Анатолий Безуглов - Хищники
Или еще раньше? Дагурова вспомнила: на вопрос, когда начинается воспитание ребенка, один мудрый человек ответил: за сто лет до рождения. И воспитывать надо не только видимыми поступками, поведением (какие-то действия можно скрыть, замаскировать). Нет. Детей воспитывает вся жизнь.
Цепь времен. Ответственность поколений. Родители Гая даже не ведали, кого растят. Серьезные испытания оказались ему не под силу. А что он оставил дочери, во имя которой, ради счастья которой творил зло?
Да, зло творит только зло. И кого во всей этой истории было до слез жалко – так это Марину. Судьба ее была незавидной. Но не посеяны ли уже и в ней подобные семена? Пока что привлекательные стороны жизни для этой девочки представлялись лишь в виде дорогих вещей, в ослепительной славе кинозвезды. Ну а вдруг не получится из нее звезда? Не сломит ли девушку преступление, совершенное отцом? Выдержит ли она этот удар?
И как поступить завтра, когда прилетит Марина? Кто ее встретит? Ольга Арчиловна могла, конечно, сама, но посчитала это неудобным. Поймет ли Марина? Да и другие…
Перебирая в уме всех жителей заповедника, Ольга Арчиловна все больше приходила к мысли, что никто лучше не подходит для этой деликатной миссии, чем Нил Осетров. Во всяком случае, сейчас он ближе всего Чижику, ближе, чем, допустим, Сократовы или семья Резвых…
В «академгородке» Ольгу Арчиловну встретили все те же Пясецкие, уже смирившиеся со своим ожиданием. Дагурова сказала Сусанне Аркадьевне и ее сыну, что теперь они могут забрать Геннадия Вавиловича из больницы и отвезти в Москву. Пясецкий-младший расчувствовался и подарил Ольге Арчиловне диск с записями произведений в своем исполнении, снабдив его надписью: «Очаровательной Ольге Арчиловне с уважением!» Он сказал, что постарается разыскать кантату Петра Ильича Чайковского, написанную на юбилей училища правоведения, в котором учился великий композитор (об этом Пясецкому рассказала Ольга Арчиловна), и обязательно добьется ее исполнения, а сам будет играть партию первой скрипки.
– Это в знак уважения к труду работников юстиции,– несколько пышно закончил молодой скрипач.
Мать и сын почти всю ночь не спали. За тонкой стенкой слышался их негромкий разговор.
Ольга Арчиловна тоже долго не могла уснуть. Она все размышляла о Марине Гай. Как устроится ее жизнь дальше? Что из нее получится?
Отцы и дети… Наследственность… Что передал своей дочери Федор Лукич? Ученые считают: наш характер и будущее поведение заложено с рождения в генах. Но, может быть, эти самые гены Марины здоровые и она взяла от родителей только хорошие? Дагуровой хотелось верить в это.
А сын Флейты? Ведь у него тоже не очень, казалось бы, крепкая наследственность. У Геннадия Вавиловича развилась психическая болезнь…
Затем Ольга Арчиловна невольно подумала об Антошке. И у нее самой теперь большая ответственность. Наверное, трудно воспитывать своего, но еще труднее – приемного ребенка. Сможет ли она быть достойным примером для сына?… Каким вырастет Антошка? Хорошо, если бы как Нил… Нил… Нил… Да, теперь все ясно с Аделиной, и она завтра обязательно зайдет в райисполком, райком комсомола, ОСВОД, чтобы оформляли документы о награждении Нила медалью за спасение…
В студенческие годы, да и теперь Ольга Арчиловна нечасто смотрела телевизор – может быть, потому, что передачи ей кажутся неинтересными, а может быть, просто свободного времени нет, и если уж найдется час-другой, так лучше почитать книгу… Но вот одну передачу, так случилось, она смотрела дважды: первый раз – по первой программе, а второй – по четвертой. Как сейчас помнит: за «круглым столом» в непринужденной атмосфере сидели известные всему миру советские космонавты и незнакомые ей писатели. Обсуждали они проблему, которая волновала ее давно,– поведение человека в экстремальных ситуациях. Так вот, один космонавт, а точнее – Рукавишников, рассказав о своих волнениях и переживаниях во время полета с болгарским космонавтом, когда отказал двигатель и стыковка стала невозможной, на вопрос писателя, что он почувствовал после того, как экстремальность миновала, ответил: «Представьте себе, что вы несете на себе тяжелый мешок картошки, и несете долго, далеко… Кажется, конца не будет… Устали. Но вот дошли, сбросили этот тяжелый, как свинец, груз и облегченно вздохнули. Вот так и я в тот раз». Ольге Арчиловне очень понравился ответ. Просто, по-земному, но каждому ясно, понятно, если даже он ни разу в жизни мешки с картошкой не носил.
