:
- К чему бы это?
Оказалось, к полному фиаско.
- Ну-те-с, братец Вы мой, кого подсунули государственному чиновнику в качестве доверенного лица?
Пряча глаза, начальник станции робко возражал:
- Я ж предупреждал, Вас-ство, что - пьет - с, сукин сын, как сукин сын.
- Изящно выражаетесь, - невольно усмехнулся Климентьев. - Стишки писать не пробовали? ... Оды, знаете ли, всякие там сонеты с сонатами?
- Нет, - с, виноват:. - с.
- Да нет, как раз хорошо, что стихов не пишете. Значит в состоянии простой прозой объяснить мне, что случилось? Где нам этого подлеца искать прикажете?
- Не могу знать, - совсем потупился застенчивый железнодорожник.
- Пристав!
- Я.
- Прикажите окружить дом, в котором живет Михайлов.
- Точно так-с. Но никак нет-с.
- То есть?
- То есть у меня столько понятых нет-с.
- А где жандарм?
- Пьет-с.
- И он пьет?
- Точно так-с. Но - на законном основании.
- То есть?
- То есть на собственной свадьбе.
- Где свадьба? - Да вон, рядышком с постоялым двором, в доме купца Коврихина.
- Позвать.
Позвали жандарма. Он, несмотря на штатский черный костюм, вытянулся "во фрунт".
- Хочешь, братец, послужить царю и Отечеству?
- Точно так-с.
- Стой у двери, как увидишь Михайловых, бери их за шиворот и зови меня. Понял?
- Как не понять. Самое простое дело. Аккурат, главное что, у меня свадьба только что наметилась. Невеста, холодец, рыбное заливное, икра паюсная...
- Это от нас не уйдет. Как поймаем Михайлова, так сразу и икорки паюсной попробуем, и невесту... В смысле - поздравим.
Только жандарм встал у ворот постоялого двора, как раз возле большой поленицы дров, заготовленных с прошлого лета, как стал делать всякие смешные знаки Климентьеву. Он подпрыгивал на одной ноге, косил голову то налево, то направо, махал несуразно руками и яростно подмигивал, стремясь скорее привлечь внимание питерского сыскаря.
Климентьев подошел к нему.
- Что у тебя? Как то ты, братец, выглядишь нескромно. Хрен к заливному был даже крепок, или что? Чего танцуешь?
- Так, вон там, за поленицей, есть кто-то.
Рванули всей дружиной за поленицу.
И точно - есть.
Жандарм радостно ухватил за шиворот какого-то человека.
- Попался, который кусался. А ещё туда же, прятаться. Не умеешь, не берись.
- Кто такой? - удивленно спросил жандарма Климентьев.
- Как кто? Так это ж есть Михайлов.
Удача, как и беда, одна не ходит.
Тут и пристав с начальником станции и одним из понятых с чердака по приставной лестнице спускаются, а между ними - мужик незнакомый.
- Так что, вашбродь, вот Вам и второй Михайлов. Тот, кого Вы взяли, тот Иван, а которого мы спустили, - тот, наоборот, Федька.
- Ну-ка, покажь руки! - приказал Климентьев Ивану Михайлову.
Руки его были перевязаны белой в недавнем прошлом тряпицей.
- Развяжи.
Руки Ивана оказались сильно порезаны.
- Ну-с, и что тут скажешь? - развел руками Климентьев. - Кто супротив русского сыску выдержит? Что и требовалось доказать, он и есть кровавый убивец из псковского мужского монастыря.
Начали обыск.
Нашли: желтый бумажник, в нем 97 рублей денег кредитными бумажками, открытые, без крышки, золотые часы с золотой же цепочкой, складной медный образок, ещё часы - закрытые, с крышкой, на крышке миниатюра - бабочки и стрекозы над лужком низко летают.
Это у Ваньки Михайлова.
У Федьки нашли: кошелек с окровавленными трехрублевками, тринадцать золотых монет, из коих четыре русские, девять французские, серебро...
После повторного обыска на шее у Ивана нашли туесок на ремешке подвязанный, а в нем завернутая в мягкую тряпицу вещь красоты необыкновенной: панагия, вся в золоте и драгоценных камнях, с ликом дивно выписанным в миниатюре.
Спустя шесть часов братья Михайловы стояли перед Иваном Дмитриевичем Путилиным.
- Вы убили иеромонаха?
- Не мы.
- А как же так?
- А вот так, один я, не мы, а один я - Иван Михайлов, брат не при чем
- Так чего ждешь? Рассказывай.
Рассказ Ивана Михайлова был короток.
"В восьмом часу вечера десятого января я пошел в монастырь, и сразу направился в келью иеромонаха Иллариона.
- С целью убить и ограбить?
- Никак нет, Вашбродь. У меня в тот момент и мысли такой не было. Хотел повидать отца Иллариона, я ведь и ему служил, когда в монастыре был. Дверь кельи заперта не была. Отворил я дверь, вошел в прихожую и громко сказал:
- Боже нас помилуй.
- Аминь, - ответил Илларион.
Я вошел в комнату.
Из другой комнаты вышел ко мне отче, неся в руке сахар. Самовар стоял в первой комнате, за перегородкой, на столе... На столике я заметил нож перочинный, посуду какую - никакую. Там ещё два ножа лежали, - один большой, чижолый, для колки сахара, другой - подлинней и потоньше - для резки хлеба. Я подошел под благословение. И получил его. Мы стали разговаривать. Иеромонах спросил меня, что я делаю, где служу. Я ему рассказал, что приехал в Псков приискать себе место на железной дороге. Я ведь ранее по этой части, стрелочником, у нас в Окуловке служил.
- Дело, чадо, дело, работать надо, - кивал мне отец Илларион. - Жизнь в лености Богу не угодна.
Он наколол короткий толстым ножом сахару, пригласил:
