Клайв Баркер - Книги Крови (Книга 5)
- Билли, - позвал Клив.
Тень двинулась. Она собралась вокруг его ног, она внезапно бросилась ему в лицо, источая запах, схожий с запахом дождя среди камней, холодная и неуютная.
Клив стоял не более чем в ярде от своей койки и все-таки ничего не мог поделать, тень представляла для него неодолимую преграду. Зрение могло быть обмануто. Он потянулся к постели. Под его напором пелена разошлась, как дым, - и фигура, бьющаяся на матрасе, стала видна.
Конечно, это был Билли, но все же и не он. Пропавший Билли, может быть, или тот, который появился. Если так, Клив не хотел делить что-либо с таким. Здесь, на нижней койке, находилась темная гнусная фигура, все уплотнявшаяся, пока Клив смотрел, создающая себя из теней. В накаленных добела глазах и в арсенале игольчато-острых зубов было нечто от бешеной лисицы и одновременно нечто от перевернутого на спину насекомого, полусвернувшегося, скорее с панцирем, чем с плотью, и походило на ночной кошмар, ни на что иное. Ни одна из частей не оставалась стабильной. Какими бы эти очертания ни были, Клив видел, как они истаивают. Зубы росли, делались все длиннее, и при том становились более нематериальными, вещество вытягивалось в хрупкие острия, а затем рассеивалось дымкой, конечности, которыми молотили по воздуху, тоже чуть подросли. В глубине хаоса виднелся призрак Билли Тейта, с открытым ртом, мучительно что-то лепетавшего, прилагавшего все силы, чтобы стать узнаваемым. Клив хотел проникнуть в круговерть и выволочь оттуда мальчика, но чувствовал, что процесс, происходящий перед глазами, имеет собственную инерцию, свою движущую силу и вмешательство могло оказаться губительным. Все, что он мог сделать, стоять и наблюдать, как тонкие белые конечности Билли и уплотняющийся живот корчатся, чтобы сбросить эту страшную анатомию. Светящиеся глаза исчезли почти последними, вылившись из глазных впадин мириадами нитей и улетев с черным дымом.
Наконец он увидел лицо Билли, отдаленное напоминание о прежнем состоянии все еще проглядывало в нем. И затем, когда и это исчезло, тени ушли, на койке лежал только Билли, голый и обессиленный тяжкими страданиями.
Он взглянул на Клива с невинным выражением лица.
Клив вспомнил, как мальчик жаловался твари из города.
- Больно... - говорил он. Говорил же? - ты не рассказывал мне, как это больно...
Достойная внимания правда. Тело мальчика было смешением пота и костей, более неприятное зрелище едва ли и вообразимо. По крайней мере, человеческое.
Билли открыл рот. Губы его были красными и блестящими, будто измазанные губной помадой.
- Теперь... - произнес он, пытаясь говорить между болезненными вдохами, - что нам делать теперь?
Казалось, даже говорить для него было слишком. В глубине горла раздался звук, словно он подавился, и мальчик прижал руку ко рту. Клив шагнул в сторону, когда Билли встал и проковылял к ведру в углу камеры, которое использовали для ночных потребностей. Но добраться до ведра он не успел, тошнота одолела его по пути, жидкость выплеснулась между пальцев и хлынула на пол. Клив отвернулся, когда Билли вырвало, и мысленно приготовился терпеть зловоние до утра, когда произведут уборку. Однако запах, заполнявший камеру, не был запахом рвоты, а чем-то и более сладким, и более густым.
Клив, озадаченный, повернулся к фигуре, скрючившейся в углу. На полу возле ног были брызги темной жидкости, такие же ручейки стекали по его голым ногам. Даже в темной камере можно различить, что это кровь.
И в самых благоустроенных тюрьмах насилие прорывается и обязательно без предупреждения. Взаимоотношения двух заключенных, которые проводят совместно шестнадцать часов из ежедневных двадцати четырех, вещь непредсказуемая. Но насколько было ясно и надзирателям, и заключенным, между Лауэллом и Нейлером ненависти не было. И до тех пор, пока не начался тот крик, из их камеры не доносилось ни звука - ни спора, ни выкриков. Что побудило Нейлера неожиданно напасть и зарезать своего сокамерника, а потом нанести громадные раны себе самому, - стало предметом для обсуждения и в столовой, и во дворе для прогулок. Однако вопрос зачем занял второе место после вопроса как. Ходили слухи, что тело Лауэлла, когда его обнаружили, представляло зрелище неописуемое, даже среди людей, приученных к жестокости, как само собой разумеющемуся, рассказы вызвали потрясение. Лауэлла не особенно любили, он был задира и врун. Но что бы он ни делал, это не заслуживало таких увечий. Человека распотрошили: глаза выколоты, гениталии оторваны. Нейлер, единственный возможный противник, ухитрился затем вспороть и собственный живот. Теперь он лежал в Отделении Реанимации, прогнозы малообнадеживающие.
