Алексей Хапров - Сын Духа Святого
— Что ты ко мне пристала? Нет у меня никаких денег! Нет! Поняла? Не нужно было быть такой дурой! Ты всю жизнь была дурой! Поэтому и живешь в нищете! Проси деньги у кого-нибудь другого! У меня их нет! Все!
Мать ничего не сказала в ответ. Она только закрыла лицо руками и отвернулась. Я выскочил из квартиры и помчался по лестнице вниз…
Образ матери стоял у меня перед глазами. Словно она была сейчас здесь, в этой комнате, и с грустью смотрела на меня. В ее взгляде не было осуждения. В нем была только печаль, сочувствие и боль.
Меня стали пробирать негромкие, судорожные всхлипывания. В глазах защипало, и я уткнулся в подушку.
Мама! Милая моя, дорогая мамочка! Да, это я, твой непутевый и неблагодарный сын. Вот уже несколько лет, как тебя нет рядом со мной, а я за все это время ни разу не пришел на твою могилу, и не принес тебе ни единого цветочка. Ну, ничего. Скоро мы с тобой встретимся, и я смогу повиниться перед тобой, и попросить у тебя прощения. Мне так хочется надеяться, что ты меня простишь. Я только сейчас в полной мере осознал, как ты была одинока и несчастна. Как ты, не задумываясь, жертвовала своей жизнью ради того, чтобы был счастлив твой единственный сын. Сколько же я причинил тебе горя и слез!
Будь прокляты те деньги! Будь проклята та меховая куртка, которую я купил на них Ленке! Я помню, какие черные тогда наступили для нас времена, и как тебе приходилось тяжело. Твой кошелек совершенно опустел. После того, как тебя уволили с базы, тебя долго не брали ни на одну работу. Кому была нужна проворовавшаяся кладовщица. И ты вынуждена была пойти работать в котельную, в компанию пьяниц и бывших уголовников. Днем — нервотрепка с ними, вечером — со мной. И как ты только находила в себе силы на такую жизнь?
Заметив, что у меня начались денежные затруднения, и выпытав их причину, Ленка тут же от меня упорхнула. Она вскоре завела себе другого ухажера, а на меня больше не обращала никакого внимания. Она предала меня так же, как я предал тебя.
Через четыре года она попалась на продаже наркотиков, и схлопотала тюремный срок. Что ж, я думаю, она получила по заслугам.
Временами я сильно сожалел, что тогда так по-скотски с тобой поступил. Порой у меня внутри что-то рушилось, рассыпАлось в пыль, которая оседала на моем сердце, и причиняла ему боль. На меня налетал порыв подойти к тебе и попросить прощения. Но я так и не решился этого сделать. Боялся проявить слабость. О, эта глупая юношеская гордость! Я изо всех сил старался делать вид, что ни о чем не жалею, и что я убежден в собственной правоте. А ты смотрела на меня и ничего не говорила. Наверное, надеялась, что с годами я поумнею. Нет, дорогая моя, милая мамочка. Не оправдал я твоих надежд.
Глава пятая
1980 год. Закончен десятый класс. Получен аттестат. Позади выпускной вечер. Впереди новая жизнь.
Первым этапом моей послешкольной жизни стала армия. Должен признаться, что мне категорически не хотелось туда идти. Я ее откровенно боялся. Ведь я совершенно не был к ней готов. Меня не отличала хорошая физическая подготовка. Я был нелюдим. Мне претила военная муштра. В общем, ничего хорошего от службы я для себя не ждал, и те два года, в течение которых мне предстояло выполнять свою "почетную обязанность", я заранее занес в однозначно потерянные.
Проблемы в армии у меня начались сразу же. Я еще не успел доехать до части, а мои отношения с будущими сослуживцами уже оказались напрочь испорченными. Произошло это как-то по-глупому, по-дурацки.
В вагоне поезда, на котором нас, новобранцев, везли к месту службы, стоял шум и гвалт. Все знакомились друг с другом, болтали о всякой ерунде, пели под гитару. Я не принимал участия во всеобщем оживлении. Я молча лежал на верхней полке, и печально смотрел в окно. Мимо меня проносились леса, поля, озера, реки. И вместе с ними оставалась позади моя свобода.
Суматоха, царившая в вагоне, меня откровенно раздражала. Все, кто находился вокруг, казались мне тупыми и ограниченными. Я просто ужасался, что мне предстоит жить среди всего этого сброда. Особенно нервировал меня один дюжий рябой детина с размытыми чертами лица и крупным мясистым носом, который занимал соседнюю с моей полку. Фамилия его была Сморкачев. У меня как-то сразу зародилась к нему неприязнь. Его резкий, чуть хрипловатый голос был слышен всему вагону. Похоже, он абсолютно не умел говорить тихо. Его напористые манеры подчеркивали его чрезмерную самоуверенность. Видимо, он на полном серьезе полагал, что все, в обязательном порядке, должны быть такими как он: думать как он, вести себя как он. То, что было интересно ему, должно было быть интересно всем. То, что хотелось ему, должны были хотеть и остальные. Парень явно стремился к лидерству.
