Любовь Овсянникова - Наследство от Данаи
— О, дочка приехала! Как же вы не видели! — эта фраза однозначно указывала на его хорошее настроение, и Низа в который раз отдала отцу должное, что он умеет с неподдельной радостью выпивать последние свои месяцы, а может, и дни жизни... — А чего ты нам не сказала, что приедешь? Это же хорошо, что я как раз скупился, — балагурил он, пока Низа подходила ближе и целовала его в щечку.
— Так получилось.
— Что-то случилось? — встревожился Павел Дмитриевич. — Ты же недавно в Ленинграде была, так?
— В Санкт-Петербурге, — с печальной иронией поправила его Низа. — Именно оттуда я и еду. Папочка, новостей имею полный короб.
Отец сложил покупки в багажник, уселся за рулем, привычным движением наклонился через пассажирское кресло и открыл Низе переднюю дверь с противоположной стороны. «До сих пор замок не отремонтировал, наверное, так оно и останется... — подумала Низа, отгоняя от себя печаль, слезы, отчаяние. — Надо у отца учиться, надо подняться на его уровень мужества, стойкости, жизнелюбия и держаться там из последних сил. Ведь именно в нашем с мамой мужестве он нуждается сейчас больше всего, все старается убедиться, что с горем, которое его болезнь накатывает на наши сердца, мы справимся».
— Видишь, — будто услышав Низины мысли, сказал Павел Дмитриевич, — никак на техстанцию не попаду. Для этого надо в город ехать, в эту вашу толчею, а я, дочка, плохо видеть стал. Левым глазом.
— Давай покажемся окулисту, — предложила Низа. — Это же без проблем.
— На мой век хватит... Не хочу лишних хлопот.
Низа сжала зубы, проглотила горький ком, перехвативший горло. «Без паники! Это он себя готовит к неминуемому исходу и нас заодно. Милый мой, дорогой, на каждом шагу борется с собственным отчаянием. Чем тебе помочь, скажи? Такую страшную игру ты нам предложил — не замечать тетки с косой, подступающей к тебе все ближе. Каким-то птичьим языком подаешь знак о своем самочувствии. А я все прочитаю, все пойму, ты только живи дольше, сердце родное».
— Тогда больше моркови ешь, говорят, благотворно на зрение влияет.
— Слабею, — ответил тихо, словно не хотел, чтобы те слова сотрясали воздух. — Лето-другое еще потопчу землю, а потом слягу. Ты приедешь ко мне?
Он не смотрел в ее сторону, ковырялся в замке зажигания, говорил будто между прочим, безмолвно взывая: «Давай договоримся без нервов, будь мужественной! Помоги мне!». А Низа, хоть какая ни возбудимая, таки была достойной дочерью своего отца.
— Не волнуйся, папочка, и не бойся, я все для тебя сделаю.
— Ну, тогда поехали, — отец вздохнул и засмеялся. — Так, говоришь, новостей много привезла?
На обед они затеяли варить борщ, котлеты из говядины, любимую отцом гречневую кашу. Крутились втроем на веранде, иногда что-то рассказывая друг другу.
— Бабу Галю помнишь, Ермачку? — спросила Евгения Елисеевна, перебирая крупу. — Жену дяди Вани Яйца.
— Конечно.
— В прошлом году ее сын забрал в Киев. Представь, двенадцатый этаж, однокомнатная квартира и их трое.
— Сколько это бабке стукнуло? — поинтересовалась Низа.
— Отметила здесь девяносто и поехала. Скоро девяносто два будет.
— О!
— Вчера звонила мне. Плачет, просится назад, — рассказывала Евгения Елисеевна. — А куда, к кому? Она же дом продала, советам твоего отца не вняла. А теперь сетует: «Почему я кума не послушалась?». Говорит, что за все это время ее только дважды на живую землю спускали, а так она постоянно в клетке сидит, как канарейка. Куда ты ведро тянешь? — обратилась к мужу, заметив, что он собирается картофель чистить. — Мы сами управимся, оставь. Отдохни. А может, на солнышко выйдешь, посидишь на лавочке? Смотри, как оно пригревает под стенкой.
— Ага, я там ртом зевать буду, а вы здесь без меня обо всех тайнах переговорите. Видишь, чего захотела! — пошутил он.
— Кстати, о лавочках, — подхватила Низа, подавая отцу салатницу с измельченной и перетертой с сахаром морковкой. — На, поешь, пожалуйста. Тебе это полезно. Так, о лавочках. В этой поездке я успела прогуляться по центру Москвы и Ленинграда, то бишь Санкт-Петербурга. И заметила, что оттуда исчезли старушки, всегда гуляющие на садовых скамейках. Помните, их особенно много было возле кинотеатра «Россия» в Москве, на аллеях улицы Алексея Толстого, да и в сквере на Театральной площади? В Санкт-Петербурге тоже скамейки центральных аллей пестрели такими себе божьими одуванчиками, у которых обо всем порасспросить можно было. Теперь их нет.
