Фредерик Дар - От этого не умирают
Кати говорила мне это не для того, чтобы причинить боль, — она знала, что мне все равно перескажут, что репортеры как раз пишут сейчас об этом в своих газетах…
Я выпил фруктовый сок, добавив в него капельку виски. Кати смотрела, как я, серьезный и озабоченный, хожу взад-вперед по комнате. В помещении было тепло, и из моей одежды потихоньку испарялась влага.
— Послушай, Боб, я хотела бы задать тебе один вопрос…
— Да?
— Думаешь, Жо у тебя выиграет?
Я пожал плечами.
— Я знаю одно, Кати, сегодня вечером он бы меня победил… Теперь тебе известно, что такое бокс? В конце концов, и мы, чемпионы, всего лишь люди… Бывают дни, когда нас посещает вдохновение… Но бывает, и не клеится…
— Я кое о чем подумала, Боб…
— Ну, выкладывай!
— Мне кажется, этот матч вызывает у тебя большую озабоченность, чем любой другой, потому что тебе мешает сентиментальная сторона дела, которая здесь имеет место… Почему бы тебе не уйти прямо сейчас?
Поскольку я не отвечал, она, подумав, что я одобряю ее идею, продолжила:
— Предположим, ты заболел… Это очень просто: десять минут попрыгаешь со скакалкой в пальто, вот сейчас… Потом раздетый пойдешь ставить машину в гараж… И подхватишь ангину, ведь ты так подвержен ангине! Пусть тебя навестит кто-нибудь из наших друзей-журналистов и кто-нибудь из коллег, чтобы убедиться, что все действительно так… Потом ты скажешь, что антибиотики вывели тебя из строя, и мы уедем в горы… Когда мы будем там, объявишь местным журналистам, что у тебя появилось желание бросить бокс… Париж подхватит новость, попросят официального подтверждения. Ты его дашь, и все будет закончено… В крупных газетах появятся большие статьи, в которых напишут, что ты уходишь из бокса… непобежденным, Боб!
Последнее слово задело меня за живое… Непобежденным… Правда… Ни одного поражения за всю мою карьеру… Всего-навсего три ничьих…
У меня возник соблазн принять предложение жены. Оно позволяло мне покинуть ринг со всеми почестями… Это был хитроумный, хорошо продуманный план с дальним прицелом… Сам Бодони не подкопается.
— Итак? — ждала Кати…
Она протянула мне скакалку, которая лежала на камине… Ее прикосновение заставило меня овладеть собой. Вдруг все стало очень просто… Я больше не испытывал страха.
— Нет, Кати… Не нужно… Если б я уклонился от этого матча, я до конца дней чувствовал бы себя ничтожеством…
— Ты в этом уверен, Боб?
— Абсолютно, Кати…
Тогда она бросилась ко мне и прижалась головой к моей груди…
— Спасибо, Боб. Это мне больше нравится…
— Мне тоже, дорогая…
— Знаешь, я люблю тебя.
— Знаю… И поэтому что с того, если я потеряю свой чемпионский титул? Ведь у меня есть ты…
Она еще крепче прижалась ко мне.
— Знаешь?..
— Нет…
Я скорее угадал, чем услышал слова, которые она произнесла, уткнувшись лицом мне в грудь:
— Потом мы будем делать детишек, хорошо?
Я удивился… Детишек? Я об этом не думал… В начале нашей совместной жизни мы договорились не заводить детей, чтобы не мешать моей карьере… Честно говоря, потом я об этом больше и не вспоминал…
— Тебе всего тридцать четыре года, Боб. Для боксера ты уже стар, но для отца — молод.
— В самом деле…
— А мне — тридцать два, пора… Пора об этом подумать… Тебе не кажется?
— Да…
Я взглянул на нее и увидел прежнюю Кати: смущенное личико, чистая улыбка, густые брови. Я обнял ее за талию.
— А не приступить ли нам сразу к делу?
Она покраснела как девочка.
— Ох! Еще рано, Боб…
— Зачем ждать? В любом случае, Кати, через девять месяцев я уже не буду чемпионом Европы!
Поверженный боксер зашевелился и сделал невероятное усилие, чтобы перевернуться на бок.
— …Пять! — неумолимо произнес рефери.
Еще никогда ни к одному матчу я не готовился столь тщательно.
Интенсивные тренировки вначале, строжайший режим, здоровый, как у младенца, образ жизни, я поистине ничего не оставил без внимания.
Обеспечил себя первоклассными спарринг-партнерами, один из которых экс-чемпион Брабиуф (первосортный чернокожий громила), и дал им задание бить меня побольней. Занятный мазохизм, не правда ли? Однако, если хочешь готовиться по-настоящему, надо страдать.
