Тэа Тауэнтцин - Любовь моя последняя
Она включила свет, слыша свое собственное дыхание и стук сердца. Откуда этот чужой запах? Что-то заставило ее открыть балконную дверь…
На том самом месте, где сегодня лежал Гвидо, лежала чья-то скорченная фигура. И смертельная рана такая же. Рядом — тот же ржавый железный крюк.
Лора фон Фройдберг. Ее убили тем же способом, что и Гвидо. На ней был серо-голубой костюм, серо-голубое пальто из того же материала и одна голубая перчатка. Вторая лежала на полу рядом с сумочкой…
Этта в полной растерянности смотрела на убитую женщину и вдруг заметила письмо, торчавшее из сумочки. Крупный, размашистый почерк Гвидо.
Она смогла разобрать только несколько слов: «Ты — любовь моя последняя…»
Виктор решил поехать к Ренате и окончательно все выяснить. Он должен знать, что происходит, и должен быть рядом с Эттой.
Перед домом Ренаты стояли две полицейские машины, а наверху, в квартире Этты, во всех окнах горел свет.
Рената встретила Виктора с пылающими щеками, вся дрожащая от волнения.
— Виктор, слава Богу!
— Что случилось?
— Криминальная полиция… Я этого больше не вынесу!
У Виктора пересохло во рту, и он едва выговорил:
— Что? Еще кто-то убит?
— Кажется, женщина. Она лежала под одеялом на носилках, и, когда ее проносили мимо меня по лестнице, я думала, что у меня разорвется сердце.
— Это… это была Этта Ахенваль?
— Не знаю. Полицейские из отдела убийств еще здесь. Они и у меня уже были. Спрашивали, не слышала ли я чего-нибудь. А я пришла домой только пятнадцать минут назад и… Виктор, что ты об этом думаешь? Это же не может быть Этта Ахенваль. Она ведь… Разве она не в отеле?
— Час назад Этта ушла домой. Я ее видел в коридоре отеля… — Не закончив фразу, Виктор вдруг резко повернулся, выскочил из квартиры и стремглав понесся на третий этаж.
Ему открыл какой-то полицейский.
— Я — доктор Брюль. Хотел бы поговорить с комиссаром Фрайтагом.
— Там, пройдите дальше. — И полицейский махнул рукой в сторону спальни.
Еще из коридора Виктор увидел широкую кровать, комод с трехстворчатым зеркалом, перед которым сидел Дундалек и что-то записывал.
Вдруг Виктор услышал знакомый голос…
— Да, господин комиссар, так и было. — Голос Этты.
И тут он увидел ее.
Она была бледна, голубые глаза лихорадочно блестели и еще больше расширились, когда она заметила Виктора.
Фрайтаг медленно подошел к нему.
— Ну, господин доктор, хотите изменить ваши показания?
— Нет. Мне нечего добавить к сказанному ранее.
— А почему вы оказались здесь?
— Я приехал к своей сестре Ренате — она живет этажом ниже. Сестра рассказала мне о новом преступлении и о том, как мимо нее пронесли женщину на носилках… Я испугался за Этту, потому и прибежал сюда.
— Предположим, что все так. Но у меня к вам еще один вопрос: некоторые свидетели утверждают, что госпожа Ахенваль и раньше нападала на своего мужа, а в свете последних событий эти показания приобретают новую силу.
— Ни о чем подобном мне не известно.
— Как же так? Двое из свидетелей показали, что госпожа Ахенваль в момент ссоры набросилась на мужа и ударила его утюгом!
Этта не выдержала и произнесла дрожащим голосом:
— Я бы скорее подала на развод. Можете мне поверить…
— Хорошо, допустим. Но у меня к вам еще несколько вопросов, госпожа Ахенваль. Вам случайно не знаком несессер из крокодиловой кожи с позолоченными запорами? Дорогая вещь, насколько могу судить.
— Он стоил три тысячи марок по закупочной цене. Я привезла его из Парижа, но мой муж забрал его из магазина.
— Что значит «забрал»?
— Сначала мы думали, что его украли, но позже муж признался, что подарил его Лоре фон Фройдберг на прощание. Я поставила его перед выбором: или он прекращает свои отношения с Лорой фон Фройдберг, или я подаю на развод.
— Как долго он был знаком с госпожой Фройдберг?
— Уже полтора года… Он познакомился с ней в Зальцбурге, куда ездил с Рут Хинрих.
— Значит, Рут знала об их связи?
Этта пожала плечами.
— Она говорит, что нет. Но я уверена, что она знала все.
— Не буду вас больше мучить, госпожа Ахенваль. Возвращайтесь к себе в отель и отдохните.
За дверью Фрайтага ожидал Борхард.
— Фройдберг, кажется, сбежал, господин комиссар. Его нигде нет…
«Soir de Paris» — так назывался маленький кабачок — полубар, полуэспрессо.