— Еще холодно старухам на улице гулять, особенно в Петербурге, там же север, влажность, ветры, — сказал Павел Дмитриевич.
— Ну, пусть там холодно, а в Москве довольно теплая и солнечная погода стояла. А старух все равно не было.
— И чем ты это объясняешь?
— А чего мне самой объяснять? Я у театральной гардеробщицы спросила, когда заходила к Соломину. А она говорит, что богатенькие их выкурили на окраины, выкупили дома в центре, отремонтировали, расширили и продали или оставили себе.
— Галина Вишневская недавно хвасталась по телевизору, — присоединилась к разговору Евгения Елисеевна, — что выкупила какой-либо дом на набережной Невы, как раз напротив крейсера «Аврора», переселила чертям на кулички около сорока семей и сделала себе царские хоромины. Показывали: стоит на балконе, руки развела, пальцы растопырила и кричит: «Это все — мое!». Хай бог милует! Я верю той гардеробщице. Учти еще, что Вишневская считается культурным человеком, и то, посмотри, что вытворяет. Чего уж говорить о некультурных нуворишах, которых больше? Хорошо, что мы в Дивгороде живем. Никакая зараза на нас не покусится.
— Пойду, открою окна в гостиной, пусть свежий воздух зайдет, — Павел Дмитриевич поставил на стол пустую салатницу. — Я со своей задачей справился. Так вы не против свежего воздуха?
— Нет, открывай, — поддержала его жена. — Сядем за стол, да и будем гулять до вечера. Ты когда домой собираешься, не сегодня же? — спросила у дочки.
— Завтра поеду. Сегодня наговоримся от души.
Дом Павла Дмитриевича стоял очень удачно: два окна гостиной выходили на восток, где за палисадником лежала улица, а два другие — на юг во двор, но от прямых лучей солнца их прикрывала развесистая яблоня, под которой Павел Дмитриевич прошлым летом рассказывал школьникам свои побасенки. Поэтому в их гостиной всегда было светло, но не жарко.
— Ты так и не забрала Раисину шкатулку домой, — Евгения Елисеевна осмотрела накрытый стол. — Все ли я поставила?
— Все, садись уже, хватит суетиться, — Павел Дмитриевич отодвинул для жены стул от стола. — Через неделю должна открывать ее в третий раз? — спросил, обращаясь к дочке.
— Не знаю. Может, откроем сейчас? Чего тянуть? Ведь ее тайны уже не существует, она давно всем известна.
— Кому это «всем»? Нам, например, известно не все. Не забывай о моей ответственности за эти события. Из-за меня, неосмотрительного, они заварились.
— Почему «неосмотрительного»? Ты имеешь в виду Раисину смерть?
— Тяжело мне осознавать, что я растравил ее рану. Неумышленно, конечно. Ведь такое стечение обстоятельств — просто невероятные дела. Разве я мог предположить что-то подобное?
— Не наговаривай на себя лишнего. В итоге Раиса именно тебе обязана тем, что решилась на поступок и родила двух замечательных девочек. А относительно ее болезни... Я много над этим думала, — сказала Низа. — И склоняюсь к тому, что моя дорогая подруга сама себя извела. Сначала она больше чем надо и дольше нормального человека каралась учиненным грехом, крылась от мужа, детей и любимого человека. Потом начала физически, а скорее психологически, мучиться вдовством, женским одиночеством, а дальше загрустила, что дочки от нее отдалились. То есть все время преувеличивала или вообще придумывала напасти. Я сейчас расскажу, почему так произошло, и вы поймете, что на самом деле у нее — замечательные девочки, которым на плечи очень рано легла страшная ответственность за материнскую драму, и они справились с ней. Имели же они право между тем, что знали, и тем, что не имели права свое знание показывать дома, поставить хоть плохонький щит? Ведь они были еще очень маленькими, Ульяне, например, исполнилось лишь семь годочков, когда погиб Виктор. Дети получили первый стресс. А через полгода замечательным образом перед ними появился настоящий отец, и они снова перенесли стресс, теперь уже двойной: горечь от семейной тайны и радость от осознания, что не остались сиротами. И эти крошки все дружно вдвоем вынесли, нигде не ошиблись, не поставили мать в неудобное положение, не разоблачили Дорогина и сумели воспользоваться всеми преимуществами такой ситуации. Если бы Раиса не была слишком сосредоточена на себе, то все своевременно увидела бы, поняла и правильно оценила своих близких и родных.
— Подожди, так, значит, девочки все знают? Ты нам этого не говорила. Как это случилось?
