Марина Серова - Под горячую руку
Он осекся, как человек сболтнувший лишнего, и уставился на дорогу, но усмешка осталась в уголках его губ. Очень хотелось развить тему, спросить Сержа о начавшейся вчера войне, о противниках, причинах и подробностях их противостояния. Язык чесался. Пришлось, и очень строго, напомнить себе об осторожности. Здоровье пострадавшей — вот единственное, о чем я могла поинтересоваться, не проявляя излишнего любопытства.
— Нормально! — ответил на это Серж. — Женька — славная девчушка. Представляешь, у нее рукав в крови и глаза на мокром месте, а она уже отца успокаивает, ничего, мол, страшного! А с полдороги повернуть заставила — вспомнила о собаке. Что ж, говорит, мы его там оставили? Бросили, как бездомного. Любила она его, — сказал Сергей, как о человеке, проникновенно. — Да, погоди, — повернулся он ко мне. — Она у отца сегодня твой телефон вытребовала. Так что жди, позвонит.
Остановив машину, Сергей всем телом повернулся ко мне и спросил негромко, со здоровым мужским превосходством:
— Ты-то чего боишься, чего дергаешься? А? Юлия! Вроде не при делах совсем, а трепещешь, как виноватая?
— Боюсь, — согласилась я вполне серьезно. — Виноватая, конечно. В том, что влезла не в свое дело.
— Ты Женьке помогла. — Он не понял или сделал вид, что не понимает. — Поддержала ее, из истерики вывела. Ты знаешь — но только строго между нами, ясно? — твой страх Сашку навел на мысль о том, что ты как-то причастна к выстрелу. И они с Серовым это дело обговаривали.
Кивнув Сергею через темное стекло, я мысленно поцеловала его в благодарность за все выболтанное и еще раз — за последнее, прозвучавшее предупреждением.
Необходимости в экстренной связи не было, и для вызова начальства я воспользовалась обычным каналом, что и вчера, — через Ирину Аполлинарьевну.
— Мне снова нужен Андрей! — заявила я капризно, услышав в трубке ее манерное «Ал-ло?».
— Зачем? — пробасила она равнодушно.
— В кассете с Маугли, которую он наконец-то вчера мне вернул, затерт эпизод с Багирой.
— И что? — Это было спрошено с таким произношением, что прекрасно можно было представить, как она прикуривает, прижимая трубку к уху плечом.
— Как — что? — возмутилась я. — Пусть поменяет или исправит как-то!
— Передам! — презрительно снизошла к моей просьбе Ирина Аполлинарьевна и повесила трубку.
Эта старуха наверняка не знает, с какими играми имеет дело. Суров нанял ее скорее всего специально для связи со мной, платит немного, чтобы не вызвать ненужных восторгов, и обязанности Аполлинарьевны элементарные — принять просьбу и передать ее по назначению, когда тот, кому она предназначена, удосужится позвонить.
Теперь главное не опоздать на работу, чтобы Сурову опять не пришлось звонить дважды.
Есть мне не хотелось, только пить. Хотелось чая с молоком из большого фарфорового бокала. Есть у меня такой, с синей каемкой по краю и плоской ручкой в виде широкого, изогнутого золотого лепестка. Красивая и емкая посудина.
Горячий сладкий чай с молоком и бисквит, получившийся образцово, привели меня в доброе и бодрое, особо ценное с утра расположение духа, при котором нетрудно преуменьшить неприятности вчерашнего дня, уверить себя в сегодняшних удачах и предстать перед своим отражением в зеркале во всех отношениях симпатичной оптимисткой.
Гром мне так и не позвонил. Прибыв на работу, я до полудня ни на шаг не отходила от телефона, хватала трубку с первого звонка, но это все были люди, занятые своими заботами, которым я требовалась только в качестве юриста или сочувствующей собеседницы. А когда наши конторские барышни дружным табунком застучали каблуками по коридору, отправляясь к местам полуденной кормежки, улетучились мои последние надежды и стало понятно, что Гром по каким-то своим соображениям счел целесообразным сменить способ связи. Оставалось только ждать, терпеливо и безынициативно. Такое ожидание всегда немного унизительно.
Я уже застегивала куртку, как телефон, молчавший уже не менее двадцати минут, зазвонил опять. Но теперь я не кинулась к нему сломя голову. И правильно сделала. Опять не те. Хотя как сказать.
— Юлия? — пискнула трубка радостным, почти детским голоском. — Здравствуйте! Вы меня узнаете? Я Женя Серова.
Вот уж воистину сильна действительность сюрпризами!
— Здравствуйте! — опомнилась я от короткого замешательства. — Извините, Женечка, за молчание, уж очень неожиданно для меня вы позвонили. Как себя чувствуете?