Когда слухи о насилии ходили по блоку, Кливу легко было провести почти весь день незамеченным. У него тоже нашлось бы что рассказать, но кто поверит его истории? Едва он и сам в нее верил. Действительно, время от времени, на протяжении всего дня, когда видения снова одолевали его, он спрашивал себя, не сошел ли он с ума. Но ведь здравый рассудок - понятие относительное, не так ли? Все, что он знал с уверенностью, то, что он видел, как трансформировался Билли Тейт. Он уцепился за эту зацепку с упорством, рожденным близким отчаянием. Если он перестанет верить показаниям собственных глаз, у него не останется защиты и темноту не сдержать.
После умывания и завтрака, весь блок был заперт по своим камерам, мастерские, развлечения - любая деятельность, для которой требовалось перемещаться по этажам, была отменена, пока камеру Лауэлла фотографировали, осматривали, а потом отмывали. После завтрака Билли спал все утро состояние, близкое коме, а не сну, такова его глубина. Когда он проснулся к ленчу, он был веселее и дружелюбнее, чем на протяжении последних недель. Под пустой болтовней ни намека на то, что он знает, что случилось предыдущей ночью. В полдень Клив сказал ему правду в лицо.
- Ты убил Лауэлла, - заявил он. Больше не было смысла изображать неведение, если теперь мальчик не помнит, что совершил, то со временем припомнит. И сколько еще пройдет времени, прежде чем он вспомнит, что Клив видел, как он превращается? Лучше признаться сейчас. - Я видел тебя, сказал Клив. - Я видел, как ты изменялся...
Казалось, Билли не слишком встревожили такие откровения.
- Да, - ответил он. - Я убил Лауэлла. Ты порицаешь меня?
Вопрос, вызывающий за собой сотни других, задан небрежно, как задают из легкого интереса, не больше.
- Что с тобой случилось? - спросил Клив. - Я видел тебя - здесь, устрашенный воспоминаниями, он указал на нижнюю койку, - ты был не человеком.
- Я не думал, что ты увидишь, - ответил мальчик. - Я давал тебе таблетки, так ведь? Ты не должен был подсматривать.
- И предыдущей ночью... - сказал Клив, - я тоже не спал.
Мальчик заморгал, как испуганная птица, слегка вздернув голову.
- Ты по-настоящему сглупил, - сказал он. - Так сглупил.
- Да или нет, я не посторонний, - сказал Клив. - У меня сны.
- О, да. - Теперь нахмуренные брови портили его фарфоровое личико. Да. Тебе ведь снился город, правда?
- Что это за место, Билли?
- Я читал где-то: у мертвых есть большие дороги. Ты когда-нибудь слышал? Ну... у них есть и города.
- У мертвых? Ты имеешь в виду что-то вроде города призраков?
- Я никогда не хотел тебя ввязывать. Ты был со мной добрее, чем большинство здесь. Но я говорил тебе, что пришел в Пентонвилл заниматься делом.
- С Тейтом.
- Верно.
Клив хотел посмеяться. То, о чем ему говорили - город мертвых, только нагромождение бессмыслицы. И все же его озлобленный разум не отыскал более вероятного объяснения.
- Мой дед убил своих детей, - сказал Билли, - потому что не желал передать свою наследственность следующему поколению. Он поздно выучился, понимаешь. Он не знал, до того как завел жену и детей, что он не такой, как большинство других. Он особый. Но он не желал данного ему умения, и он не желал, чтобы выжили его дети с той же самой силой в крови. Он бы убил себя и закончил работу, но именно моя мама убежала. До того, как он смог ее отыскать, чтобы убить, его арестовали.
- И повесили. И похоронили.
- Да, повесили и похоронили. Но он не исчез. Никто не исчезает, Клив. Никогда.
- Ты пришел сюда, чтобы отыскать его.
- Не просто отыскать, а заставить его помочь мне. Я с десяти лет знаю, на что способен. Не вполне осознанные, но у меня были подозрения. И я боялся. Конечно, я боялся. Это ужасная тайна.
- Эти трансформации, ты всегда совершал их?
- Нет. Я просто знал, на что способен. Я пришел сюда, чтобы заставить моего деда научить меня, заставить его показать мне, как делать. Даже теперь... - он посмотрел на свои пустые руки, - когда он учит меня... Боль почти непереносимая...
- Тогда зачем ты это делаешь?
Мальчик скептически посмотрел на Клива.
- Чтобы не быть собой, быть дымом и тенью. Быть чем-то ужасным. - Он казался искренне озадаченным. - Ты бы не сделал то же самое?