В вечерние часы, между семью и восьмью, кабачок обычно пустовал, именно здесь встречались Рут и Роман, выпивая по рюмочке своего любимого вермута.
Рут сидела одна в самом дальнем углу бара. Она уже допила вторую рюмку и, вертя в руках шариковую ручку, смотрела то на пламя свечи, то в свой альбом для эскизов.
Наконец в восемь часов появился Роман, и Рут, подхватив свои вещи, пошла ему навстречу. Лишь бы побыстрее отсюда!
— Пойдем, Роман. Мне надо на воздух, а то я здесь сойду сума.
— А что случилось? — удивленно посмотрел на нее Роман.
— Ничего… Просто не хочу здесь оставаться. Пойдем лучше в парк.
Они вышли на улицу и пересекли площадь.
— Какие новости, Рут?
— С тех пор, как мы разговаривали по телефону, — никаких.
Рут позвонила Роману из пансиона и сказала, что с трех часов сидит и ждет, когда объявятся Лора и Харальд Фройдберги, но ни один не явился.
— Я пару раз пыталась позвонить Циршу, у которого остановился Харальд, но никто не подошел к телефону. Если бы знать, что это значит.
— А Лора?
— Тоже не появлялась. Может, она и не приехала в Мюнхен, только собиралась… В шесть я снова звонила в Зальцбург.
— И?
— Ничего. Никто не подходит к телефону. Это ужасно… — Рут зябко поежилась и взяла Романа под руку. — Мы все нервничаем и все подавлены.
У меня такое чувство, что теперь никто никому не доверяет. Может быть, это самое ужасное… Вместо того, чтобы держаться вместе и помогать друг другу… Я это заметила и у Этты. Она стала какой-то чужой… Ей кажется, что я покрывала связь Лоры с Гвидо. А я бы сумела справиться с Лорой. Можешь поверить. Надо было лишь пригрозить, что я напишу Харальду обо всем. Стоило посмотреть, как быстренько она прекратила бы свои шашни с Гвидо.
— Должно быть, она его все-таки любила… Иначе к чему эта связь?
— Ах, да она маленькая холодная змея… Она не любила ни одного, ни второго. С Гвидо просто проводила время, а Харальд — миллионер, он исполнял любое ее желание. Вечерние платья из Парижа, бриллианты, голубая норка…
Роман вдруг остановился.
— Рут, скажи мне… Ты что, завидовала Лоре из-за этих вещей?
— Завидовала? Я? Лоре? Ради всего святого! Ты, видимо, меня плохо знаешь.
Разве я не та девушка, которой нужны три керамические плитки, кисточка и палитра, чтобы быть счастливой? Что с тобой, Роман? Может быть, тебе что-то и показалось, может, я и сама не всегда знаю, куда меня тянет… Но мое сердце всегда будет принадлежать тебе. Даже если ты меня бросишь…
— Я тебя не брошу, Рут… Никогда не брошу.
Они обнялись и продолжили прогулку по аллеям темного парка. А около половины десятого вернулись в отель, где Этта сообщила им неожиданную новость о том, что произошло с Лорой Фройдберг.
— Черт меня подери, если я вру, господин комиссар, — говорил хозяин бара «Бонбоньерка».
У него — невыразительное одутловатое лицо с хитрыми глазами, грубо очерченным ртом и боксерским носом. Костюм в яркую клетку, галстук и шелковая рубашка выглядят дорогими, на мизинце — кольцо с бриллиантом.
Вчера он был в Регенсбурге на свадьбе, поэтому Фрайтаг не мог его разыскать.
Сегодня же вечером в баре было почти пусто, и на танцплощадке никого. Два длинноволосых молодых официанта слонялись в глубине бара, а четверо музыкантов сонно настраивали свои инструменты. Жизнь здесь просыпалась после девяти.
— Какое мне дело до Осси Шмерля? — продолжал хозяин бара. — Ради этого висельника давать ложные показания? Да упаси меня Боже! Вон там, на том стуле, — воскликнул он и показал коротким толстым указательным пальцем на красный табурет у стойки. — Вот тут он сидел как приклеенный до четырех утра. Опрокинул от пяти до десяти двойных.
— Двойных чего?
— Виски, пожалуй. Барменша скажет точнее. Где-то без четверти пять вошел Шутцманн, и мы все вместе отправились домой. Шутцманн подтвердит это.
Фрайтаг отмахнулся:
— Мне это ничего не даст. То, что Шмерль позавчера ночью был здесь, не вызывает у меня сомнений. Я хотел бы знать, от которого и до которого часа он был в баре, а не как долго.
Хозяин возмущенно вскинул руки.
— Мы же не отмечаем по секундомеру, господин комиссар, когда гость приходит и уходит. Полагаю, Шмерль пришел где-то между двумя и половиной третьего. Ахенваль был уже здесь, и…
