Гера Фотич - Долг (Приказы не обсуждаются)
— Вы чеченец? — спросил его Петров.
Мужчина медленно перевёл взгляд на Михаила и грустно кивнул головой, уставившись в пол.
Глава 11. Ссора
Над Канадой небо синее,
Меж берёз дожди косые.
Хоть похоже на Россию,
Только всё же не Россия…
(Городницкий А.)Стояла осень, которая сильно походила на Ленинградскую.
Игорь часто бубнил себе под нос эту песню, постоянно путая слова и куплеты. Но было в ней нечто притягательное. А ещё потому, что другой песни о России и Канаде он не знал. По роду своей работы, он часто разъезжал по другим городам, где участвовал в конференциях и симпозиумах. Иногда по несколько дней не бывая дома. Для его жены вопрос о работе не стоял. И хотя зарплата была небольшая, за счёт того, что государством оплачивалось жильё и некоторые другие расходы, они могли даже оставлять часть денег на общем счету в банке. В России оставалась его маленькая квартирка на первом этаже, которую он сдал в аренду и деньги за неё так же откладывались на счёт в сбербанк. На вопрос к жене, не скучно ли ей живётся, она отвечала, что изучает английский и помогает дочке адаптироваться в школе. Это было правдой. Она старалась изо всех сил. И через полгода уже спокойно с шестилетней дочкой ходили по магазинам. Они с удовольствием ездили в аквапарк и другие аттракционы. Посещали выставки и детские театры. По началу, только те, где говорили на русском. А позже стали ходить в местные театры и, с радостью, по вечерам делились с Игорем своими впечатлениями.
Но со временем, почему-то делиться перестали. Игорь видел, как преобразились его женщины, свободно овладев английским. Их невозможно было застать дома. Стали о чём-то шептаться. Они были очень похожи — просто красавицы. И Бойдов частенько любовался ими. Скоро у них появились какие-то свои планы, тайны. Иногда, за ужином, они шептались, поглядывая на Игоря. И он, принимая их игру, не пытался расспросить, о чём либо. Он с удовольствием смотрел на двух любимых и близких ему людей, чувствуя себя самым счастливым на свете человеком. Здесь Елена не вспоминала о пианино. Игоря это устраивало. Он ненавидел классику. И только ради любви Леночки к музыке, всегда хвалил её и просил сыграть что-нибудь ещё. На самом деле это стоило ему большого труда. В Анголе инструмента не было, и он почти расстался со своими страхами. Этот ужас он носил в себе с детства. Когда его одного оставляли дома и забывали выключить радио. Игорь мог просидеть под одеялом весь концерт и с облегчением вылезал из-под одеяла под спасительную фразу диктора:
— На сегодня концерт классической музыки окончен!
Прошло несколько лет спокойной, размеренной жизни.
Всё случилось внезапно и очень быстро. Игоря вызвали в посольство ко второму секретарю и показали несколько экземпляров издаваемого в США мужского журнала. Игорь с удивлением увидел на страницах цветные фотографии своей жены в обнажённом виде. То, она сидела на диванчике с пушистыми заячьими ушками на голове и беленькими рукавичками. То лёжа на стволе дерева, тянула руку к райскому яблочку. То, в обществе таких же красивых тел, стояла на четвереньках, пытаясь высунутым языком облизать общую миску. Некоторые фотографии были в обществе мужчин, которые, словно гимнасты, смело, крутили её как снаряд вокруг своих тел, откровенно показывая все женские и свои прелести.
Бойдов подумал о том, что сейчас ему расскажут о готовящейся против него провокации со стороны ЦРУ, МИ-6 или других спецслужб. Но пытаясь найти на фотографиях следы фотомонтажа, он вдруг заметил знакомые, и так любимые им, родинки на её интимных местах. Они были точь-в-точь, как натуральные. Сотрудники молчали. Игорь краснел. Лицо его стало пунцовым и, как ему казалось, продолжало наливаться цветом, и набухать как разваривающаяся манная каша. Подумав об этом, он почему-то вспомнил детскую книжку о том, как два подростка решили сварить манную кашу. Она стала, набухая, вылезать из кастрюли и чтобы они не делали, как не старались засунуть обратно, ничего не выходило.
Он не мог произнести ни слова и только стал почему-то икать. Ему представилась эта ситуация такой же безнадёжной как у тех ребят. И как бы он теперь не старался, снова запихнуть обратно то, что вылезло на свет, не получится. Ему принесли воды и отвезли домой, ни о чём не спрашивая.
