Марина Серова - Окончен бал, погасли свечи
— Ваш брат Роман сейчас дома? — спросила я.
— Нет, — буркнула Ольга.
— Но вообще он живет здесь?
— Вообще — здесь, но сейчас его нет, — не скрывая неприязненного отношения ко мне, сказала девушка. — И когда он будет, я не знаю. Вы еще и Ромку приплетаете!
— Ладно, Ольга. — Я поднялась. — На сегодня я вас покидаю, но можете не сомневаться, что встретиться нам еще придется, и, возможно, не раз.
— Я вам все! уже! рассказала! — хлопая себя рукой по коленке, почти прокричала Ольга.
— Нет, не все, — улыбнулась я и пошла к двери. — До свидания.
* * *Владимир Ефремович Стоянов имел свой собственный дом. Ему было далеко до роскоши коттеджа Вавиловых, но все же он представлял собой добротную постройку, одноэтажную, но с мансардой. Дом был обложен кирпичом, белый чередовался с красным. Высокое крыльцо, веранда. И главное, чисто и ухожено. В палисаднике все было аккуратно подметено, деревья — подстрижены. Мне понравились осенние астры — мохнатые, крупные, разных расцветок, хотя я вообще-то не люблю эти цветы. Еще краше выглядели белые и розовые хризантемы. Роскошных роз, о которых говорила Кассандра, я в палисаднике не увидела, но, должно быть, Владимир Ефремович выращивал их в специальном помещении, если занимался их разведением круглый год.
Адрес Стоянова, естественно, был раздобыт у Инессы, как и номер телефона, по которому я позвонила ему и договорилась о встрече. Я не сомневалась, что Стоянов сразу на нее согласится, и не ошиблась. Он уже стоял на крыльце, поджидая меня, — действительно, высокий статный мужчина с благородной сединой на висках и мужественным лицом моряка. И хотя он был одет в обычную рубашку и мягкие домашние брюки, я четко себе представила, как, вероятно, идет ему парадная морская форма.
— Машину вы сюда, к сожалению, не загоните, — поздоровавшись, крикнул он мне. — Места мало. Мне самому приходится свою на стоянку ставить. А так хотелось собственный гараж иметь.
— Ничего страшного, — махнула я рукой. — Она у меня на сигнализации, да и ненадолго я к вам, Владимир Ефремович.
— Ну это как разговор пойдет, — улыбнулся он, приглашая меня в дом.
Внутри дом был деревянным.
— Это я сам его кирпичом обкладывал, — пояснил Стоянов. — Можно было, конечно, заново построить, но я дерево люблю. Запах от него, знаете, какой-то особенный, домашний, родной… И теплее в деревянных стенах, чем в каменных. Сентиментальным становлюсь на старости лет, что ли…
И он тихо засмеялся, покачав головой, без всякого намека на кокетство. На столе стояли большой чайник, мисочка с вареньем, ваза с конфетами. Мне Владимир Ефремович налил чаю в большую чашку, а себе — в темно-вишневую кружку.
— Признаться, я обрадовался, когда вы позвонили, — медленно проговорил отставной моряк.
— Я это почувствовала по вашему тону, — призналась и я. — Вы не верите в виновность Кирилла?
— Нет, не верю. И, честно говоря, не знал, что делать, чтобы ему помочь. Общался, конечно, с милицией, приводил им свои доводы, но кто меня станет слушать? Решил, что будем ждать суда, а там уж разберутся. Конечно, надеялся там выступить, многое объяснить, чтобы суду понятно стало, что парень ни при чем. А все равно на сердце неспокойно было, нехорошо.
— Вы так уверены только потому, что много лет знаете Кирилла? — спросила я.
— Нет, не только. Хотя и это имеет значение. Я действительно знаю Кирилла не то что много лет, а с самого рождения. Я был дружен с его отцом и матерью.
— Простите, может быть, мой вопрос покажется вам бестактным, но все же почему вы каждый год приходили на день рождения Александры, которой давно нет в живых? Ведь это день рождения не вашего друга, а его жены.
Владимир Ефремович откинулся на стуле с кружкой в руках и задумался. В глазах его явно проступила печаль, вернее, какая-то светлая грусть.
«Сентиментальным становлюсь на старости лет», — всплыла у меня в голове недавно брошенная им фраза. Вот именно, взгляд Владимира Ефремовича стал сентиментальным, даже каким-то ностальгическим. Он прикрыл глаза и посидел так с минуту. Я не торопила его.
