Шарль Эксбрайя - Убийство девственника
– Здорово, ребята! Как дела?
Фредерик Домпьер, старший над инспекторами, пробубнил:
– У нас-то хорошо.
– Вот и здорово! У меня тоже! Жизнь прекрасна!
– Боюсь, Леон, как бы у тебя в скором времени не изменилось мнение на этот счет.
– Старик, с чего это оно должно измениться?
– А с того, что сегодня ночью прикончили одну из шишек.
– Не понимаю, почему это грустное известие должно поколебать мой оптимизм.
– Потому что тебя назначили на это дело.
– Меня?
– Тебя!
Жирель пожал плечами.
– Я так и думал, что каникулы долго не продлятся. Начальство не может себе позволить оставлять без дела самых талантливых полицейских. С кем я в команде?
Этого-то они и ждали.
– С Жозефом Плишанкуром.
– Нет, только не это!
– Это!
Леон, сраженный, опустился на стул, а коллеги по очереди к нему подходили дружески взъерошить волосы, пожать руку и выразить свои иронические соболезнования. Домпьер добил Жиреля, сообщив, что инспектор ждет его в кабинете.
Плишанкур презирал Жиреля, считая его воплощенной посредственностью. Он клеймил позором его образ жизни, которому в глубине души, возможно, завидовал. С возрастом Жозеф стал ярым женоненавистником, что было, видимо, тайным признанием в собственном одиночестве. Жирель в свою очередь считал шефа занудой, один вид которого нагонял тоску. Шеф встретил подчиненного почти агрессивно.
– Мне кажется, инспектор, вы имеете весьма слабое представление о том, когда должны являться на работу.
– Я… Я…
Плишанкур сухо оборвал:
– Нечего добавить. Надеюсь, что вы серьезнее отнесетесь к задаче, которую нам предстоит решить. Я полагаю, вы в курсе.
– Очень отдаленно.
– В таком случае вот первые документы, относящиеся к делу, мне их только что передали. Даю вам четверть часа на ознакомление. Необходимо, чтобы вы себе уяснили, в какой среде нам предстоит работать. И чтобы вы постарались… как бы это сказать?., постарались сделать над собой усилие в отношении вашего внешнего вида… короче, вы понимаете?…
– Как нельзя лучше, господин старший инспектор.
– Жду вас через четверть часа для поездки на виллу Нантье. Можете идти. Да, вот еще что… Если у вас останется время, зайдите домой переодеться. Боюсь, как бы ваша нежно-розовая рубашка, способная тронуть служаночек, не произвела противоположного впечатления у Нантье.
– Непременно, господин старший инспектор.
– Да, и если у вас есть менее броский галстук…
– Обязательно, господин старший инспектор. В общем, я должен одеться так же, как вы.
– Я не самая худшая модель.
– Не сомневаюсь, но боюсь, что оденься я, как вы, нас примут за агентов похоронного бюро.
– Оставьте такого рода шутки для кабаков.
– С вами, господин старший инспектор, у меня пропадет всякое желание шутить.
Жирель внимательно прочитал протокол, из которого узнал, что жертва была убита одним ударом и что на ноже, которым действовал преступник, отпечатки пальцев отсутствовали. Никаких признаков борьбы, дверь взломана не была и, вообще, появление убийцы в комнате, кажется, не взволновало Жерома Маниго. Сам собой напрашивался вывод: речь шла о ком-то из домашних. На этом первые свидетельства заканчивались. Можно было предаться сомнительному удовольствию вести основной допрос.
По приезде на виллу Жозеф Плишанкур начал с того, что расспросил дворецкого об обитателях дома. Он старательно записал все имена в черный блокнот, который уберет впоследствии в специальный ящик – туда он складывал все бумаги, относящиеся ко всем делам, которые когда-либо вел.
Сунув записную книжку в карман, Плишанкур попросил доложить о нем Нантье.
– Господина сейчас нет, он, как обычно, у себя в офисе. Но госпожа дома.
– Значит, я поговорю с госпожой Нантье. А вы в это время, пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы мой помощник мог допросить персонал.
– Хорошо. Прошу меня извинить, но я должен предупредить госпожу.
– Пожалуйста.
Дворецкий удалился, и Плишанкур не смог удержаться от замечания:
– Нечего сказать, только в старых семьях сохранились еще вышколенные слуги. На вашем месте я бы призадумался.
– Я не собираюсь делать карьеру дворецкого.
– У вас бы и не получилось.
Появление Эдуарда помешало Жирелю ответить.
– Прошу вас следовать за мной.
Дворецкий провел Плишанкура в гостиную.
