Синдром самозванца - Виктор Че
— Нет, моя коллега, — тихо ответила бортпроводница. — Точнее, мы думаем, что она умерла.
— Показывайте.
— Конечно.
В маленький коридорчик упирались три двери: одна туалетная, другая вела в кабину пилотов, а за третьей, по всей видимости, была каюта. Бортпроводница потянула эту дверь на себя. Показались две полки, как в поезде. Как будто плацкартную «боковушку» перекрыли дверью. Гроб что ни на есть.
На нижней полке лежала женщина в форме: белая блуза, синие пиджак, юбка и туфли на небольшом каблучке. Блузка на груди впопыхах расстегнута — видно, пытались делать массаж сердца.
— Ей стало плохо сразу после взлета, — объяснила бортпроводница. — Жаловалась, что очень кружится и болит голова. Она не смогла встать с кресла. Я помогла ей перебраться в каюту, потому что шторки открыты, пассажиры бы испугались. Как только она легла, сразу начало трясти. Будто лихорадка. Затем она потеряла сознание. Я начала ее прокачивать, но все без толку.
— А что из медикаментов вы ей давали?
— Ничего. Мы не имеем права вскрывать аптечку. Только врач может.
Освещение в каюте было очень плохим, не помогала даже лампа для чтения, она светила зачем-то вверх и никак не направлялась куда нужно. Вероника прижала пальцы к вене на запястье, потом на шее. Пульса нет. Кожа холодная. Дыхание отсутствует, но на такой высоте и с таким уровнем шума расслышать точно невозможно.
— У вас есть фонарик? — гнусаво спросила Вероника. От того, что она наклонилась над телом, нос вообще перестал функционировать.
— Да, вот, возьмите.
Вероника взяла фонарик, раздвинула мертвой — предположительно — бортпроводнице веки одного глаза, посветила на него, несколько раз резко навела-убрала луч. Повторила на втором. Глазные яблоки неподвижны. Зрачки на свет не реагируют.
— Когда вы поняли, что пульса нет?
— Минут пятнадцать назад, — сказала бортпроводница.
«Качать бесполезно, — подумала Вероника, — даже если и был шанс, то он давно упущен. Мозг умер».
— Почему не позвали раньше?
— Был взлет, мы не могли поднимать пассажиров. Я делала массаж сердца все это время, но безрезультатно. Она перестала дышать.
— Она умерла, — сказала Вероника. — Что дальше? Будем садиться?
Пилот, все это время молчавший, покачал головой.
— Если смерть наступила, то мы продолжим полет и сдадим тело в аэропорту Пекина. Ольге уже все равно ничем не помочь.
— Разумно, — ответила Вероника. — Я вам больше не нужна?
— Спасибо за помощь, — сказал пилот и закрыл дверь в каюту с трупом.
Вероника гнала от себя мысли, что вина в смерти этой девушки — Ольги, судя по бейджу, — лежит на плечах бригады рейса. Похоже, у девушки случился инсульт, потому что было сильное головокружение и резкая головная боль, судороги. В отсутствие анализов и томограммы диагноз поставить невозможно, но Вероника была почти уверена, что произошла именно ишемия мозга. У Ольги был час, плюс-минус пятнадцать минут, на то, чтобы выжить. Массаж сердца бесполезен без лекарств. Если бы самолет развернули и посадили, то девушку можно было бы спасти. Они обязаны были запросить экстренную посадку и госпитализировать умирающую. Но они этого не сделали. Почему? Потому что вернуть самолет и поднять его снова — дорого? Потому что будут возмущения от пассажиров, потерявших стыковочный рейс в аэропорту назначения?
У Вероники разболелась голова. Внутренний ипохондрик тут же выставил диагноз: острое предынсультное состояние. Некоторые из врачей (и Вероника в их числе) — самые мнительные на свете люди, потому что в отличие от «немедиков» у них больше вариантов смертельных диагнозов на каждый симптом. А если симптом не один, а несколько, то и предполагаемые диагнозы разнообразнее.
«Это просто головная боль, — сказала себе Вероника, — просто головная боль, и все. Ты не брызнула в нос, вот и началось. Сейчас присоединятся уши. Давай-ка освободи дыхание, выпей таблетку от головы и заодно снотворное. И перестань думать о боли».
Она так и сделала. Едва пробило нос, она почувствовала неприятный запах, исходящий от кухни комфорт-класса, что был позади нее. Пахло так, как будто вместе с курицей и рыбой запекают кусок ковра. Бортпроводница привела себя в порядок, поправила прическу и приступила к обслуживанию как ни в чем не бывало. Любезно предложила Веронике меню, но та отказалась. Есть не хотелось. Она стала проваливаться в сон.
Ее разбудила аккуратная возня рядом. За иллюминатором было темно, в салоне тоже погасили свет. Когда Вероника засыпала, соседнее кресло пустовало, как и при взлете, а сейчас в нем уютно устроился парень-бортпроводник из салона комфорт-класса. Он был симпатичным, и даже большое родимое пятно на лице не сильно его портило.
— Я вас побеспокоил. Прошу прощения.
— Ничего страшного, я под снотворным и сейчас снова усну, — ответила Вероника. — Как понимаю, вашу каюту заняли.
— О нет, каюта — это для пилотов и старшего бортпроводника. Обычно мы занимаем свободные места в комфорт-классе. Этот рейс битком, есть только несколько свободных мест в бизнесе, поэтому я с вами.
— Рейс не из простых, — сказала Вероника. — Надеюсь, все худшее позади.
— Ой ли? Что будет после посадки, еще никто не знает. Боюсь, ничего хорошего.
Нос снова заложило, значит, она проспала больше двух или даже трех часов. Но узнавать не хотела — нет ничего неприятнее, чем думать, что прошла уже вечность мучительного полета, а на самом деле семь минут.
— Имеете в виду оформление тела? — спросила она, лениво ковыряясь в необъятном кожаном мешке под названием «дамская сумочка».
— Да, именно. Достанется всем. Каждый напишет по тому «Войны и мира» с объяснениями, будет усиленная переподготовка, повторный экзамен на оказание первой помощи. Повезет, если комиссия сделает вывод, что все было сделано правильно. А вот если нет, то и уволить могут.
— Ну, вам переживать не за что, вы ведь не в этом салоне работали, верно? И не являетесь старшим бортпроводником.
— Экипаж есть экипаж, — ответил мужчина, зевнул и повторил: — Достанется всем. Ну, вы спите, а то распугаете свое снотворное.
Вероника кивнула и укрылась пледом. Парня, по всей видимости, волновало не столько снотворное Вероники, сколько его собственные час-полтора на сон. Она прикрыла глаза, но все же спросила:
— Почему самолет не посадили? Ведь это кажется самым разумным. Пять минут — и мы были бы на земле. Сдали бы бортпроводницу и полетели бы дальше.
Он тихо ответил:
— Если бы мы сели, то включился бы протокол замены. Искали бы нового старшего, снова инструктаж, все это затянулось бы. В самолете куча людей, есть стыковочные рейсы, не говоря уже о расходах на взлет-посадку, новый эшелон…
