Эдгар Уоллес - Сильнее Скотленд-Ярда
— И что будет дальше?
— Они растворят порошок в воде и окропят свои поля. Достаточно будет окропить только часть полей. Эти проклятые твари сами позаботятся о том, чтобы разнести заразу на остальной почве! Не пройдет и полгода, как…
— Значит, вы не сообщаете людям об истинном назначении порошка?
— Нет, я ведь уже объяснил вам, — сказал доктор раздраженно. — Подождите минутку, я позвоню на почту.
Он направился к телефону, но Леон преградил ему путь.
— Мой дорогой друг, — произнес он твердо. — Вам не следует этого делать.
— Вы хотите мне помешать?
— Да, — сказал Леон, беря его за руку.
— Но почему? Отпустите меня!
Но Леон зажал его руку мертвой хваткой.
Ему без труда удалось бы удержать обычного человека, но сумасшедшие обладают непомерной силой. Доктору удалось отбросить Леона на пол. Прежде, чем он успел подняться, хозяин лаборатории бросился к двери и запер ее за собой на ключ.
Павильон разделяла перегородка с небольшим оконцем над дверью. Леон придвинул к двери стол и высадил стекло.
— Не смейте прикасаться к телефону! — крикнул он. — Вы слышите?!
Доктор расхохотался в ответ.
— Вы тоже продались этим тварям! — бросил он и потянулся за трубкой.
Леон нажал спуск револьвера.
Когда Манфред на следующее утро возвратился со своей обычной прогулки, он застал Гонзалеса в саду. Тот расхаживал по дорожке и сосредоточенно курил сигару.
— Дорогой Леон, почему же ты мне не рассказал? — спросил Манфред, положив руку на плечо друга.
Леон промолчал.
— Все говорят об этой истории… Будто бы к доктору в павильон забрался вор и застрелил его, когда тот попытался вызвать полицию. Исчезло все столовое серебро, золотые часы и бумажник…
— Они покоятся на дне бухты, — спокойно ответил Леон. — Я рано утром занимался рыбной ловлей. Ты еще спал.
Некоторое время друзья молчали.
— Неужели это было так необходимо? — спросил Манфред.
— Да, — твердо ответил Леон. — Этот человек готовил миру неслыханные бедствия.
— Из-за дождевых червей?..
— Их существование гораздо дороже и ценнее жизни этого маньяка. Все величайшие знатоки сельского хозяйства единогласно утверждают, что если бы не было этих невзрачных созданий, почва давно бы оскудела. Не прошло бы и семи лет, как человечество вымерло бы с голоду.
Манфред изумленно взглянул на своего друга.
— Не может быть!
— Однако, это так. Черви — величайшие друзья человечества. Все. Лекция окончена. Мне пора на почту — нужно перехватить эти проклятые пакеты.
— Что ж, все, что ни делается, — все к лучшему, — задумчиво произнес Манфред. — Девушка произвела на меня прекрасное впечатление, и я убежден, что тот «невыносимый человек», о котором говорила ее чопорная мамаша, вовсе не так уж невыносим!
Глава 4.
Человек, которого дважды настигала смерть
Антракт между вторым и третьим актами несколько затянулся.
Трое элегантных мужчин, сидевшие в одной из лож, молчали, думая, по-видимому, каждый о своем. Сегодня на сцене шла шаблонная детективная пьеса, и каждый из троих уже после первого акта разгадал «тайну» совершенного по ходу пьесы преступления.
Мистер Фейр отужинал в обществе Гонзалеса и Манфреда, а затем все трое решили посетить театр.
Неожиданно мистер Фейр нахмурился, будто вспомнив нечто неприятное. Заметив улыбку Леона, он спросил:
— Чему вы улыбаетесь?
— Вашим мыслям, — ответил тот.
— Моим мыслям?
— Да. Вы только что подумали о «Четырех Справедливых».
— Потрясающе! Я действительно подумал о них. Что это, чтение мыслей на расстоянии?
— Нет, это не телепатия, — ответил Леон. — Я определил это по выражению вашего лица.
— Фантастика!
— Отнюдь. Лицо человека всегда является зеркалом его чувств или действий. Человек, разрезающий ножницами сукно, при этом непроизвольно жует губами. То же самое делает и гребец в такт ударам весел…
— Но какое выражение лица может соответствовать воспоминаниям о «Четырех Справедливых» — спросил мистер Фейр с улыбкой.
— Последняя реплика второго акта звучала примерно так: «Справедливости! Справедливости! Существует справедливость, которая выше требований закона!» Услышав эти крамольные слова, вы нахмурились и переглянулись с редактором «Мегафона», сидевшим в последней ложе. На основании этого я сделал вывод, что вы написали для его газеты материал о «Четырех Справедливых»…
— Если иметь в виду некролог бедняге Фольмоузу, то… да, вы правы. Я как раз подумал об этих людях, взявших на себя обязанности судей и палачей в тех случаях, когда закон бессилен…
Манфред неожиданно прервал их беседу.