У меня в голове была лишь одна мысль: одержать бесспорную победу над Андриксом и быстренько уйти из бокса. Моя жизнь, подчинявшаяся этой идее-фикс, напоминала часовой механизм в бомбе замедленного действия, готовой взорваться в назначенный для покушения момент.
При таком режиме годы отступали. Большего я от них и не требовал: пусть не дают о себе знать еще месяц, а потом я смирюсь с возрастом, не стану больше пытаться его обмануть. Я сам себе немного напоминал страстную кокетку, которая тратит весь оставшийся пыл на завоевание последнего возлюбленного, клянясь после этого наконец признать свою старость.
Кати помогала мне изо всех сил, со всем усердием. Когда я делал пробежку, она сопровождала меня по тропинкам Монфора-л’Амори на велосипеде, захватив с собой толстый шерстяной свитер и махровое полотенце. Как только пробежка заканчивалась, она вытирала с меня пот и натягивала свитер. После тренировки со скакалкой делала мне массаж, и, должен сказать, получалось у нее ничуть не хуже, чем у Монтескью, моего массажиста… Она научилась этому еще в ту пору, когда только начинала работать учительницей и состояла в каком-то обществе по оказанию первой помощи.
Журналисты получали огромное удовольствие. Они без устали выдавали бесконечные тирады об «идеальной супружеской паре ринга», о преданной супруге Катрин Тражо…
Нам же наша спокойная любовь казалась такой естественной…
Время от времени к нам на обед или на ужин приходил Андрикс. О своих тренировках он не рассказывал, но я читал о них в газетах.
Мы с ним заняли благородную позицию. Для нас этот матч двадцать шестого ноября был событием чисто профессиональным, к которому дружба не имела никакого отношения. Мы решили в нашей частной жизни забыть о нем до наступления времени «Ч»… Этот матч, наконец, казался нам неким общим делом, в котором мы будем участвовать как партнеры, а не как противники.
Когда Андрикс приходил к нам — всякий раз с роскошным букетом для Кати, — я спрашивал у него с невинным видом:
— Все в порядке, Жо?
И он, чуть покраснев, непременно отвечал:
— Все прекрасно, Боб, а как вы?
— Потихоньку!
После чего мы оба разражались искренним смехом…
Обед или ужин проходил так же весело, как и прежде. Кати сама стряпала для нас…
Андрикс чувствовал себя на седьмом небе. Меню было постоянным, как теорема: ветчина, жареное говяжье филе с кровью. Кати готовила его по савойскому рецепту, доставшемуся ей в наследство от бабушки… Мы пировали вовсю… Затем следовали йогурт и яблочный пирог, разумеется испеченный хозяйкой. Мы выпивали к мясу чуточку «бордо», и это была единственная «слабость», которую мы себе позволяли.
Прошли недели… Я все тщательней распределял силы, чтобы не перегореть ко дню матча. С Бодо мы виделись редко. Он занимался только Андриксом. Жо — это значило будущее, тогда как я уже представлял собой прошлое… В общем, готовилось мое поражение, а для этого много советов и не требуется.
Накануне матча после взвешивания я три раунда отработал с «грушей», один — со скакалкой и всю вторую половину дня провел в постели, в полумраке, чтобы расслабиться. Это было нелегко… Я непрестанно видел перед собой ринг, а на ринге напротив меня — моего дружка… В сущности, мы оба будем выглядеть по-дурацки. Я ни за что не смогу воспринимать Жо как настоящего противника…
Утром этого великого дня именно он разбудил меня телефонным звонком.
— Боб?
— Это ты, Жо?
— Да… Я хотел вам сказать…
Его смущенный голос умолк.
— Так что же ты хотел сказать мне, мальчуган?
— Насчет сегодняшнего вечера…
У него явно не поворачивался язык. Я пришел ему на помощь.
— Нет нужды говорить, Жо. Что бы сегодня вечером ни произошло, мы останемся отличными ребятами, которые прекрасно относятся друг к другу…
Он, небось, аж всхлипнул там, на другом конце провода.
— Да, да, Боб… Именно это я и хотел вам сказать…
— Спасибо. Ты хороший мальчик… Ну что ж, отдыхай и… до вечера!
Послышался щелчок, а я все не решался повесить трубку. Кати сидела у окна в подножье кровати и шила. Она посмотрела на меня, вздыхая.
— Славный мальчик…
— Да.
— Как глупо, что сегодня вечером вам придется колотить друг друга!
— Совершенно согласен с тобой, Кати, это ужасно глупо… Или по-корнелевски, что, собственно, сводится к тому же…
Я лежал, закинув руки за голову, и смотрел в потолок, на грязноватой белизне которого расплылось влажное, непонятных очертаний пятно. Уже давно я вообразил себе, что это некий волшебный берег и мысленно переселялся туда… Там, в золотой лагуне, я забывал о неприятностях реальной жизни.