Меня раз за разом звали присоединиться ко всеобщему веселью, но я только отмахивался, и продолжал молча смотреть в окно.
Сейчас, когда прошло уже столько времени, понимаешь, что, может быть, это было и неправильно. Что не стоило так открыто и демонстративно отделяться и противопоставлять себя остальным. Что нужно было держать себя попроще, более компанейски. Но в очередной раз приходится с горечью констатировать, что прошлого уже не вернешь. Его уже не исправишь. О нем остается только сожалеть.
В какой-то момент у Сморкачева появилась мысль, что неплохо было бы выпить. Он стал потихоньку, чтобы не услышал сопровождавший нас майор, который ехал в самом конце вагона, шушукаться с остальными, и искать себе единомышленников. Единомышленники, разумеется, тут же нашлись, и Сморкачев принялся собирать деньги.
— Гони рубль! — бросил он мне, бесцеремонно толкнув меня кулаком в бок.
Этот толчок явился той самой искрой, которая взорвала скопившийся в моей душе порох.
— Пошел ты! — злобно огрызнулся я.
Сморкачев оторопел.
— Чего?
— Чего слышал!
Лицо Сморкачева вытянулось в недоумении. Он обвел глазами остальных, как бы спрашивая у них, что ему следует делать.
— Да отстань ты от него, — сказал кто-то. — Мальчик скучает по маме.
Раздался смех, заставивший меня покраснеть. Быть объектом насмешек всегда неприятно.
Сморкачев пожал плечами, окинул меня недобрым взглядом, и отошел.
Водка была куплена, тайком принесена в вагон, и украдкой выпита. Сморкачева развезло.
— А что это у нас там за деятель едет на верхней полке? — раздался его ироничный возглас. — Эй, ты, спускайся, поговорим.
Чувствуя, что назревает открытый конфликт, и желая его избежать, я решил промолчать. Авось все утихнет само собой. Но не тут-то было. Мое молчание только еще больше раззадорило Сморкачева. Он поднялся и приблизил ко мне свое лицо. Меня обдало жутким перегаром, и я непроизвольно сморщился.
— Он мной брезгует, — усмехнулся Сморкачев, оглянувшись по сторонам, и снова посмотрел на меня. — Ты, что, думаешь, я тебя уговаривать буду? Тебе же сказано, слезай.
— Отвали! — сквозь зубы процедил я.
Брови Сморкачева картинно взметнулись вверх.
— Ты смотри, какой смелый! — с издевкой воскликнул он, обращаясь к приятелям.
Те тупо ухмыльнулись.
— Крутой малый, — вставил один из них.
Сморкачев, ни слова больше не говоря, иронично вздохнул, поцокал языком, затем схватил меня правой рукой за шкирку, резко дернул на себя, и я слетел с полки, больно ударившись о стол. Раздался язвительный смех. Не помня себя от ярости, я схватил пустую бутылку из-под водки, которая стояла на полу, и швырнул ее в Сморкачева. Тот увернулся, и бутылка угодила в окно. Раздался звон разбитого стекла, во все стороны полетели осколки, и в окне зазияла внушительная дыра. Возле нас тут же собралась толпа.
— А ну, разойдись! Разойдись! — послышался зычный голос майора.
Это был высокий, худощавый мужчина средних лет с намечавшейся проседью в висках, с сильно вытянутым подбородком, и жестким, суровым взглядом. Собравшиеся послушно расступились. Майор подошел к нам, посмотрел на разбитое окно, и грозно спросил.
— Кто это сделал?
Сморкачев опустил голову и молчал. Все вокруг тоже молчали. Я поднялся с пола и сказал:
— Я.
Майор оценивающе посмотрел на меня.
— Но я только защищался, — оправдываясь, добавил я.
— От кого ты защищался? — спросил он.
Я показал рукой на Сморкачева, и рассказал майору все то, что между нами произошло. Как Сморкачев с приятелями решили выпить, как я отказался присоединиться к ним, и как они стали мне за это мстить. Пока я все это рассказывал, мой взгляд несколько раз падал на стоявших вокруг ребят. Они почему-то смотрели на меня с осуждением.
— Та-а-ак, — угрожающе протянул майор. — Я предупреждал, что за распитие спиртного буду наказывать?
Сморкачев и его приятели по-прежнему молчали.
— Пять нарядов вне очереди каждому, — рявкнул майор. — Отработаете по прибытии в часть.
