Андрей Курков - Последняя любовь президента
Вот и вся история!
– Я его не знаю! – испуганно повторяет девушка с тощей грудью.
– У нас три дня подряд пропадают вещи! – строго глядя мне в глаза, говорит комендантша, женщина-сервант лет пятидесяти. Она стоит в дверном проеме и полностью его занимает своим телом. – Дай телефон родителей! Пускай приходят и платят за тебя штраф! Или я вызову милицию!
– Вызывайте, – говорю я. Меня охватывает полное безразличие. Сегодня – ночь потерь, но у меня такое ощущение, что терять мне больше нечего.
Оказывается, я не прав. Комендантша вызывает криком в темный коридор какого-то полупьяного дядю Петю, который держит меня за руки, пока она звонит в милицию.
– Как ты залез в общежитие? – допрашивает меня уже в райотделе на улице Щербакова сонный сержант. – Через окно?
– Да.
– С целью совершить кражу личного имущества?
– Нет.
– А в морду? – Сержант отрывает взгляд от протокола, который он составляет, и упирается этим бычьим взглядом в мое лицо.
– Меня девушка привела.
– Она тебя первый раз в жизни видит!
– Да, мы только познакомились, и она меня привела в общагу.
– Ну послушай, что ты несешь! Как может девушка первого встречного ночью вести в свою комнату? А?
Я пожимаю плечами. Сержант смотрит на часы – полтретьего. В двери заходит моя мать.
– Что он натворил? – спрашивает со слезами на глазах. – Что ты наделал? Что ты нам жить не даешь! Сволочь! Подонок! Паразит! Тунеядец!
– Успокойтесь, гражданка, – неодобрительно смотрит на нее сержант. – Ваш сын хотел совершить кражу личного имущества из общежития работников овощной фабрики.
Возникает пауза, во время которой в голове моей матери проносятся всевозможные сценарии, и интонация ее меняется.
– Вы поймите! Они же без отца росли. Он погиб на полигоне. Военный, офицер, капитан. У него брат больной, я все время за братом ухаживаю. С работы – домой, из дому – по врачам.
– Понятно, – останавливает ее сержант. – Можно, конечно, обойтись хулиганством, но злостным. Влезть в женское общежитие – это же не окно разбить!
– А ну, выйди в коридор! – командует мне мать.
«Кто здесь сержант?» – думаю я и подчиняюсь.
Через пять минут меня возвращают в кабинет.
– В следующий раз будешь умнее! И будешь думать о последствиях! – говорит мать и уходит.
А меня оставляют. Я получаю десять суток и десять суток подметаю территорию райотдела. Мою полы на первом и втором этажах. Тайком играю в очко с шестидесятилетним Зямой, получившим пятнадцать суток за то, что нагадил под дверь соседке, написавшей на его двери мелом слово «жид».
25
Киев. Май 2015 года.
– Ну-ка поднимите рубашку, – говорит мне личный врач.
Пришел в мой кабинет и командует. Но я подчиняюсь. Он слушает мое новое сердце. Слушает внимательно. Потом прикладывает хромированный холод стетоскопа к груди. Слушает легкие.
– Веснушки не проходят? – интересуется между делом.
– А разве веснушки могут пройти? – спрашиваю я, уже потерявший надежду очистить от них свою кожу.
– Если они проявление болезни, то могут. Если же нет – то останутся. Природа спонтанного появления веснушек в зрелом возрасте недостаточно изучена.
– Чем же занимаются ученые-медики на бюджетные деньги?
– Не веснушками, – честно говорит врач. – Раком, СПИДом, саркомами. Но если честно.
– Чего замолчал? – Я оборачиваюсь и смотрю на этого бывшего военного врача, которого мне присоветовал Коля Львович.
– Это только предположение, – после паузы продолжает он. – Мне кажется, западные фармацевты выводят новые виды гриппа и астмы для запуска в продажу новых лекарств. Ну, как компьютерщики зарабатывают на антивирусных программах, предварительно производя и запуская новые компьютерные вирусы.
– Да? – Мысль врача мне кажется интересной. – Так, может, веснушки – это все-таки новая болезнь и против них уже есть лекарство?
– Не слышал.
– А ты узнай! Когда узнаешь, доложи!
После врача в кабинет заходит Львович с пачкой документов.
– Это на подпись. – Он кладет пачку на стол. – И еще. Чтобы вас это не застало врасплох. Пока вы болели, мы в Кабмине провели реформу.
– Какую реформу? – Я смотрю в его круглое лицо, как в пустую тарелку, которая предлагает мне съесть то, чего на ней нет.
