Феликс Меркулов - Хроника отложенного взрыва

— Здесь нам не дадут поговорить, — произнес редактор. — Если вы действительно хотите узнать про дело Белугина, пойдемте выпьем по чашечке кофе.

Ресторан редакции находился этажом выше. Для начальства был оборудован отдельный кабинет, с кожаными диванами, камином, картинами на стенах.

— А что за скандал вышел в Испании с солнцевскими? — вдруг спросил Андреев.

Гольцов понял: чтобы рассчитывать на откровенность, надо произвести эдакий чейнч, обмен информацией. Георгий ответил на все вопросы редактора — не скрытничая, но и не раскрывая особых секретов. Андреев был удовлетворен.

— Откуда Белугин брал информацию? — спросил Гольцов, когда разговор перешел к интересующему его делу.

— Ему сливали, — спокойно ответил редактор.

— Кто?

— Разные люди. Я всех не помню. Один примелькался, молодой человек. Всегда в хороших костюмах. У него густые брови, сросшиеся на переносице забавно, как галочка или силуэт чайки, который рисуют на афишах. Потому я и запомнил его.

— Как его звали? Где он работал? — Гольцов спрашивал мягко и с интересом, как любознательный студент уточняет у профессора детали его лекции.

— Не знаю. Насколько я понимаю, в вашей службе тоже не принято раскрывать источники информации? Вот и Белугин не особо распространялся про своих людей.

— А какие у них были мотивы? Почему они приходили в газету? — Прямолинейность вопросов смягчалась тоном непонимающего студента, который уважает профессора, восхищается его знаниями и очень хочет разобраться. Но ничего не понимает.

— Кому-то мы платили за интересную информацию. Но деньги были небольшие — не озолотишься. Большинство людей сливали компромат, преследуя какие-то свои цели. — В голосе Андреева были покровительственные нотки, как у доброго профессора, растолковывающего урок.

Это был не допрос, даже не дружеская беседа, а именно консультация. В глубине души Андрееву это даже льстило: у него спрашивали совета как у признанного специалиста (каким он действительно был), и не кто-нибудь, а представитель Интерпола (тоже неплохо звучало). Что же касается дела Белугина, так в нем у Андреева не было никакой личной заинтересованности. Просто история, случившаяся на его глазах. Да, знал парня. Да, жалко его. Ну и что?

— С кем Дима дружил в редакции? — поинтересовался Георгий.

— Ни с кем.

— Вот как? — удивился Гольцов.

— А чему вы удивляетесь? Хотите ром?

Официантка принесла на подносе две рюмки с желтоватой жидкостью и тарелочку с нарезанным лимоном. Гольцов отказался. Редактор залпом выпил одну рюмку. Поставил перед собой вторую.

— Белугин пришел с улицы, по объявлению, — произнес он, закусывая лимоном. — К тому же он закончил инженерный вуз. А большинство мальчиков и девочек «Молодежки» пришли в газету с журфака МГУ. Они в штыки встретили Диму. А Петр Тинкин до сих пор помнит первую заметку Белугина…

Сентябрь 1992 года.

Молодой человек, на первый взгляд совсем еще мальчишка, отметил пропуск у охранника.

— Куда дальше идти?

— Прямо и направо. — Мужчина в черной форме махнул рукой в глубь коридора.

Длинный коридор редакции напомнил пассажирский корабль, какой ходит по Волге. Такой же серо-желтый палас и полированные двери кабинетов-кают.

Он шел, внимательно рассматривая таблички на дверях. В руках у него был свежий номер «Столичной молодежи» с обведенным красным фломастером объявлением:

«Лови момент!

Когда кругом увольняют, «СМ» принимает!

Молодые, энергичные, талантливые! Верите в свою судьбу и удачу — приходите в «СМ».

Мы даем вам шанс стать журналистом нашей газеты!»

Парень остановился возле двери с надписью «Вадим Андреев», глубоко вздохнул, постучал. Не дождавшись ответа, приоткрыл дверь:

— Можно?

— Заходите. — Это оказалась приемная, в которой сидела секретарь.

— Я по объявлению. Я звонил.

— Проходите. Вадим Саулович вас ждет.

У него даже перехватило дух. Сейчас он увидит самого Андреева! Дрожащей рукой парень открыл дверь.

Человек-легенда оказался на удивление простым в общении.