Странно, но точно такое ощущение испытывала сейчас она, Дагурова Ольга Арчиловна, старший следователь прокуратуры области, после того как услышала исповедь Гая. Конечно, она прекрасно отдавала себе отчет в том, что признание Гая не главное и без него достаточно бесспорных доказательств его виновности. И все же Гай поставил точку над i. Все стало на свои места. Победа. Ее победа. И полное поражение Гая. Его безоговорочная капитуляция. Ольга Арчиловна торжествовала, и свою радость она не скрывала и не хотела скрывать в это чудесное, солнечное утро. Ей было легко. Усталость прошла за ночь. Хотелось кружиться, принимать поздравления как после пятерки на трудных экзаменах в университете. Дагурова включила репродуктор. Но радио почему-то молчало. Тогда она, выпив чашку кофе, взяла лист бумаги и начала писать: «Милый, дорогой Витюня! Не знаю, что и как ты чувствуешь, когда находишь золотоносную жилу, а вот я сейчас…»
В это время раздался стук в дверь. Вошел Меженцев и сообщил:
– Только что звонили из прокуратуры района и просили передать, что едет к вам какой-то Бударин. Чтобы вы его встретили…
– Бударин? Сюда?– удивилась вслух Дагурова.– А вы не ошиблись, Алексей Варфоломеевич?
– Слава богу, слуховыми галлюцинациями еще не страдаю, уважаемая Ольга Арчиловна. А вы почему так заволновались? Небось начальство едет большое – пожать вам руку и объявить благодарность?– улыбнулся профессор, кажется, впервые после того, как на него обрушились все неприятности в связи с делом Гая.
– Насчет начальства угадали, а вот зачем оно пожаловало – узнаем,– ответила Ольга Арчиловна, а сама где-то в душе верила, что так и будет, хотя за три года работы следователем убедилась, что их начальство не придерживается теории о роли похвалы и чаще ругает следователей за нарушение сроков, за волокиту и тому подобные грехи. Но сегодня ей, кажется, действительно улыбнется счастье и Бударин признает ее заслуги, а это для начала совсем неплохо. Но Меженцеву она сказала другое:
– Кстати, а где я должна его встретить?
– Не знаю, видимо, к дирекции подъедут,– пожал плечами Меженцев.
Ольга Арчиловна спрятала в стол начатое письмо мужу, украдкой взглянула в зеркало, поправила галстук, взяла портфель, набитый протоколами, и вышла на улицу вместе с Меженцевым. Увидев привязанную к дереву оседланную лошадь, ту самую, на которой гарцевал пьяный шофер Груздева, Дагурова поняла: на ней приехал профессор.
– Вас проводить? – предложил Меженцев.
– Спасибо. А вы разве не в Турунгайш?
– Нет, собрался на третий обход. Там опять ЧП.
– Вы езжайте, Алексей Варфоломеевич! А я сама. Тут недалеко.
– Ну что же, тогда до вечера.
Профессор отвязал кобылку, как заправский кавалерист, вскочил в седло и направился в лес.
Дагурова шла не спеша и думала: а в самом деле, чем объяснить внезапный приезд Бударина? Тем более сейчас, когда все трудности позади… Скорее всего он был в прокуратуре района и решил заодно заглянуть к ней и поруководить молодым следователем на месте… А то все по телефону…
Но, как скоро выяснилось, Дагурова ошиблась.
Бударин приехал на «Волге» прокурора района. Один, без сопровождения местных работников. Поздоровался сухо. Для делового разговора Бударин выбрал служебную комнату участкового инспектора. Вначале выслушал доклад Дагуровой по делу об убийстве Авдонина. Вопросов задавал мало. Из документов прочитал только протокол последнего допроса Гая. Узнав о том, что много соболиных шкурок Авдонин продавал за границей, а если здесь, в Союзе, то иностранцам, начальник следственного отдела закрыл глаза (так он всякий раз делал, когда хотел сосредоточиться), отбросив голову назад, а потом, откашлявшись, сказал:
– Жаль, что ниточки тянутся так далеко и высоко… Дело осложняется… Скажут: нам не по зубам. Прокуратура Союза ССР может взять это дело к своему производству. Пошлем им спецдонесение и посмотрим, как они отреагируют. В общем, поживем – увидим, не буду загадывать наперед. А пока продолжайте следствие… Если что – дадим знать.
Наступила пауза. Дагурова чувствовала, что Бударин хочет ей что-то еще сказать, но медлит и все трет ладонью у виска. Потом опять закрывает глаза и опять отбрасывает голову назад…
«Почему?– заволновалась Дагурова.– Может быть, что-то случилось с Виталием и он не решается сказать? Или с Антошкой?…»