– Премьер-министра как такового больше нет, – спокойно рассказывает Львович. – Премьер-министром по очереди становятся отраслевые министры, и таким образом та или иная отрасль становится временно приоритетной. Сейчас обязанности премьера исполняет министр экономики Синько. Там, в документах, план этой реформы есть. Автор – вы.
– Выйди, зайдешь через десять минут! – командую я. – Сам прочитаю!
Оставшись один, я просматриваю документы. Реформа дельная, только жалко, что исходит от этого придурка. Правда, он не дурак, раз поставил мое имя под реформой.
– Эй, – кричу я помощнику. – Позови его!
Коля Львович входит. Мне хочется сказать ему что-нибудь приятное. Взгляд сам выхватывает из общей картины, составляющей эту серую личность, никак не вяжущийся с его обликом и цветом костюма фиолетовый галстук.
– Хороший галстук! – говорю я ему с улыбкой.
Он доволен.
– Может, немножко «Хэннесси»? – предлагает.
Я кивком призываю помощника, который все слышал.
– За реформу! – Львович поднимает коньячный бокал.
– За нее, родимую! – поддакиваю я.
26
Киев. Октябрь 1983 года.
Десять суток подметания двора райотдела милиции пошли мне на пользу. Не только потому, что я завел полезные знакомства. Нет. Прежде всего у меня там обнаружилось предостаточно времени для размышлений о человеческих ценностях и морали. Это если говорить громко. Если же выбирать камерные слова и выражения – я успел не только поплакать о своей судьбе, но и подумать о будущем. Я понял, что жизнь сама, как река, вынесла меня во двор этого райотдела, и теперь от меня зависело, поплыву я дальше по течению или попробую сам выбрать маршрут. Что у меня позади? Школа, десяток работ, ни на одной из которых я не задерживался дольше трех месяцев, и свадьба. А теперь вот первые десять суток ареста. Что впереди? Практически вся жизнь, только вот с чего ее заново начать? С развода?
О разводе Светка заговорила сама. Когда я вернулся из милиции домой к родителям, ее вещей в нашей комнате уже не было.
– Она тут тебе письмо оставила, – сказала мать. – Я его не читала!
Конверт был заклеен, но надорван. Да и письмо, когда я его вытащил, пахло селедкой. Моя мать любила селедку, и два раза в неделю на ужин у нас был форшмак с картофельным пюре.
«Сережа!
Извини меня. Мне кажется, что смерть нашего ребенка – это предзнаменование, знак против нашего брака. Второе предзнаменование – это твои десять суток. Думаю, нам надо развестись. Если ты не против, позвони. Я у своих. Целую, Света».
– Ишь ты, – удивился я. – А как же насчет того, что Бог троицу любит?
Но я все-таки позвонил и сказал: «Я не против». Она, кажется, обрадовалась. Развод прошел быстро. Все сделали ее родители через своих знакомых в ЗАГСе.
– Это надо отметить! – сказал мне приятель Женя, живший двумя этажами ниже.
Я и отметил. Взял бутылку портвейна «три семерки» и вечером пошел в райотдел милиции. Нашел арестовавшего меня сержанта, и мы неплохо посидели в его дежурке. Выпил с нами за мой развод и молоденький лейтенант. Дагестанец Марат Гусейнов.
– Будут проблемы – заходи! – сказали они мне на прощанье.
27
Киев. Октябрь 2014 года. Ночь.
За окном дома по Десятинной улице хлещет дождь. Он бьет по стеклам, бьет по моим барабанным перепонкам. Но я сплю. В камине догорают дрова. Я сквозь некрепкий сон слышу их треск, и он немного оттеняет шум дождя. У меня был трудный день. Ничто так не выматывает меня, как ежемесячное обращение к нации по телевидению. Это все в прямом эфире. Потом пресс-конференция. И тоже в прямом эфире. И вопросы – один веселее другого. «Будет ли Украина вводить санкции против Польши в ответ на запрет въезда в Польшу украинского транспорта с дизельными двигателями?» «Что вы думаете о законопроекте, предусматривающем натурализацию нелегальных эмигрантов?» «Когда правительство наведет порядок в энергетическом секторе?»
Мне еще слышатся во сне все эти вопросы. Два часа ночи. И вдруг – легкий стук в двери. Стук продолжается несколько минут, пока я не открываю глаза.
Я фокусирую взгляд на затухающем огне камина. Поднимаюсь и, накинув халат, подхожу к двери.
– Извините, господин президент, – тихо докладывает начальник охраны полковник Потапенко. – К вам Николай Львович рвется. Что-то срочное.
– Что у тебя? – спрашиваю я, заходя в гостиную, где он дожидается моего пробуждения.