— Белугин? Проходи. — Он показал на диван рядом со столом и зажег сигару. — Рассказывай.

— Что?

— Все: где учился, где работаешь.

Благодаря светло-рыжим волосам Дима Белугин казался удивительно солнечным. Это сразу понравилось Андрееву.

— Закончил Московский авиационный институт. Сейчас работаю на радио, — сказал Дима.

— Каком?

— Местном. Радиостанция Сергиево-Посадского района. В Подмосковье.

— Это большая разница: работать на радио и писать в газету, — произнес Андреев. Тех, кто приходил в газету из радиожурналистики, пренебрежительно звали «радистами». Привыкнув компенсировать малограмотность интонациями, многие из них плохо писали.

— Я еще и с газетой сотрудничаю. Внештатно. «Загорская правда». Заметки пишу. Могу показать.

— Не надо. — Андреев отмахнулся. — Нам нужен военный корреспондент, который будет писать про армию. Справишься?

— Да! — уверенно ответил Белугин.

Мэтр посмотрел в лучащиеся глаза скромного парня в вязаном свитере и понял: этот справится. Чего бы это ни стоило.

— Подойди к Петру Тинкину. Он даст первое задание.

Через день Петр сидел за своим столом и матерился, черкая заметку, написанную Белугиным: «Кто так пишет, ё-моё. Зачем редакции этот «радист»?»

— Зачем же вы его взяли? — спросил Гольцов после услышанного.

— Мне нужна была рабочая лошадка, — ответил Андреев. — Была масса черной работы, которую никто не хотел делать. Мало кто из мальчиков и девочек моего отдела поехал бы в Абхазию или Молдавию. А Дима ездил, желая утвердиться. Но это у него не очень поначалу получалось: для того нужны годы. Журналистика — жестокая профессия.

— Но он же не мог писать?

— Вы думаете, на журфаках учат писать? Заблуждаетесь. Человек или пишет, или нет. Научить этому невозможно, только что-то подкорректировать. А руку можно набить. Это же ремесло. Было бы желание. Я увидел: у Димы было желание. И дал ему шанс.

Андреев выпустил клуб сигарного дыма и продолжил:

— И потом, его же не сразу взяли в штат. Знаете, как обычно человек с улицы приходит в редакцию? Ему дают стол и телефон. Это называется испытательным сроком. Крутись как хочешь, особо помогать тебе никто не будет. Выплывешь — станешь журналистом. Нет — прощай… Дима выплыл.

— А по-крупному он с кем-нибудь ругался?

— Он не очень вписывался в общую массу. Поэтому у него были проблемы с общением. Но без открытых противостояний. Хотя… Где-то в сентябре девяносто четвертого он крепко повздорил с Петром Тинкиным.

— Из-за чего?

— Из-за статей о торговле ураном.

На прошлой неделе в Германии разгорелся грандиозный скандал. На борту самолета, прилетевшего из Москвы, немецкая полиция обнаружила 500 граммов обогащенного плутония. Такого количества вполне хватило бы, чтобы заразить пол-Германии.

Во всей этой истории много подозрительного. Если самолет был немецкий, а задержанные то ли испанцами, то ли колумбийцами, почему все стрелки быстро перевели на нас? Тем более что невозможно установить, произведен плутоний в американском или российском реакторе.

Сложно сказать, кому выгодна эта шумиха. Не исключено, что здесь замешаны политические интересы самого высокого ранга.

Страсти накаляются вокруг серии задержаний немецкой полицией стратегического плутония и урана якобы российского производства. Немецкие газеты с подачи спецслужб утверждают, что все эти «посылки» не только привезены из России, но и произведены у нас.

В свою очередь представители Минатома РФ и ФСК категорически это опровергают. Сегодня только два комбината в России производят военные плутоний и уран. Ни с одного из них, по словам российских спецслужб, практически невозможно вынести секретную продукцию.

Общеизвестно, что Россия подписала соглашение с США о допуске нашего урана на западный рынок. Поднимая шумиху с якобы контрабандой из России, конкуренты нацелены резко понизить наш авторитет на рынке.

На днях два офицера Федеральной службы контрразведки были арестованы в самом центре Москвы за торговлю… ураном. У арестованных изъяли около одного килограмма стратегического элемента. При последовавшем обыске нашли еще килограмм урана. Торговцы хранили свой товар в обычной картонной коробке.