— Отлично! — Судя по ее восклицанию, в этом можно было не сомневаться. — На руке, по коже, борозда и ожог. И все. Отделалась, как говорится, испугом. Зато теперь имею приблизительное представление, что такое огнестрельная рана. Опыт, Юлия, правда?
— Опыт, — согласилась я без особой радости. — Опыт, которого лучше не иметь.
— Юль… — Она замолчала, посапывая в трубку. Звонила, видно, по мобильному. — Я слышала, папа с вами не очень хорошо говорил сегодня?
— С чего вы взяли, Женечка?
— Он сам сказал.
— Ну, если сам, то возражать не буду. Хотя мне так не показалось. Николай Михайлович был отменно вежлив.
— Мы с папой приглашаем вас в ресторан. Пойдете?
— Н-не знаю, — задумалась я. — Удобно ли?
Женька рассыпалась в уверениях и уговорах, уточнила, что приглашает меня не только она, но и Николай Михайлович, и что он таким образом намеревается исправить впечатление, оставшееся у меня от утренней встречи, и хочет в неформальной обстановке подробно обсудить возможность дополнительного для меня заработка, поскольку действительно считает себя обязанным мне за вчерашнее.
— Подумаешь, деньги в конвертике сунул! — прочирикала возмущенно Женька. — Как барин прислуге за работу. Да-да, я так ему и сказала. Я всегда ему правду в глаза говорю, какая бы она ни была. Ну, пойдете?
Как же я могла отказаться?
— Отлично! — обрадовалась она. — А знаете куда? В «Медведицу»! Вы там уже были? Нет? Я тоже. В половине восьмого за вами, к вам домой, заедет Серж…
От Сержа и машины я отказалась наотрез. Нехорошо получится, если он, явившись, не застанет меня дома. Потому что жива еще во мне надежда на встречу с Громом. Женька не настаивала.
— Тогда Саша привезет вам билет. Туда ведь по билетам пускают. А вы не знали?
— Не знала, — подтвердила я. — Откуда? Такие места мне не по карману.
— Ничего, если билет он вам привезет прямо на работу?
— Ничего, — согласилась я. — Пусть привозит.
— Отлично! — обрадовалась Женька. — А Серж утверждал, что с вами договориться нельзя. До встречи!
В кулинарии у высоких круглых столов свободное место отыскать было непросто. Стояли за ними в основном женщины, заскочившие сюда для того, чтобы купить для дома, на вечер, какую-нибудь приятную съестную мелочь и попутно заморить червячка недорогим пирожным.
Пристроив стакан и пластиковую тарелку с выпечкой на край стола, я, помешивая ложечкой кипяток, быстро приобретающий насыщенный коричневый цвет от болтающегося в нем пакетика с чаем, оглядела товарищей по трапезе.
Две полные женщины с одинаковыми водянистыми глазами за одинаковыми очками странной формы сосредоточенно ели желто-коричневые пирожные, аккуратно вытирая каждый раз губы носовыми платками. Мальчишка в летней пластмассовой кепке с аршинным козырьком и буквами USA на лбу быстро грыз печенье, почему-то называемое «суворовским». Поверхность стола приходилась ему на уровне подбородка, и было забавно наблюдать, как он, для того чтобы достать очередное печенье, сует в лежащий перед ним пакет свой острый, шевелящийся в такт быстро жующим челюстям нос.
Высокий мужчина в старом кожаном плаще, стоявший спиной к нам за соседним столиком, неосторожно двинулся, и пирожное, бывшее в пальцах одной из одинаковых женщин, не найдя дороги к ее рту, полетело под стол.
— Да что ж вы ворочаетесь, как слон в посудной лавке!
— Вас что, блоха укусила? Чего дергаетесь-то? — дружно возмутились одинаковые подруги, ухитрившиеся, несмотря на тесноту, повернуться лицами к обидчику.
Я с улыбкой смотрела, как Гром, спасаясь от общего внимания, протискивается к выходу, поправляя сползшую на глаза кепку. Бывало, называли его по-всякому, но чтобы слоном — такое я услышала впервые.
Уложив в полиэтиленовый мешочек выпечку и с сомнением глянув на бурду в стакане, я поспешила за ним. Суров дожидался меня неподалеку, топтался у столба со светофором, засунув руки в карманы и нахохлившись, как воробей под дождем.
— Мелочь, Юль, а неприятно, — пожаловался он в ответ на мое приветствие. — Вот ведь как нарисовался!
— Мелочь! — успокоила я его. — С кем не бывает.
— Досада! — покрутил он головой. — Чтоб я еще сунулся под руку к толстой бабе!.. Вот крик-то подняли.
— Тощие бывают хуже, — встала я на защиту толстых, все еще посмеиваясь.