— Леон, взгляни-ка вон на того субъекта в партере, вон, с брильянтовой заколкой в галстуке! Видишь? Что ты о нем скажешь?
Леон навел бинокль на указанный объект.
— Я охотно послушал бы его голос, — сказал он. — Мягкое лицо, но слишком развита нижняя челюсть… Ты заметил, какие у него глаза?
— Сильно выкачены, веки припухли…
— Что еще?
— Губы тоже припухли…
Леон обратился к мистеру Фейру:
— Я никогда не бьюсь об заклад, но сейчас готов поспорить на тысячу пезет, что у этого человека грубый и хриплый голос.
— Вы правы, — сказал начальник полиции, — голос мистера Беллема резкий и хриплый… И какой же вы из этого делаете вывод?
— Он зол и… опасен.
Мистер Фейр озабоченно потер кончик носа.
— Если бы я не знал вас так хорошо, то решил бы, что вы мистифицируете меня. Но после того, как вы столь блестящим образом доказали свои способности…
Мистер Фейр имел в виду недавний визит Гонзалеса и Манфреда в регистрационное бюро Скотленд-Ярда.
Чиновники разложили перед Гонзалесом четыре десятка фотографий, и он подробно рассказал об особенностях характеров преступников и о совершенных ими преступлениях, лишь в четырех случаях допустив небольшие погрешности.
— Да, Грегори Беллем — скверный человек, — задумчиво проговорил начальник полиции. — Он никогда не попадал в наши лапы, но это, в конце концов, вопрос случая. Он хитер и коварен… Жаль только, что этого не хочет замечать такая прелестная женщина, как Джейн Паркер…
— Вы имеете в виду даму, сидящую рядом с ним? — спросил Манфред.
— Да. Она артистка, причем, довольно известная.
— Чем занимается этот Беллем?
— Вы ведь читали нашего Диккенса? — вместо ответа осведомился мистер Фейр, полагая, что Манфред — испанец. — Так вот, род занятий мистера Беллема, как и героев Диккенса, весьма расплывчат. Он занимается кредитными операциями и прочими делами, приносящими доход…
— Например?
— У нас есть основания предполагать, что он содержит тайный притон курильщиков опиума… Вот, на прошлой неделе в газетах было сообщение о том, что некий Джон Лизуорт застрелил свою сиделку, а затем покончил с собой… До этого он посетил притон курильщиков опиума…
— Притон Беллема? — живо спросил Манфред.
— А вот этого установить не удалось. По крайней мере, надзор за ним мы…
В эту минуту раскрылся занавес, и Манфреду пришлось прекратить дальнейшие расспросы.
За утренним кофе Гонзалес неожиданно спросил:
— Собственно говоря, что такое преступление?
— Дорогой профессор, — торжественно произнес Манфред, — если желаете, я, так и быть, просвещу вас. Преступление есть нарушение закона, установленного обществом.
— Ответ поверхностный и, я бы сказал, примитивный. разъясняю: преступлением является любое деяние, совершаемое в ущерб своему ближнему… Да-да. Человек, разрушающий силы и способности молодых людей, разбивающий их судьбы, толкающий на путь порока…
— Ты говоришь о…
— Да-да. О мистере Беллеме, живущем на Джермен-стрит 87!
— О, ты не на шутку заинтересовался им!
— Разумеется, — ответил Гонзалес. — И поэтому я сегодня вечером выйду из дома в образе иностранного артиста с карманами, набитыми деньгами. Я буду развлекаться напропалую и, без сомнения, столкнусь при этом с нашим мистером Беллемом. Что скажешь?
— Вы гениальны, господин профессор!
В свое время Грегори Беллем приобрел три дома на Монтегю-стрит. Эти дома, стоящие рядом, образовали единый блок. Первое здание занимали различные конторы. Там же помещалась и официальная контора мистера Беллема.
Кроме того, он пользовался погребом, превращённым в жилое помещение. Погреб имел два потайных хода. Первый ход вел в гараж, расположенный во дворе дома, второй — в соседний дом, сданный в аренду некоему мистеру Раймонду, несколько лет назад сменившему профессию, а заодно имя и внешность. Характер его занятий был также расплывчат, как и у героев Диккенса.
Третий корпус занимал международный артистический клуб. Мистер Беллем никогда не входил в его подъезд, однако уютную гостиную клуба посещал регулярно. Как он проникал туда — никто не знал, в том числе и полиция.