Стоянов очень быстро вернулся в прежнее расположение духа, улыбнулся мне и лукаво подмигнул:
— Извините, просто это моя молодость. То, что дорого любому человеку после того, как заканчивается навсегда. Дело в том, что я был влюблен в Сашу. Давно это было, еще в юности. Мы ведь с Аркадием вместе с ней познакомились, на танцах в парке… Но она стала встречаться с ним, а потом и замуж вышла. Разумеется, я нисколько этому не мешал. Конечно, она догадывалась о моих чувствах, но разговора на эту тему между нами никогда не заходило… У них долго не было детей, Кирилл родился, когда Аркадию было уже за тридцать.
— И что же, вы так и любите Александру по сей день? — удивленно спросила я.
Стоянов усмехнулся.
— Любить можно лишь живого человека. А вот память хранить… это совсем другое дело. Нет, вы не подумайте, что я всю жизнь только и делал, что грезил о Саше. Я был женат, правда, детьми не довелось обзавестись. Но не из-за этого моя семейная жизнь разбилась. Впрочем, к тому делу, которым вы занимаетесь, это не имеет никакого отношения. Просто вы спросили — а я ответил. Это моя юность, моя память.
— Я поняла, — кивнула я. — Спасибо вам за откровенность. Но давайте вернемся к делу. Так что же заставляет вас сомневаться в виновности Кирилла?
Владимир Ефремович задумчиво погладил подбородок.
— Когда мы пришли из леса, — сказал он, — я обратил внимание, что Кирилл стоит возле сарая и в руках у него шланг. Видимо, это было первое, что пришло ему в голову, — залить огонь из шланга.
Стоянов замолчал. Я кашлянула, но развернутого продолжения не получила.
— Простите, — вынуждена была сказать я, — но я ничего не поняла. То есть он хотел спасти Игоря и Инессу, так? Но почему же тогда не сделал этого?
— Потому что после восьми вечера воду в поселке отключают, — грустно улыбнувшись, пояснил бывший моряк. — Шланг просто не к чему было присоединить. Вернее, присоединить, конечно, можно было, но бесполезно. Кирилл был единственным, кто пытался сделать что-то разумное и действенное.
— И вы стали спасать этих несчастных своими силами, — напомнила я. — А что же Кирилл вам не помог?
— Ну я сам велел никому не подходить даже близко к бане. Все-таки из присутствовавших я был наиболее подготовленным в таких делах человеком, пожар тушить приходилось. Да на корабле много чего приходилось!
— Но Кирилл, как говорят, вообще ничего не делал, просто сидел за столом, и все. Словно ждал, когда все решится само собой!
Я так дотошно выспрашивала Владимира Ефремовича не потому, что сама уже убедилась в виновности Кирилла Вавилова — мне было важно знать его мнение. Он проявил себя как самый адекватный и непредвзятый человек. Поэтому я очень ждала его объяснений.
— Кирилл не любит лишних движений, — просто сказал Стоянов. — Он понимал, что толку от его действий не будет. А почему он сидел за столом… Полагаю, об этом лучше узнать у него самого. Может, это был психологический шок, может, он думал, что они сгорят насмерть и заранее переживал последствия этой трагедии. Вот встретитесь с ним и спросите у него. Кстати, мне и самому хотелось бы это знать.
— Вы так уверены, что я с ним встречусь?
Владимир Ефремович вновь улыбнулся.
— Я думаю, вы сумеете это сделать. Он — одна из главных фигур того вечера, да и вообще всей ситуации. И вы не можете этого не понимать. Более того, я уверен, что вы соберете нас всех и повезете в Вишневый поселок.
Я невольно посмотрела на него с уважением.
— Можно подумать, что вы учились, по крайней мере, в школе милиции.
— Я учился в мореходном училище, о чем нисколько не жалею. Просто это, на мой взгляд, очевидные вещи.
— Увы, они не столь очевидны для остальных участников, — вздохнула я. — И тем более в этой ситуации мне приятно общаться с таким человеком, как вы.
— Я абсолютно рядовой человек, — махнул рукой морской офицер. — Просто я старше их всех и больше видел в жизни.
— А вы не можете воспроизвести… так сказать, картину происшедшего?
Стоянов сразу же понял меня и задумался.
— Я и сам размышлял, — наконец проговорил он, — почему так вышло, что никто не видел самого момента поджога. Все разбрелись кто куда, двор опустел… Вероятно, никому не хотелось сидеть там в одиночестве, вот и разошлись: кто купаться, кто передохнуть. И потом, эта компания… Я никого не хочу обидеть, но она цельная, только когда все вместе. А так все эти люди не очень-то ладят между собой. Может быть, даже не отдавая себе в этом отчета. Например, та же Инесса может доброжелательно и искренно говорить за столом с Тамарой, вспоминая Аркадия, но представить этих женщин в другой обстановке, мило беседующих вдвоем о своем, о девичьем, я, извините, не могу.