Строгий вид Жозефа Плишанкура приятно удивил Генриетту Нантье. Особенно ей понравилось, что, здороваясь с ней, он поклонился.
– Присаживайтесь, инспектор, прошу вас.
Плишанкур опустился на край кресла, предназначенного явно для более важных особ.
– Благодарю вас, мадам… Я осмелюсь попросить вас облегчить мою неприятную и весьма деликатную задачу. Мое присутствие в подобном месте, хотя вызвано оно профессиональным долгом, само по себе уже неприлично, и я думаю, мадам, что вы и ваши родные желали бы избежать огласки. Для этого требуется лишь одно – сделать так, чтобы мне не пришлось искать нужные сведения вне стен вашего дома.
Такого понимания и столь почтительного отношения мадам Нантье не ожидала:
– Я тронута, инспектор. Я и не подозревала, что в полиции служат такие воспитанные люди… Задавайте любые вопросы, я отвечу на них абсолютно честно.
– В таком случае, мадам, соблаговолите рассказать мне о жертве.
– Дядя Жером, младший сын моего отца, то есть один из Маниго – я думаю, вам не надо представлять Маниго…
Плишанкур поднял к небу глаза, желая показать свое глубочайшее уважение к королю макаронных изделий, чем одержал окончательную победу над хозяйкой дома.
Она продолжила:
– Мой брат всегда был большим оригиналом, коммерция ему не была по душе… еще в молодости он проявил склонность – как бы это лучше выразиться? – склонность к накопительству. После смерти отца он продал свои акции, чтобы получить деньги наличными, и обратил их в бриллианты, которые хранил потом у себя в спальне.
– Они исчезли?
– Исчезли.
Батистовым платком Генриетта утерла слезу.
– Бедный дядя Жером! Он и не подозревал, что бриллианты будут стоить ему жизни… Он умер страшной смертью, правда, он всегда все делал не по-людски. Мы его приютили, так как он – назовем наконец вещи своими именами – совсем не имел друзей. Открыв перед ним двери нашего дома, мы не могли предполагать…
Она не смогла закончить и расплакалась самым деликатным и самым воспитанным образом.
Дворецкий недолюбливал полицейских, поэтому, показав Жирелю дверь офиса, возвратился к своим обязанностям. Если в доме совершено преступление, это не значит, что нужно все пустить на самотек, – так объяснил он инспектору свой поступок.
Офис был пуст, и Леон прошел в кухню, где хозяйничала Агата Вьельвинь. Марселец применил свой испытанный метод:
– Привет, голубушка. Хорош денек, а?
Оскорбленная богиня медленно повернулась и, пристально глядя на незнакомца, с отвращением спросила:
– Кто вы такой, молодой человек? И кто позволил вам войти?
– Но…
– Вам что, не объясняли, что, когда вы с кем-нибудь заговариваете, нужно снимать шляпу, тем более когда перед вами дама?
Инспектор живо снял фуражку, которую тут же снова надел, поскольку некуда было ее пристроить:
– Извините…
– А теперь скажите мне, кто позволил вам без разрешения войти ко мне на кухню?
Жирель занервничал.
– Между нами, голубушка, я посоветовал бы вам сменить тон, а то я рассержусь.
– Ну надо же! Господин рассердится!
Она сжала рукоятку своего ножа и решительно двинулась на врага.
– А ну-ка покажите мне, как это вы рассердитесь!
– Внимание! Еще один шаг, и вы надолго отправитесь отдыхать в тюрьму!
– В тюрьму?
– За покушение на полицейского, находящегося при исполнении служебных обязанностей. Я инспектор Жирель из Национальной Безопасности. Понятно, принцесса?
Агата положила нож на место.
– Что вам угодно?
– Чтобы вы рассказали о смерти Жерома Маниго.
– Я ничего не знаю. Дебора, вторая домработница, пришла и сообщила. Вот и все. Я даже в комнату не заглянула. Ненавижу мертвецов, тем более умерших такой смертью. А теперь оставьте меня в покое. Я и так из-за вас много времени потеряла.
– Эй, принцессочка, поспокойнее! Я здесь не ради собственного удовольствия, а по делам службы. Вы не любили этого Жерома?
– Нет.
– Почему?
– Это вас не касается.
– Очень даже касается! Отвечайте, а то я заберу вас в участок! Ну так как? Почему вы не любили Жерома?
– Потому что вообще все мужчины мне отвратительны. Однако это не повод их убивать, иначе вы давно бы уже отправились на тот свет.
– Нет, ради всего святого! За кого вы себя принимаете?!