Игорь сидел в гостиной за столом, на котором среди тарелок и вилок лежали переданные ему журналы. Локти упирались в голубую скатерть, ровную как океанский штиль. Он не хотел её слушать и закрывал ладонями уши, не хотел её видеть — глаза его были закрыты. Периодически он ослаблял прижатые к ушам ладони и приоткрывал глаза. Надеясь убедиться, что ничего такого нет. Нет этих журналов, лежащих на столе, нет снующей по комнате незнакомой женщины. Нет приоткрытой двери в детскую, откуда, как две светящиеся в ночи звёздочки, выглядывают глаза его дочки.
А есть обычный вечер, сервированный стол. Его любимая жена, выходящая из кухни с белой небольшой кастрюлькой, разрисованной замысловатыми вензелями. Дочурка, переполненная за день детскими эмоциями и готовая водопадом обрушить их на него, сев на колени и обняв за шею.
Но дверь в детскую только слегка прикрывалась, а затем снова чуть открывалась в такт дыханию ребёнка. И Бойдов снова, ещё плотнее, зажимал ладонями уши, закрывал глаза. Сжимал свою голову с такой силой, словно пытался выдавить из себя всё, что услышал и увидел за последний час. А может, это было всего десять минут, или пять?
А может, весь последний год он именно так и слушал её? То, открывая, то закрывая свои уши и глаза. Не желая видеть и слышать то, что ему не нравиться. То, что он не мог понять, воспринять и почувствовать?
— Ты думаешь, это я сама? Нет! Ты меня толкнул на это своим невниманием. Незнанием меня. Как я ненавижу твои классические концерты Моцарта, Шуберта. Я всегда ненавидела это пианино. С тех пор как родители заставляли меня разучивать гаммы! А потом играть для тебя! Да! Я раньше была не такой. Да, я уже почти год снимаюсь в этом журнале, — говорила женщина, переходя по комнате от окна к серванту, потом к телевизору и снова к окну. Словно по-новому обследовала все эти предметы, пытаясь увидеть в них вновь появившиеся черты.
— Ну, ты же должен меня понять. Я не могу сидеть и ждать, когда окончательно увяну в этих четырёх стенах. Я не могу вечно ждать тебя с работы, готовить твои любимые первые блюда и наблюдать, как ты поглощаешь их, прося добавки. Как ты подносишь ложку ко рту, и застываешь думая о чём-то. А наша дочурка в это время рассказывает тебе свои маленькие радости. Ты всё время угнетал меня. Разве ты этого не понимал. И когда женился на мне. Ты, выпускник престижного вуза, с родителями дипломатами. Разве я не видела, как ты смотрел на меня? Смазливую глупую девчонку из провинции. Ты решил создать себе счастье! Милое гнёздышко под крылом папы дипломата. Как мне всё это противно! Эти сочувствующие взгляды. Эти лживые речи. А когда мы в Анголе пили коньяк до потери пульса, и ты нёс меня домой, говоря встречным, что у меня случился солнечный удар. Положил в кровать и целовал мои руки, лицо, шею. Я чувствовала лживость твоих поцелуев. Ты стыдился меня и презирал. Мне всегда не хватало тебя, твоего взгляда, твоего голоса. Когда ты в последний раз говорил мне, что любишь? Это была часть меня, которой мне не хватало. И ты не желал мне её дать. И что? Теперь, когда я стала единым целым и могу тебе это сказать, ты закрываешь глаза и уши. Ты боишься правды? Ты не видел моих новых колец с бриллиантами? Не видел новое манто, и норковых шуб? Где, по-твоему, я могла всё это взять? Да, я снимаюсь у Вилли Гротеску!
Бойдов вспомнил, что действительно обращал внимание на появляющиеся у неё драгоценности и меха. Но не придавал этому значения, думая, что она снимает деньги с их общего счёта. А стоимость вещей он не знает до сих пор. Это было ему ни к чему! Он в очередной раз открыл глаза и посмотрел на женщину, крепко прижав ладони к ушам. Он видел, как она бросалась по комнате. Брала в руки какие-то вещи, показывала ему, что-то говоря, и ставила на место. Затем вынесла из спальни свои шубы и бросила их на диван. Снова пошла туда и вернулась с кучей бархатных коробочек. Стала открывать их, выкладывая на стол драгоценности. Её рот не закрывался ни на секунду. Игорь подумал, что ни разу она не страдала таким красноречием. В голову пришло сравнение её с задыхающейся рыбой. Выброшенной на берег, и пытающейся глотнуть живительную влагу своим ртом, который она непрестанно открывала и закрывала. При этом махала руками как плавниками и виляла задом, словно хвостом, продолжая трепыхаться в замкнутом пространстве комнаты.
В очередной раз, когда он открыл глаза и уши, увидел стоящую рядом дочку. Она была в белом, словно ангел, платьице и, повиснув обеими руками у него на плече, тихо спросила:
