Даниил Корецкий - Настоящее имя
Легенда как легенда. Не очень хорошая, не самая плохая. Смотря как будут проверять.
— Порядок есть порядок! — хмуро сказал Золотарев. — Внутренняя контрразведка проведет расследование: неясностей тут быть не должно! Пока поживете здесь, на территории…
Карданов пожал плечами.
— Пусть проверяют!
Следующие дни он с утра до вечера давал подробнейшие показания. Расследование вел высокий сухопарый майор по имени Герман Васильевич. Держался он несколько мрачновато, но достаточно доброжелательно, насколько это вообще возможно у людей его специализации, привыкших выявлять предателей в собственных рядах.
— Где вы заметили слежку? В чем она проявлялась? Сколько их было? Приметы…
Макс отвечал, не вдаваясь в подробности и ссылаясь на плохую память.
— Вы, кажется, подвергались блокаде сознания?
— Да.
— Это могло сказаться на вашей памяти?
Макс подумал, что здесь может быть расставлена ловушка.
— Не знаю, — сказал он. — Я не психолог.
— Как вы расстались с Савченко и Веретневым? Почему столько дней не выходили на связь? Где именно провели все это время? Приметы преследователей?
— Я же уже описывал приметы!
— Еще раз, пожалуйста…
Макс знал, что все многостраничные протоколы сверят с показаниями Веретнева, потом его испытают на детекторе лжи… Но это ерунда — мелкие и крупные нестыковки, всего только косвенные улики. В худшем случае разорвут контракт. Лишь бы не направили агентов в Ниццу или Антиб…
На третий день ему разрешили идти домой. Он сразу отправился к Веретневу. В квартире обладателя многомиллионного состояния, ничего не изменилось, там по-прежнему витал запах табачного дыма, рыбы и выпивки.
— Мне тоже три дня яйца морочили, на полиграф сажали, — сказал Алексей Иванович, разливая «Кремлевскую» по стаканам. — Ну и что? У меня уже памяти нет все по минутам помнить! Мы прикрытие обеспечили? Обеспечили. Какого хрена вам надо? Так и отстали.
Он поднял стакан.
— Давай за Володьку!
Пить не хотелось, но Макс выпил до дна.
— Они меня прямо с аэропорта взяли, — продолжил Веретнев и усмехнулся. — Бриллианты в кармане, ну все, думаю, обыщут — и кранты! А они в карманы лезть и не думали, норовят в голову забраться по старой привычке: не предал ли? Не перебежал ли к врагу? А кого я предам? И как перебегу? Хотел бы так лет двадцать назад и перебежал!
— Хорошо быть богатым?
Веретнев с хрустом жевал редиску.
— А черт его знает…
Он выдвинул скрипучий ящик, порылся в ножах, вилках, открывалках, пивных пробках и вытащил угловато раздувшийся, перевязанный узлом презерватив.
— Вот они, эти кирпичи… Но продать даже самый маленький будет проблемой, я узнавал. У нас в ходу совсем другие размеры, раз в десять меньше наших…
— Это не самая трудная из проблем, — сказал Макс.
— Тоже верно… Я уже каталоги кое-какие присмотрел, журналы, даже обзвонил пару ремонтных фирм. Помнишь нашу гостиницу? Стены там такие, рейками крест-накрест выложены…
— Помню.
— Вот я себе такие стены на кухне сделаю, а пол выложу плиткой «под булыжник», и будет, словно мы сидим и выпиваем где-нибудь во французском кафешнике, на свежем воздухе.
— Так чего проще, Алексей Иванович — сел на самолет, и ты уже там… Или найми толкового архитектора, купи участок на Минском шоссе, построй себе настоящий фахтверковый коттедж, поставь столики на террасе — а потом пригласишь нас с Машей!
Веретнев помотал головой.
— Нет. Коттедж, Минское шоссе… Канн. Вся эта фигня не по мне. Вот смотри: кто при деньгах, все обязательно намыливаются сорваться с родного места и куда-то уехать. И уезжают, ну. И получается, что красивая жизнь она где-то там, где и до этого была не сильно уродливая. А здесь остается только срач один… Нет, Макс, я никуда не поеду. Я здесь красоту буду делать!
Макс с сомнением осмотрелся по сторонам. Он был уверен, что квартире Веретнева не суждено преобразиться.
* * *Утром Макс позвонил Фокину.
— Ты вернулся? — со странной интонацие спросил тот. — А тебя уже поджидают!
— Кто? — удивился Макс.
— Приезжай, расскажу. Прямо сейчас приезжай, я закажу пропуск.
Гигант сидел за столом, занимая большую часть тесного пространства. Во рту он привычно гонял незажженную «бондину».
— Здорово, — сказал майор. — Садись. Если хочешь кофе — вон чайник ещё горячий, рядом банка и сахар.
— Не хочу. Что случилось?
— Многое случилось. Как в том анекдоте: есть новости и хорошие, и плохие.
— Давай с хороших. Плохим я уже сыт по горло.
— Пункт первый, — Фокин выплюнул сигарету в корзину для мусора. «Консорциуму» практически хана. Он ещё жив, дышит через нос у себя в берлоге. Но неделю назад их счета в западных банках были заморожены, и все их партнеры там, — майор небрежно кивнул куда-то в сторону окна, — как-то сразу утратили к ним интерес. Ты молоток, нашел нужную кнопку.
— Старался, — кивнул Макс. — Но без твоих документов ничего бы не вышло.
— Они не мои. Мне их передал Локтионов. Слыхал? То-то… Теперь можно сказать фамилию: он утонул в бассейне. Ни с того, ни с сего. Прямо на глазах у охраны.
— Таких случайностей не бывает…
— Пункт второй, — продолжал майор, доставая из ящика какую-то газету. — «Консорциум» издыхает, но сдаваться не хочет. Почитай-ка… На второй полосе.
Макс раскрыл вторую полосу. «Кость о двух концах. Подачка, брошенная Международным Валютным Фондом, поставит российскую экономику на колени.» Пока Макс читал, Фокин достал из пачки новую сигарету, точным движением забросил её в рот и сжал зубами фильтр, словно откусывал голову какому-то гадкому насекомому.
— Ну что скажешь? — спросил он несколько минут спустя.
— Явная заказуха!
— Конечно.
— Но игра уже сделана, чего они добиваются?
— Это агония, Макс. Условный рефлекс.
Фокин извлек из стола ещё пачку газет.
— Вся левая пресса последнюю неделю трубит одно и тоже. В Думе тоже начинается какое-то шевеление, левые готовят широкий жест типа заявления «Россия не продается за 8 млрд. USD»… Только все это херня, Макс. По сравнению с мировой революцией. И третьим пунктом.
Фокин убрал газеты, встал и налил себе кофе.
— Пункт третий, — сказал он, отвернувшись к окну. — «Консорциум» жаждет крови. Твоей крови. Они пронюхали, чьими руками сделана работа. И сделали на тебя заказ. Ты стоишь сто тысяч долларов!
Макс оторопело смотрел на его широкую спину.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю.
Фокин развернулся и положил перед ним фото Савика.
— Гений смерти. Чистодел. Валит таких лосей, что вся Москва гудит. А вскрытие ничего не показывает! Локтионова, скорей всего, тоже он завалил. Как — не пойму!
Фокин достал изо рта изжеванный фильтр, с отвращением посмотрел на него и выкинул.
— Это как-то связано с ручкой. Помнишь тот взрыв? Один алкаш нашел там ручку: темное дерево, золотой ободок посередине, довольно увесистая… А он её отобрал. И после того стал валить людей без всяких следов!
— Вот сволочь! — Макс стукнул кулаком по столу и нервно потер лоб. Это же моя «стрелка»!
— «Стрелка»? — переспросил Фокин.
— Спецоружие. Стреляет тонкими иглами с особым синтетическим ядом мгновенная смерть и никаких следов. Иглы рассасываются в тканях за три минуты…
Слушая Макса, Фокин невольно нащупал в кармане пиджака коробочку с перстнем. Злополучный взрыв выбросил в мир не одну смертельную штучку…
— Я ведь вычислил этого гада, — сказал он с досадой. — Но он почуял и скрылся. Но думаю, что он в Москве, и от ста тысяч не откажется…
Глава 2
Конец чистодела
Ковырнув замок отмычкой, Савик зашел в подъезд. Глянул в почтовый ящик — полно рекламных бумажек, давно не открывали. Поднялся на шестой этаж, подошел к электрораспределительному щиту, заглянул… Счетчик сто двадцать четвертой квартиры не вращался. На всякий случай все же позвонил в квартиру: раз, другой, третий. Бесполезно. Заказанный не живет дома также, как и его преследователь. Оставалось надеяться, что он не поменял внешность, как сам Савик.
Когда он почувствовал слежку, то быстренько нашел модного в определенных кругах пластического хирурга. Тот работал не только скальпелем, но и головой. Пять дней, пока подживала рожа, Савик жил у него на даче. Зато вышел на улицу совсем другим человеком. У него поменялся разрез и цвет глаз — раньше они были серые, маленькие, сдвинутые к переносице, а теперь приобрели удлиненную миндалевидную форму и яркий зеленый оттенок от контактных линз. Уже из-за одного этого Савик с трудом узнал сам себя. Словно не в зеркало смотришь, а в телевизор, где показывают голливудский сериал.
